— Каабн, я хотел спросить о вещах, которые были при мне во время побега из Дома и которые вы конфисковали.

— Я знаю, о чем ты спрашиваешь, и полагаю, что им лучше остаться в наших руках.

— Думаю, что могу быть вам полезен, когда потребуется открыть серую металлическую папку.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То есть… во всяком случае, я уже знаю, какой путь тупиковый.

— Поговорим об этом позже. Идите спать и не забудьте моих наставлений.

Наутро Марк молча ходит передо мной туда-сюда. Это значит, он хочет о чем-то спросить.

— Мето, ты узнал многие тайны Дома, но никогда мне о них не рассказывал. Когда ты впервые захотел со мной поделиться, мне стало страшно. Потом, во время бунта, нам было некогда поговорить, а после битвы нас разлучили…

— Я могу тебе рассказать о том, что мне известно, или, вернее, о том, в чем я почти уверен. Но что именно ты хочешь знать?

— Почему Дом расположен в кратере вулкана, на пустынном острове?

— Юпитер выбрал это место, чтобы спрятаться от всех, поскольку он похитил нас у наших семей и знает, что нас разыскивают…

— Чтобы никто нас не нашел?

Тут я понимаю, что сказанное мной — скорее догадка, чем известный мне факт.

— А зачем он вообще, этот Дом?

— Похоже, один из мотивов Юпитера мне известен. Думаю, он хотел создать мир, соразмерный его сыновьям, Ромулу и Рему, ведь, несмотря на их годы, внешне они остались детьми. Может, Юпитер хотел, чтобы они не слишком страдали от своей неразвитости.

— И сотни детей терпят все эти муки ради его отпрысков?

— Ну да.

— Так почему же он держит Ромула при холодильнике?

— Думаю, Ромул быстро понял, что живет в мире лжи. Наверное, Юпитер боялся, что он все раскроет своему брату; а может, он пытался сбежать.

— Ну а Рем? Думаешь, он все еще ни о чем не догадывается?

— Да, у него детский ум и тело ребенка, несмотря на высокий рост. Он, мне кажется, вообще не склонен задаваться вопросами.

— Считаешь, это всего лишь одна из причин существования Дома?

— Да. Если бы все было затеяно только ради сыновей, было бы достаточно дюжины детей, одного наставника, нескольких помощников и домика в уединенном месте. Но Дом — огромная организация, и он предназначен для чего-то еще. Зачем нужны шестьдесят четыре ребенка, десятки охранников и слуг? Зачем терпеть, а возможно, и защищать жизнь Рваных Ушей, которые кормятся благодаря Дому? Заметь, я говорю тебе только о той малой части, которая мне известна; мы не знаем, сколько еще людей работает в лабораториях, в больнице и во множестве других мест, о которых мы понятия не имеем!

Мы снова на побережье. Надеваем перчатки. Колченогий разбивает нас на группы и показывает участки, которые надо обследовать. Я оказываюсь в группе вместе с Титом и одним из побережников, имени которого не знаю. Возможно, он немой, поскольку то и дело прибегает к языку мимики и жестов. Мы следуем за ним. Урожай довольно серьезный. Мы находим множество птиц, застрявших между скалами. Некоторые из них еще живы. Наш вожатый добивает их ударом сапога. На всякий случай мы давим и рачков, которые ползают поблизости от трупов. Когда мы снова собираемся вместе, я ловлю на себе пристальный взгляд Марка. Подхожу к нему. Он выжидает, пока мы не останемся наедине.

— Я только что заглянул в одну пещерку и вдруг услышал детский голос, ребенок кричал. Голос шел из самой глубины. Я подозвал других из моей группы, но пока они шли, голос умолк. Я было подумал, что мне послышалось, или может, это было эхо. Но когда остальные разошлись, голос зазвучал опять, он стал отчетливей.

— Ты разобрал слова?

— Не знаю, поверишь ли ты мне. Он звал меня по имени.

— Что именно ты слышал?

— «Олив! Олив! Иди ко мне!»

— А ты уверен?

На лице моего друга нет и тени сомнения. Я в замешательстве. Марк убежден, что Оливье — его настоящее имя, то, которое у него было до того, как он попал в Дом. Я собираюсь задать ему единственный вопрос, который помог бы приподнять завесу тайны, но он опережает меня:

— Лишь ты один знаешь мое настоящее имя, Мето!

— Ты пытался пойти на голос?

— Пытался, но Тит крикнул, чтобы я возвращался. Он сказал, что так глубоко в пещеру птицы не залетают и что пора догонять остальных. Но мне хотелось бы сходить в эту пещеру с тобой.

Я не успеваю ответить, чувствуя, что товарищи косятся на нас с подозрением. Наши тайные переговоры возбуждают их любопытство. Я улыбаюсь, и мы возвращаемся к остальным. Тит спрашивает:

— О чем вы там секретничали?

— Мы обсуждали эту птичью болезнь, — не моргнув глазом отвечаю я, — откуда она взялась и насколько опасна для людей. В общем, нам от нее как-то не по себе.

— Доверьтесь старейшинам. Они знают, что делают, — говорит Тит.

— Вот-вот, доверьтесь, — поддакивает главарь побережников. — Все меня слушают? Прежде чем сядем обедать, надо собрать хворосту и сжечь мертвых животных. Не разбредайтесь далеко и ходите группами. Встречаемся через четверть часа.

Сейчас или никогда. Мы подхватываем по пути Октавия. Клавдий понимает, что мы что-то затеяли, и уводит Тита в другую сторону. Мы бежим за Марком. Входя в пещеру, просим Октавия собрать несколько веток для отвода глаз и постоять на стреме.

Проход быстро сужается, и мы вынуждены протискиваться на четвереньках друг за другом. Вскоре мы останавливаемся, чтобы прислушаться. Я ничего не слышу. Марк оборачивается и шепчет:

— Отползи чуть назад и не шевелись. Мне кажется, он хочет, чтобы я был один.

Не дожидаясь моего согласия, Марк продолжает путь. Как только он скрывается из виду, мне становится не по себе. А вдруг это ловушка? Ожидание кажется бесконечным. Внезапно я слышу душераздирающий вопль. За несколько минут добираюсь до Марка. Он лежит без сознания. Я волоку его наружу. Мне ужасно тяжело, его ноги зарываются в мокрый песок. Еле доползаю до выхода. Марка будто парализовало — кулаки судорожно сжаты, а на затылке виднеется кровь. Подбегает Октавий.

— Что случилось? Надо скорее идти к остальным, пока нас не хватились.

Мы шлепаем нашего друга по щекам, и он приходит в себя. Нам не до разговоров: ставим его на ноги и хватаем ветки, собранные нашим дозорным. На бегу я коротко бросаю другу:

— Сейчас ни слова! Ночью поговорим.

— Ладно, Мето, — вздыхает Марк.

Поздно вечером мы ждем, когда все уснут, чтобы забраться в нишу к Клавдию: мы по-прежнему считаем его нашим вожаком. Тита мы не зовем намеренно, хотя и не обсуждаем это в открытую. Марк пересказывает Клавдию все события по порядку. Вот что произошло в тот миг, когда я услышал крик.

— Кто-то схватил меня за руку. У меня перехватило дыхание, и я потерял сознание, когда ударился головой о скалу. Очнулся я только снаружи, когда Мето как следует меня отшлепал.

— Ты уверен, что это была человеческая рука? Тебя могло задеть какое-нибудь животное — летучая мышь или крыса, — предполагает Октавий.

— Нет, это был человек! Смотри, что оказалось у меня в руке!

Марк вынимает из правого кармана клочок бумаги, исписанный неровным почерком. Я тянусь за стоящей поблизости масляной лампой, источающей тусклый свет.

Тит не спал. Я не заметил этого ни когда сжигал записку на масляной лампе, ни когда возвращался в свою нишу. До меня это дошло только утром: я проснулся рано, а его постель уже была пуста. Я тотчас понял, что он слышал наш разговор и решил, будто мы его предали. Теперь он примкнет к Рваным Ушам. Этим утром он окончательно выбрал, с кем ему быть. Конечно, жаль терять друга, но нам надоели недомолвки, и я чувствую облегчение. Предупреждаю друзей, что буду объясняться сам, если нас спросят, о чем мы вчера совещались. Марк обещает не вмешиваться. Мы ждем допроса, но делаем вид, что ничего не случилось.