Федька Хлыст не ожидал от новичка столь смелого и крутого отпора. Он считался силачом в классе и привык к тому, что ребята ему во всем уступали, и мирился только со строптивостью Пашки, который ни в чем не давал ему спуску, а то и сам первый лез в драку. Федька потоптался, посмотрел оценивающим взглядом на Степины мускулистые руки, на крепкую, широкую грудь, плотно обтянутую майкой, и, видимо, не решился рисковать своей незапятнанной репутацией непобедимого драчуна. Отвисшая нижняя губа его дрогнула и растянулась в улыбке.

— Гы-ы! Ты что? Да это ж я нечаянно…

— Знаем, как нечаянно! Ты всегда всех задираешь, — напустились на Федьку ребята, которым понравились решительность и смелость новичка. — Проучить тебя надо…

«А может, спустить ему на этот раз?» — подумал Степа, остывая и овладевая собой.

— Ладно. Только другой раз и нечаянно не трогай. И язык свой прикуси, — сказал Степа и взял свои книжки у Мити.

С тех пор Федька Хлыст опасался открыто затрагивать Степу, а досаждал исподтишка. То будто невзначай опрокинет чернильницу на Степиной парте, то в его дежурство спрячет мел и тряпку, то незаметно в игре подставит ножку. Но с того дня, как Митя, Степа и Пашка накрыли его в скалах у птичьих гнезд, он опять стал задираться.

Степа всегда мог ожидать от Федьки какой-нибудь гадости. Конечно, Митя прав — Федька нарочно разорил гнезда, чтобы только досадить им всем троим…

— Убирай весла! — скомандовал Пашка.

Шлюпка, мягко цепляясь килем за дно, ткнулась носом в песок. Степа взял свое ведро с рыбой, удочки, сетку, жестяную баночку, набитую разноцветными ракушками, и соскочил на берег. Товарищи не торопились. Пашкины ведра с водой обещала принести его старшая сестра Нюра, а Митя заготовил себе воды еще с вечера.

Спрятав все принесенное в своем потайном складе в сарае, Степа бегом припустил через двор на улицу. Он удивлялся тому, что вокруг сухо. Будто в селе и не было ни грозы, ни ливня. Потоки воды быстро сбежали по склонам, чуть смочив пересохшую землю. А солнце и ветерок уже успели все подсушить. Только на улице, в дорожной колее да в разъезженных ямках, где застоялась вода, образовалась густая, липкая грязь.

Выскочив на площадь, Степа увидел, что две подводы с пустыми бочками уже уезжали, а третьего водовоза осаждала большая толпа. Доносилась перебранка, звон ведер, конское ржанье. У тех ребят, что стояли поближе к бочке, в руках были ведра. Два ведра считалось нормой, которую можно было получить за один раз. Позади же вытянулся длинный хвост мальчишек и женщин с тачками и ручными тележками, на которых стояли бадьи, выварки и кадки. Эти, как видно, решили запастись впрок. Степа понял — опоздал. И просчитался-то на каких-нибудь полчаса! Не засидись они у костра, все было бы в порядке. Что делать?

Он ходил возле колоды и искал свои ведра. Наконец он увидел их, но не на прежнем месте, а далеко в стороне. Степа поспешил подхватить их и занять очередь на вечер.

— Степа! Степа Лунев! — окликнули его из толпы.

Звала Любаша. Она быстро семенила ногами, неся в правой руке ведро воды, и от этого худенькая, стройная фигурка ее перегнулась в левую сторону. Подол синего платья был совсем мокрый. Позади Любаши, растопырив руки, катил тележку с бадьей Федька Хлыст.

— Степа, это все Федька подстроил, — быстро заговорила Любаша. — Я хотела набрать твои ведра, а он отнял и забросил их.

Любаша опустила ведро на землю рядом со Степой и, скрутив руками конец подола, отжала воду.

— Что он всюду лезет? — мрачно спросил Степа.

— Ты его еще не знаешь. Ему всегда больше всех надо. Так и ищет, кому бы навредить.

Поравнявшись со Степой, Федька остановился, не выпуская из рук тележки.

— Что? С пустыми остался? — Федька растянул рот в улыбке. — Ничего, потом у меня купишь.

— А тебе что, мои ведра помешали? Сам небось второй раз с целой бочкой приехал, а другие, по-твоему, должны без воды оставаться?

— А ты тут своих порядков не заводи! Это тебе не город. Сам приходи за водой. Подумаешь, белоручка какой нашелся!

— А я что, не сам пришел?

За водой обычно становились в живую очередь. Это был неписаный закон, который всеми соблюдался. Степа знал, конечно, об этом и считал такой порядок правильным. Поэтому-то он и не стал сейчас спорить с Федькой. Но он хорошо понимал и то, что Федьке наплевать на этот порядок, он несколько раз брал воду даже без очереди. И если сейчас он стал таким «законником», то лишь для того, чтобы досадить ему. Степины кулаки сжались. Так бы и саданул по слюнявому Федькиному рту! Но ничего не поделаешь — по форме Федька прав. Степа отвернулся.

— Что тут такое? — подбежал запыхавшийся Пашка.

Он успел уже с Митей поставить шлюпку на якоря, захватить из дому ведра и теперь спешил занять очередь на вечер.

Пока Любаша рассказывала ему о происшествии, Митя подошел к Федьке.

— Это ты разорял гнезда возле пещеры?

— А тебе какое дело — я или не я? — Федька едва удостоил взглядом Митю. — Твоего разрешения не спросил.

— Накроем еще раз, тогда узнаешь, какое мое дело.

— Испугался я! Вот захочу и буду разорять.

Услышав это, Пашка не утерпел. Засунув руки в карманы, он подошел к Федьке вплотную и некоторое время молча дерзко и пристально глядел ему в лицо.

— Чего тебе? — спросил Федька, не выдержав этой немой сцены.

— Вот что, Хлыст, говорю тебе при всем честном народе. — Пашка чеканил каждое слово. — Если еще хоть раз дотронешься до гнезд или будешь вредить нам, бить, бить будем.

Для большей убедительности Пашка поднес кулак к Федькиному носу так близко, что тот попятился.

— Паш, брось! Не стоит об него руки марать, — крикнул Степа. Он знал, что Пашка любит потасовки и, если его не остановить, обязательно затеет драку.

Пашка, довольный произведенным впечатлением, круто повернулся.

— Пошли домой, — бросил он.

Домой! Легко сказать. Им-то хорошо, у них вода есть, а с чем он, Степа, явится? С пустыми ведрами?

Степа нехотя поплелся за товарищами. Он был зол и на себя, и на Федьку Хлыста, и на весь мир. Все сейчас ему было не мило, все не нравилось здесь, в этом селе, и он раздраженно озирался вокруг.

И это называется Крым! Какой же это Крым? Не таким представлял его себе Степа. Обычно в его воображении рисовались высоченные горы и водопады, дворцы-санатории, окруженные кипарисовыми аллеями и тенистыми парками, и всюду — фонтаны, цветники, сады и виноградники. Крым казался ему чем-то вроде огромного Артека, живописные уголки которого он так любил разглядывать на фотографиях газет и журналов.

А это не тот, какой-то совсем другой, необыкновенный. Крым! Нет здесь ни парков, ни дворцов с кипарисами, ни водопадов. И горы лишь чуть-чуть синеют на горизонте. Всюду ровная-ровная степь, как и та, которую он видел на Украине из окна вагона. Здесь даже хуже, чем в обыкновенной украинской степи. Там хоть вода есть, а тут и напиться-то негде. И кто только придумал ставить здесь село? Ни речки, ни озера нет. Конечно, настоящего озера, а не такого, как вон то, соленое, что мерцает за селом мертвым оловянным блеском. И колодца даже нет! А село почему-то называется Пять Колодезей. В насмешку, что ли? Этих колодцев здесь, наверно, никогда и не было. Хотя нет, Пашка однажды показал ему неподалеку от школы колодец, который выкопали в прошлом году. Но разве в нем вода? Это не вода, а настоящая соль с хиной. На спор с Пашкой Степа выпил две кружки, а потом плевался и животом мучился, как от касторки. Тьфу! Хуже морской.

То ли было в городском поселке, где он жил раньше! Пойдешь на кухню или в ванную, откроешь кран — и лей воды, сколько хочешь. А то, бывало, наденешь на кран длиннющий резиновый шланг, протянешь через столовую, и давай прямо из окна поливать палисадник. Ребята подвернутся — их окатишь. И никто тебе слова не скажет, не заругается, что воду льешь. А тут ее вроде пайка выдают, ведрами. И еще не зевай, бросай и купанье в море и рыбалку — лети стрелой очередь занимать. А потом стереги водовоза, а не то пустой вернешься. Ох, и надоела же эта вода! До чего противно и утром и вечером мотаться с ведрами на площадь!