Наконец, она резко опустилась, сжимая меня бедрами и содрогаясь; запрокинула голову, из горла вырвался протяжный крик. Аккуратные женские бицепсы проступили отчетливее; хрустнуло дверное стекло, разбежавшись паутинкой трещин; сорванная полочка зазвенела под ногами. Серафина вздрогнула последний раз и обмякла. Но я вовремя подхватил и прижал к себе – обессиленные руки обвились вокруг шеи, грудь вздымалась тяжело, горячее дыхание жгло плечо.

– Схватываешь на лету, капитан… в этот раз, – донеслась хриплая усмешка из-под слипшихся черных прядей. – Может, чаще "выбираться в люди", тебе это, явно, на пользу.

– Главное же не "куда", а с "кем".

Серафина оторвалась от моего плеча, тряхнула головой, откидывая с лица налипшие волосы. Брови удивленно вскинуты, ресницы порхают, словно мотыльки, но в глазах – подозрение.

– Это… комплимент, капитан?

– Считаешь, не заслужила?

Ноздри Серафины дрогнули. И на секунду показалось, что в глазах сверкнула ярость… Хотя, наверное, не показалось: я ощутил, как напряглось женское тело. Всего на краткий миг, но все же.

– Не мог просто сказать "ага"? – хмыкнула она.

Отстранилась, "подтягиваясь" на плечах – "угольная бабочка" вновь "царапнула" живот, – расцепила ноги и слезла, сразу став на полголовы ниже.

Я продолжал довольно ухмылялся, сжимая ее талию.

Серафина вскинула лицо навстречу теплым струям. Ладони пробежали по щекам, по волосам, собирая и отводя их назад и открывая взору глубокий рубец на "мраморной" коже. Ресницы поднялись, и серые глаза поймали мой взгляд. Она коснулась моей щеки, на которой красовался тонкий шрам полумесяцем, нежно погладила, большой палец чуть задержался у уголка губ… И я "цапнул" его!

– Дите, – покачала она снисходительно головой, расцепляя мои руки.

И я "оскалился" еще шире.

Дверь душевой кабины сдвинулась в сторону, пропуская нагое обворожительное тело в царящую снаружи прохладу. Клубы пара рванулись вперед, окутывая Серафину, будто стараясь прикрыть от посторонних взоров; влажные ноги шлепнули по керамическому полу. Моя ладонь непроизвольно поймала тонкое запястье, так приятно ласкающее пальцы. Серафина обернулась, медленно потянула руку, высвобождая, и дверь встала на место. Силуэт расплылся мутным пятном на запотевшем треснутом стекле.

Я остался один под теплыми струями "искусственного дождя".

Утро тоже встретил в одиночестве.

Быстрый, привычный ритуал: душ, бритье, "двумя глотками" влитый в себя завтрак – питательная масса белого цвета консистенции пюре в космопехоте названная "детским питанием", потому как содержит "все, что нужно растущему организму". Название пошло еще с "учебки", но там эта биосмесь – лишь часть рациона, наряду с нормальной пищей. В затяжных же рейдах называют ее по-другому… Иногда возникает подозрение, что наш шампунь более органического происхождения, чем ЭТО. Но на кораблях пехоты другое "не положено".

Но… Флотские запреты – для флота, как говорят на "Амарне". В нашей кофемашине настоящий зерновой кофе и настоящий же сахар. У нас имеются сухие сливки, и небольшой запас сливок натуральных. И даже мясо, которым мы щедро делимся со "своими флотскими". "Анализы" не в курсе, где мы его берем. И им лучше не знать. Едят вкусно, и радуются. Вот и пускай радуются…

Оделся я, как всегда, быстро: "прихорашиваться" космопеху не требуется. И отправился взглянуть на личный состав.

Сержант с самого утра загнал всех в "тренажерку". И они дружно потели под аккомпанемент железного грохота, кожаных шлепков груш и сотрясание матов ринга. Весь состав после вчерашнего "званого ужина" выглядел бодро. Разнообразие всегда отвлекает от привычной рутины, наполняет энергией. Да и сбросили напряжение перед высадкой, что тоже плюс – в бою будут собраннее.

– Капитан, – довольно щерясь, кивали мне "старики", что называется "без чинов".

Молодые вытягивались "в струнку", порываясь вскинуть руку.

– С неприкрытой головой, салага! – отвесил первому же затрещину Джонс. – Вы на "Амарне", запомните это!

Да, тут он прав. Субординация Сынов Амарны несколько отличается от общепринятой в ВКС. Здесь старшего по званию можно считать равным, пока он не отдаст прямой приказ. Но уж если приказано перекрасить каюту, остается бежать в медблок за скальпелем: краски у нас нет. А обжаловать никак не выйдет. Потому что "неправомерных приказов" в космопехоте не существует в принципе. Можно только отказаться выполнять с расчетом на то, что свернутая шея – более быстрая и менее болезненная смерть, нежели "поправка коммуникационной антенны в открытом космосе без боевой брони".

Но на "флотских", что всегда при фуражках, наши правила не распространяются, и они "козыряют" каждому рядовому в графитовой форме. Это их Джонс "приучил": он пошутил, а они не поняли. Ну, а он и не стал разубеждать. Да и я тоже. Им так, вроде, даже привычней.

К тому же, шутка весьма логичная вышла. Мы-то, космопехи, головных уборов не носим, а следовательно, и "козырять", вроде как, "не имеем права". Но под небрежным кивком мы подразумеваем сие действо! А вот не отвечать на приветствие, крайне не вежливо. Да и объяснял сержант все это с самым "оскорбленным" видом… Сложно найти аргументы, когда одна только тень, нависающего над тобой, способна заставить бояться темноты всю оставшуюся жизнь…

– Э-хей! Наша "звезда" явилась! – Джонс схватил подмышку вошедшего следом за мной Сандерса. – Выспался? Видел бы ты, капитан, как он вчера одному "фесалийцу"… Эх, красота просто! – сержант кулаком потер капралу волосы, словно младшему брату. – Может, научишь тому удару, что нос капитану свернул?

– Прямо на вас сейчас и покажу, – вывернулся Сандерс, принимая стойку.

На лице блуждала дружелюбная улыбка, но я заметил, как юноша подобрался, готовый отразить натиск. Да, если не знать Эйнштейна достаточно хорошо, трудно понять, когда его шутка – всего лишь шутка. С одной и той же улыбкой он может, как друзей подкалывать, так и черепа раскалывать.

– Ну-ну, малыш, – примирительно вскинул ладони Джонс. – Не "агрись"… О, капитан! – он хлопнул Сандерса по плечу: – Малыш! А?

Похоже, Сандерс пришелся сержанту по душе, и он принял его за "своего". Обычно новобранцы не удостаиваются "позывных" до первой высадки.

Теперь многое становилось ясно. Сандерс на "посвящении" вовсе не претендовал на капитанские "лычки", он бился не со мной, а с остальной командой. Он заслуживал право называться Сыном Амарны. И ему это удалось.

– Кстати, капитан, – сержант вскинул руку, выискивая кого-то взглядом, и прищелкнул пальцами: – Э, "братья капучино", ходь сюды!

Двое новобранцев, бросив железо, кинулись к нам. Оба – коренастые, плотно сбитые, руки толщиной с ногу. Два эдаких "маленьких Джонса" – в росте с сержантом все же никто не мог потягаться. Ни до, ни после его появления на борту… Подбежали, вытянулись – друг друга стоят: квадратные челюсти, бритые головы, рост – сантиметр в сантиметр. Разве что нос у одного ломан на пару раз больше, да цвет кожи разный.

– Знакомься, капитан, наши новые Псы, – улыбнулся Джонс, без труда обхватывая обоих за плечи. – Не волкодавы пока, конечно, но питбули точно. Снеговик и Ночь.

– Я – Снеговик, сэр, – сверкнул ослепительно белыми зубами чернокожий.

Я перевел взгляд на "белого", методом не сложного исключения определив, что он и есть – Ночь, обратно на Снеговика, и – на счастливого, как слон, сержанта. И еле сдержал улыбку.

– Эни, – мягко начал я, – ты в курсе, что он черен, как копоть?

– О! – воскликнул Эйнштейн, хлопнув себя по лбу. – Копоть! Это-то слово я и искал! Отставить, Ночь! – командирским тоном пробасил он "белому". – Отныне твой "позывной" – Копоть!.. Не, ну а чо? – развел Джонс руками с самым невинным видом, заметив, что губы мои все же растянулись. – Мавр у нас уже есть. А это такой стар… "стар-те-гический" ход! – он подмигнул. – Ребята заслужили "позывные", на "Фесалии" сразу влились в процесс. Ипман, вон, тоже со мной согласился. Правильно я говорю, Ипман? – сержант оглянулся по сторонам. – Эй, узкоглазый, ты где?