Внезапно Клео почувствовала, что стены кабинета душат ее, и ушла с работы раньше срока. Доехав на метро до Бау, она поспешила к своему домику с террасой, всегда дарившему ей успокоение.

Дом был ее бережно охраняемой святыней, все в нем – мебель, отделка – говорило о хладнокровии и мягком характере хозяйки. Он был ее пристанищем в годы учебы, местом, где можно было побыть наедине с собой и, натянув старые джинсы и рубашку, отдохнуть после напряженной умственной работы, какую подразумевала ее работа на побегушках у Джуда Мескала.

Но в тот день покой к ней не шел. Вопреки стараниям отогнать мучившие ее мысли она не могла не думать об исходе предстоящей встречи с Джудом.

Поймав свое отражение в зеркале, Клео остановилась как вкопанная. У нее вид безумной женщины! Дикие, тревожные, загнанные серые глаза, бледное, осунувшееся лицо.

Один взгляд на такое растерянное существо – и у любого мужчины пропадет всякое желание жениться, не говоря о Джуде Мескале, который, несомненно, разборчивей многих.

Если она собиралась выглядеть хотя бы наполовину лучше, прибыв в его дом нынче вечером, мрачно решила Клео, надо немедленно браться за себя. И, напустив маску выдержанного достоинства, которую суровая тетя Грейс учила носить с легкой непринужденностью, Клео приготовила ванную с душистой дорогой пеной и погрузилась в ароматную воду, размышляя, что наденет вечером, и рассчитывая, успеет ли наложить освежающий крем. О большем она не думала. Не осмеливалась – иначе вновь потеряла бы контроль над собой.

Ровно в семь тридцать она уже садилась в «роллс‑ройс». В ответ на замечание Торнвуда о погоде ее голос прозвучал легко и приятно.

«Торнвуд славный малый, такие люди теперь редко встречаются», – говаривал Джуд. Клео не раз видала Торнвуда и его жену Мег и неизменно восхищалась их умением следить за домом Джуда. Благодаря им дом ожил.

Пока великолепный автомобиль с легким шуршанием несся по улицам в направлении тихого уголка в Белгравии, где жил Джуд, Клео прислушивалась к себе. Ценой немалых усилий ей удалось привести себя в порядок, и из истеричной развалины она превратилась в сдержанную, утонченную молодую женщину, не ведающую, что такое страх. Клео криво усмехнулась: такой она была до того, как решилась сделать предложение Джуду.

Он мог отказать, и тогда ей пришлось бы искать другой выход из положения. Но если он откажет, то не ее безумный вид будет тому причиной.

Черное платье дорогого шелка широкими складками спадало с высокой кокетки, поддерживаемой узкими лямками; его фасон напоминал стиль двадцатых годов и замечательно шел к ее маленькой фигурке. Блестящие свежевымытые волосы оттеняли контур ее узкого лица. Нет, внешность ее не подведет, и, если не сдадут нервы, если она не потеряет самообладания – вдруг он допустит колкость или дерзость? – она выдержит этот вечер. Сейчас она предпочитала не думать об ином варианте – что Джуд может согласиться, и тогда ее проблема будет решена. Она не смела надеяться, ибо знала, что выдержит отказ без видимого разочарования, если не позволит себе рассчитывать на лучшее. А отказать он мог, как любой здравомыслящий мужчина.

И даже такие поверхностные размышления вернули ее в мучительное состояние нервозности: большее, на что она могла рассчитывать после предстоящей встречи, – это не потерять работу. Но волнение пришлось подавить, когда Торнвуд открыл дверцу автомобиля.

Изящным движением Клео покинула машину и направилась по ступеням к парадной двери, которую Мег гостеприимно распахнула перед ней.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Джуд ждал Клео в гостиной и обернулся ей навстречу. В руке он держал бокал и, казалось, сосредоточенно рассматривал туманный морской пейзаж над камином. «Не странно ли, – пронеслось у Клео в голове, – столь пристальное внимание к картине, каждый мазок которой должен быть давно знаком?» Кроме того, он сам признавался, что пейзаж ему не нравился, однако расстаться с ним Джуд не решался, поскольку унаследовал картину от дяди вместе с домом.

Ее колени слегка дрожали; он был столь волнующе хорош, столь элегантен в своем строгом смокинге, и она смотрела на него другими глазами. Она привыкла видеть его в работе, относилась к нему с уважением, ей и в голову не приходило обращать внимание на его внешность. Теперь же его мужественная красота бросилась ей в глаза, и она не хотела мириться с этим, ибо считала свое предложение не более чем сделкой.

Клео собралась с мыслями и стойко выдержала его оценивающий взгляд. Джуд смотрел на нее мягко, почти нежно, и Клео улыбнулась ему в ответ.

– Как дела в Брюсселе?

– Все в порядке. Никаких затруднений. Американцы не собираются прибирать нас к рукам, думаю, вас это порадует. Но вы явились не затем, чтобы разговаривать о Брюсселе.

Он сухо улыбнулся, лицо сделалось жестким, и Клео, опускаясь в кресло, с горечью подумала, во что себя вовлекла. Она окинула медленным взглядом комнату. Старинные вещи, прекрасно сочетавшиеся с добротной тканью драпировки, действовали на нее успокаивающе. Она бывала здесь раза два и всегда с удовольствием вспоминала о своих визитах. От нынешнего ничего приятного она не ждала.

Джуд между тем наполнил бокал ее любимым белым вином, и Клео приняла его осторожно, опасаясь, что их пальцы могли соприкоснуться. Джуд усмехнулся, словно догадался о ее предосторожности.

У Клео перехватило дыхание: либо он испытывал наслаждение от напряженности, способной свести с ума самого выдержанного человека, либо ждал, что она заговорит первой. Она бы и заговорила, хотя бы затем, чтобы скорее пережить неизбежное, но не знала, что сказать.

Внезапно несообразность содеянного вновь поразила ее в самое сердце. Он, конечно, не мог отнестись к ее безумному предложению серьезно – так зачем же он тянул время, усугубляя ее мучения? Ей хотелось исчезнуть, сделаться невидимкой. Клео не понимала, что с ней происходило: она то овладевала собой, то почти теряла самообладание. Она не узнавала себя. Нет, это было невыносимо.

– Вы пришли к какому‑нибудь решению? – хрипло проговорила она, заливаясь краской. Дрожащими руками поставив бокал на круглый столик у своего кресла, она взглянула в лицо Джуда, на котором выразилось удивление от ее неловкого вопроса, и с досады чуть не откусила себе язык. Где же ее напускная уравновешенность? Клео подавила стон.

Но удивление мгновенно исчезло с его выразительного лица, и теперь в нем читался учтивый интерес – или нечто большее? Джуд стоял спиной к зажженному камину, небрежно держа в руке бокал с виски. Какие мысли скрывались за его туманным взглядом, Клео знать не могла; возможно, так было даже лучше.

Он коротко кивнул.

– Да, но мы поговорим об этом за ужином.

Его ответ не допускал никаких догадок. Никаких. Если Джуд испытывал ее выдержку, способность хранить хладнокровие в условиях психологического давления, он не мог действовать успешней.

Клео потянулась за бокалом. Она припомнила, как часто Джуд испытывал ее, предлагая высказать мнение о балансовых отчетах и исследовательских данных. Тогда она была на высоте, но нынешнее испытание – если намерения Джуда действительно были таковы – было нечто иное, принадлежавшее скорее миру чувств, чем миру непререкаемых фактов.

На свою беду, Клео не знала, как вести себя в этом мире, и до сих пор не предполагала, что чувства могут вмешаться в область ее чисто делового предложения.

Она подыскивала какую‑нибудь непринужденную, но не лишенную смысла фразу, которая могла бы вызвать его на разговор. В это время Мег вкатила столик с дымящимся ужином. Клео почувствовала, как ее ладони сделались горячими, липкими от пота. Она предпринимала нечеловеческие усилия, пытаясь хоть как‑то овладеть собой.

Появление Мег немного разрядило атмосферу, и Джуд осведомился:

– Вы не возражаете, если мы поужинаем здесь?

Клео неуверенно поднялась, лишь теперь заметив покрытый скатертью стол в алькове окна.

Длинные бархатные занавеси скрывали апрельские сумерки, пламя свечей согревало полумрак гостиной, искрами рассыпалось в хрустале и серебре, оживляло бесстрастные черты сидящего напротив мужчины, окутывая их тайной.