Майкл отхлебнул пива и глянул на часы, с удивлением обнаружив, что уже три часа.

— А тебе так трудно было удержать язык за зубами?

Джина вздохнула.

— Она так беспокоилась.

Майкл ласково потрепал дочь по подбородку.

— Мне сорок три, детка. Тебе не кажется, что поздновато беспокоиться, если я где-то решил задержаться допоздна?

Она покраснела и заерзала.

— Нет, но ты ведешь себя так странно.

— Ты ведь видела моих друзей. Ходила со мной к стеле. Ты должна понимать, что это значит.

Джина упрямо замотала головой.

— Нет, я не понимаю.

— Ладно, — уступил он. — Я не уверен, что сумею объяснить тебе, но могу пообещать одну вещь. Ни тебя, ни меня это не заденет.

Джина посмотрела на отца большими влажными глазами. Похоже, что он и не заметил, как она выросла.

— Ты уверен? — спросила она голосом маленькой женщины.

Майкл поцеловал ее в лоб и погладил по спине.

— Уверен.

Джесс появилась через полчаса. Пропуском наверх ей послужил стакан чая.

— Вот это здорово! — заявила она, хихикая. — Я люблю пикники!

Майкл не стал огорчать ее сообщением, что всего несколько минут назад уже пил пиво. Поблагодарив ее, он взял стакан и сделал глоток.

— Выбирай маршрут, — предложил он. — Я хочу посмотреть поместье Ширли и, может быть, еще одно. А потом где-нибудь остановимся и порезвимся.

Она захлопала в ладоши.

— Замечательно!

«Оппозиция» появилась, когда Майкл уже собирался закрывать лавочку. Сегодня он работал допоздна. Наверху было очень жарко, и он весь взмок от пота. Стащив с себя тенниску, Майкл утерся ею как полотенцем.

— О господи… — раздался позади сдавленный голос Джонни.

Майкл даже подскочил от неожиданности и вопрошающе уставился на мальчика. В отличие от девчонок тот не позаботился ни о «пропуске», ни о «взятке». Но вид у Джонни был ошарашенный, что, впрочем, не помешало Майклу выговорить ему за внезапное вторжение.

— Не надо подкрадываться к людям, — спокойно сказал он и наклонился, чтобы закрыть ящик с инструментами.

— Это после Кореи? — неуверенно спросил Джонни, таращась на рубцы на теле Майкла.

— Ага.

— Эти раны… вам было больно?

Майкл выпрямился, и двое мужчин оказались лицом к лицу.

— Да, — просто ответил он. — Во мне до сих пор сидят осколки. А когда задеты кости, приобретаешь способность предсказывать погоду. Я чувствую дождь за двое суток.

Джонни, видимо, не знал, что сказать.

— Мой папа тоже был ранен. — Он неуверенно пожал плечами. — Его изрезало осколками, когда мина угодила в столовую.

— Но он был там, — возразил Майкл. — А этого достаточно, чтобы получить «Пурпурное сердце» [2].

— У мамы тоже такая есть, я знаю. Я однажды нашел ее в старом чемодане.

— Она никогда тебе не рассказывала об этом?

Джонни пожал плечами, и лицо его смягчилось.

— Ну, она вообще об этом не говорит.

Майкл кивнул и снова утерся тенниской. Ничего удивительного, что она так печальна. Вокруг не было никого, кто безоговорочно поддержал бы ее. Как поддержала Майкла его мать, когда он, вернувшись из Кореи, первое время не спал по ночам и боялся резких звуков.

— Знаешь, она ведь беспокоится о тебе, — сказал он Джонни.

Юноша сразу утратил самообладание.

— Я не виноват! Она меня совсем не слушает, будто мне пять лет и я хочу играть в лошадки. А я хочу летать на истребителях, но она этого не понимает!

— Она понимает, — заверил его Майкл. — Но это ее больно ранит. Особенно при виде того, что творится во Вьетнаме.

— Но это же не то, что в Корее, — возразил Джонни.

— Это пострашнее, смею тебя уверить. Дай ей передышку. Она делает все что может.

— Но она лишает меня единственного шанса, — настаивал Джонни.

— Будут другие шансы.

— И она снова скажет «нет»!

Пожалуй, скажет. Майклу не хотелось лгать Джонни. Лучше всего было отвлечь его.

— Вот поэтому ты должен мне помочь, — внушительно сказал он.

— В чем помочь? Я ведь не плотник…

Взмахом руки Майкл отмел его возражение.

— Ты любишь маму?

— Ну еще бы! — фыркнул Джонни. — Очень.

— Ты бы хотел, чтобы она могла спать, как все нормальные люди, и радоваться тому, что ты станешь летчиком?

— О да! — На этот раз никакой бравады. Полная искренность.

— Так вот, для этого я и остался. — Он провел рукой по страшным шрамам, пересекавшим его грудь, живот и правый бок. — Она спасла мою жизнь, Джон. Я перед ней в долгу. И я попытаюсь помочь ей, хорошо?

Джонни, неуверенно пожал плечами.

— Похоже, я понимаю.

— Так ты поедешь с нами на пикник? Я считаю, это важно.

Джонни нахмурился.

— Я не могу не поехать. Мама только об этом и говорит, будто мы собираемся по крайней мере в Диснейленд.

— Она предвкушает поездку?

— Ждет не дождется.

Майкл кивнул.

— Ладно, скажи ей, что поедешь. А потом мы с тобой поговорим. Тебе надо кое-что узнать.

— Ты уже не так привязана к своим старичкам, не правда ли? — спросила Надин у Мэдж, когда они вместе вышли из палаты.

— Ничего подобного, — возразила Мэдж, ощущая тяжесть в груди. Она только что потеряла пациента. Третьего за последние два дежурства. Но, как говорится, он хорошо пожил. Трудно горевать, когда человек умирает в восемьдесят, оплакиваемый дюжиной внуков и внучек. — Я переживаю смерть каждого.

Это было правдой. Каждый пациент, уходя, уносил с собой частичку ее души.

— Ты не собираешься поговорить с его женой? — спросила Надин.

Мэдж бросила на стол бумаги кардиологической бригады и выпрямилась.

— Собираюсь, — сказала она. — Хоть это совсем нерадостная миссия. Лучше бы ее взял на себя доктор Маккензи. Не женское это дело.

Надин, соглашаясь, кивнула головой.

Мэдж представила, как зайдется в рыданиях, узнав о смерти мужа, маленькая миссис Мильнер с вечно испуганными глазами, и ей стало не по себе.

Надин участливо коснулась ее плеча:

— Ты неважно выглядишь, девочка. Хочешь, помогу? Приготовлю еду к завтрашнему пикнику, чтобы твоему приятелю, который воображает себя хорошим поваром, нечего было делать.

Мэдж с облегчением переменила тему разговора.

— Ты, подружка, моего приятеля не трогай, а также оставь в покое Персика, понятно? Он, кажется, теперь боится тебя больше, чем Рэйфордской тюрьмы. — Мэдж постаралась улыбнуться. — Да и я, если честно, тебя побаиваюсь.

Надин возмущенно всплеснула руками.

— Да что ж это за мужчина, не видящий своей пользы? Он может заполучить добрую, богобоязненную, работящую женщину, которая сделает из него честнейшего человека, но шарахается от меня как черт от ладана. Ведь он во мне нуждается. Только не хочет признаться.

— Я в этом уверена. Но ты каждый раз преподносишь ему сюрприз, а кончается тем, что у него вся выпечка подгорает, а я этого позволить не могу.

— Ну, ладно, тогда пригласи меня на день рождения Джонни, — предложила Надин. — Уж к этому он будет готов. А я заставлю его приревновать, начав болтать с твоим новым подрядчиком. Кстати, он, если хочешь знать, отличный парень. Достаточно зрелый для хорошего секса.

— Джонни… — У Мэдж вдруг подогнулись колени. Она внезапно потеряла дар речи.

Две недели. Его день рождения — через две недели?

— О господи… — Мэдж опустилась на стул, спрятав голову в руки. Крупные слезы закапали из-под пальцев прямо на бумаги. — Я позабыла… я позабыла…

— Эй, эй, детка, в чем дело? — всполошилась Надин, убирая бумаги в безопасное место и жестом отгоняя подошедших коллег. — Я же тебе сказала! Пойду сама сообщу миссис Мильнер, а ты посиди и успокойся.

Мэдж ничего не слышала. Она боролась с отчаянием, с внезапным иссушающим чувством потери.

— Я позабыла…

Ночью ей приснился Джимми, и она проснулась, всхлипывая. Но это ничего не значило. Во двор лучше было не выходить. Там мог быть Майкл, а она сейчас не могла с ним общаться. Мэдж ни с кем не могла общаться. Она села у окна и стала ждать рассвета.