Тане следовало возмутиться отсутствию у него манер, но ей не представилось возможности выразить свое недовольство. Вместо этого глубоко внутри нее зародилось до боли знакомое чувство близости.

— Я самый лучший массажист в округе.

— К-как это? — Она расслышала в его голосе смех, и это тронуло ее, словно она и раньше различала у него подобные интонации.

— Я работаю даром.

Таня хихикнула. Это был первый раз, когда она искренне рассмеялась, и осознание этого поставило ее в тупик. И тут Алек неожиданно обхватил ее бедро и принялся поглаживать с такой гипнотической нежностью, которую она никогда не чувствовала прежде. К черту одеревенелые конечности — она возбудилась. « Счет до десяти помогает снять напряжение… может, он и от возбуждения избавит».Закрыв глаза и склонив голову, она начала считать. « Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь».Открыв глаза, она увидела его большие руки на своем бедре. О, да!В данный момент он массировал внутреннюю часть бедра. Желание сдвинуть ноги вместе было настолько же велико, как и раздвинуть их пошире. Таня подскочила, будто ее ударило током.

— Ладно, думаю, что кровь уже нормально циркулирует в ноге, — «да и в других местах», — добавила бы она.

Он улыбнулся и, проигнорировав ее замечание, продолжил массировать бедра.

Ее сердце заходилось в груди. Она застонала про себя. «Ему обязательно быть таким великолепным? — спрашивала она себя. — А его руки обязательно должны быть подобны греху?» Но еще большим потрясением стало столкновение с ощущениями близости, радости и скорби, смешавшимися с неискоренимой притягательностью, которую она чувствовала.

— Я довольно много разузнал о тебе за эти последние несколько недель, — ни с того, ни с сего произнес он.

Алек застал ее врасплох.

— То есть?

— Ты пыталась спасти жизнь Лидии Клайн, не заботясь о собственной.

У Тани стянуло во рту от горечи.

— Ведь я же не спасла ей жизнь? Она умерла, потому что я разрешила ей собрать вещи.

— Ты не могла знать, что за этим последует.

— Моя работа заключается в том, чтобы обеспечить им безопасность, как только они примут решение уехать. Я все запорола, Алек. — Издав мучительный вздох и понурившись, Таня кусала губы.

— Тогда твоя вина напрямую зависит от обстоятельств, как и моя. Если бы я попал туда раньше, она осталась бы жива, а ты не была бы в таком состоянии, как сейчас.

Она покачала головой, не желая слушать оправдания своей вины.

— Послушай меня, — попросил Алек, вновь пытаясь поймать ее взгляд. — Он больше не сможет ей навредить.

Таня энергично замотала головой, на ее глазах навернулись слезы.

Алек заключил ее в объятия, и она почувствовала себя укутанной его прохладой, а затем теплотой. Ее грудь прижалась к нему, и Таня не смогла подавить дрожь чистого желания. Это должно было быть поддержкой, а не призывом к чувственным наслаждениям. Когда она в последний раз хотела мужчину? Давно, и почему желание возникло только сейчас? Она не знала Алека, он четко дал ей понять, что не хочет быть узнанным.

Таня отстранилась от него и запахнула халат.

— В чем дело?

— Я изливаю тебе свою душу, а ты мне ничего не рассказываешь о себе. Предполагаю, что я должна гадать?

— Есть часть меня, которая должна оставаться скрытой… пока.

— Алек, кто ты?..

— Я мужчина и многое другое, — ответил он.

Велика новость. Она и сама это знала.

— Хорошо, а сколько тебе лет?

— Насколько я, по-твоему, выгляжу?

«Он стал бы хорошим адвокатом», — подумала она.

— Ты мой одногодка, может чуть старше? Сложно сказать.

Алек не отвечал. Он по-прежнему массировал ей ногу, и по Таниному телу продолжала пробегать рябь желания.

— Мне назвать несколько цифр?

Он улыбнулся, не поднимая головы и продолжая массировать ногу.

— Мы основательно здесь застрянем, если ты снизойдешь до этого, — загадочно произнес он.

— А сам ты не хочешь сказать?

— А если бы я тебе сказал, что мне девятьсот двадцать четыре года, что бы ты ответила?

— Я бы ответила, что ты неплохо сохранился.

Алек вновь промолчал.

— Ты хочешь сказать, что тебе девятьсот двадцать четыре года?

— Нет, — ответил он.

— Ох, да ладно! — она раздраженно почесала голову.

Во время еженощных бдений они все так же продолжали лучше узнавать друг друга. Иногда они разговаривали. Временами играли в шахматы или шашки. У нее не было способностей ни к одной игре, но он позволял ей выигрывать во всех.

Однажды ночью, во время одной из таких встреч, она вновь решилась поднять тему «Кто ты такой?» Вместо того чтобы прямо ответить ей на заданный вопрос, он «начал ходить вокруг да около» — как любила говорить ее мать. Он юлил и избегал ее вопросов, а если и отвечал на них, то не достаточно полно, чтобы на это можно было закрыть глаза. Таня чувствовала боль от разочарования: она стольким поделилась о себе, а он практически ничего не рассказал взамен.

Она знала о его особенностях. Он ненавидел появляться днем; носил золотой гвоздик в левом ухе; немного ел; не выносил соседей по комнате. Имелись и вопиюще-очевидные признаки: высокий как небоскреб; загадочно-сверкающие зеленые глаза; притягательные густые волосы. Одним словом — красивый столб мужественности.

— Я счастлив, что ты столь наблюдательна относительно моих особенностей.

— Как ты это делаешь?

Он опустил глаза.

— Делаю что?

— Ты знаешь — ты читаешь мои мысли. Ведь я не размышляла вслух?

— Видишь ли, глаза — зеркало души. А у тебя выразительные глаза поэта — все эмоции и мысли в них ясно читаются.

Поэзия никогда не производила на нее впечатления и не вызывала интереса, но она только что изменила свои взгляды на это искусство.

— Бьюсь об заклад, что ты так говоришь всем девушкам.

Вновь воцарилась тишина. Алек разглядывал Таню. Его взгляд стал суровым и пронзительным, а затем смягчился.

— Нет. — Его голос понизился, придав интимность моменту. — Только тебе, только тебе.

Вопреки себе самой она почувствовала, как от его слов все тело начало мягко покалывать, а пальцы на ногах свело судорогой.

Таня привстала и отодвинулась от своего рыцаря подальше. Ее халат распахнулся, выставив на обозрение ложбинку между грудей. Она замерла, понимая, что демонстрирует свое «добро». У нее запылало лицо, она села, чтобы запахнуть халат, но не раньше, чем Алек получил великолепное представление о ее девочках. Она была уверена, что за ее смятением он почувствовал запах вожделения.

Алек резко встал из-за стола и подошел к камину. Одной рукой он прислонился к каминной доске, а другую положил на бедро. Создавалось впечатление, что он брал себя в руки.

Танин пульс участился.

Сколько же времени прошло с того момента, когда она в последний раз оказывалась в интимной обстановке с мужчиной? Это было так давно, что и не припомнишь.

Скривив уголки губ от отвращения, она вспомнила о своей еженощной церемонии смазывания миллиона ран йодом и смене бинтов. Зачем ему нужна женщина, прикидывающаяся мумией? Она сейчас находилась не в самом своем привлекательном виде. И, возможно, это к лучшему. Его окружала аура опасности, что делало Алека самым притягательным и интригующим мужчиной в мире, даже сейчас. Погруженные в раздумья плохие парни, в конечном счете, никогда не становятся хорошими героями.

Досадных ошибок немало, но все же случаются и такие восхитительные моменты, как шахматный инцидент. Во время Таниного пребывания в его доме она и Алек создали несколько ритуалов. После игры в шахматы и шашки им нравилось вместе читать. Ее излюбленным чтивом являлись журналы «Мари Клер» [37]и «Эссенц» [38]. Алек же читал «Нью-Йорк Таймс». Она завидовала женщинам из журналов. Все они были хорошо одеты. Их кожа была чистой и без порезов, и они выглядели ухоженными. Ее многочисленные порезы не позволяли принять полноценный душ, наилучшей альтернативой тому было обтирание мокрой губкой. Но она скучала по своим душевым пятиминуткам. Она всегда воспринимала их как должное, и сейчас ей требовался душ, чтобы почувствовать себя человеком. Ее раны почти зажили, и Таня понимала, что если будет крайне осторожна, то сможет не задеть самую тяжелую рану на спине. Становилось уже поздно, а ей хотелось проверить себя и выяснить сможет ли она с этим справиться.