С него было довольно и кошмаров, и страхов, и внезапных беспричинных приступов ярости. Он многое приобрел в жизни — успешный бизнес, спокойное существование, обожаемую дочь. Но все это его перестало радовать с той самой минуты, когда он отыскал могилу Смитти, и война вновь с безжалостной яростью хлынула в сердце, обнажив незаживающие раны в его душе. Только один человек мог помочь ему. Поэтому он и начал свое паломничество, чтобы отыскать его и похоронить старые призраки. Чтобы замкнуть долгий-долгий круг и продолжить свою жизнь.

Вот так все случилось, и теперь лето дышало ему в затылок. Вирджинские леса были густы, в полях созревал хлеб, небо набухло дождевыми тучами.

Долго же он решал свою последнюю задачу — найти это место. Надо выйти из машины и зайти туда. Это, должно быть, совсем не сложно. Представиться. Объясниться. Вручить послание — и домой. Но у него ушло минут десять только на то, чтобы набраться мужества открыть дверцу.

Выбравшись из машины, он размял ноги и взошел на крыльцо. Деревянные ступеньки уютно поскрипывали под ногами. Парадная дверь, за которой скрывались все эти нарядно одетые дамы, была тяжелая, старинная, украшенная затейливой резьбой. Майкл отворил ее и вошел.

— Здравствуйте! Чем могу служить? — встретила его с порога бойкая девушка. Взглянув на нее, Майкл чуть было не лишился дара речи. Ему показалось, что перед ним его собственная дочь. Потом глаза привыкли к слабому освещению, и он увидел, что она немного моложе Джины и волосы у нее светлее. Рыженькая светлоглазая фея, она стояла за стойкой с испуганным выражением лица и вымученной улыбкой, совсем не такая веселая, как ее гости.

Майкл ободряюще улыбнулся ей:

— У вас очень мило. А вы подаете еду к чаю?

Она обезоруживающе улыбнулась.

— Ну, конечно! Так вы хотите чаю, да?

— С удовольствием.

Она махнула рукой в направлении общего зала. Его стены, высокие и белые, были увешаны старинными фотографиями и предметами женского туалета в витринах. Тут веер, там шаль, пара перчаток на бальной карточке — все подобрано нарочито небрежно, но со вкусом, подчеркивая, что здесь место для дам.

Разнокалиберные столики стояли на вощеном полу твердого дерева, устланном старинными восточными дорожками. Слышалась музыка Дебюсси, окна были занавешены кремовыми шторами. Майкл занял место за столиком у стены. Он сел, как всегда, лицом к залу и обнаружил, что пепельница отсутствует. Ну, конечно, в дамском ресторане это непозволительная роскошь.

— Подать вам меню? — спросила его маленькая хозяйка.

— Конечно! Но я чувствую, что гамбургеров там нет.

Она хихикнула и подала ему глянцевую карточку, на которой числилось свыше дюжины различных сортов чая, а также широкий ассортимент салатов, закусок и десертов. По крайней мере, этого хватит, чтобы заглушить чувство голода, пока он доберется до Ричмонда и сможет поесть как следует.

Но когда Майкл поднял глаза, чтобы сделать заказ, рыженькая фея исчезла. Через весь зал за ним с нескрываемым любопытством наблюдали четыре пожилые дамы, сидящие за одним столиком. Он улыбнулся им и вернулся к изучению меню, как будто его выбор внезапно изменился.

— Ой, мамочки! — услышал Майкл голос из фойе. Маленькая официантка. Он узнал ее голос. Что же там произошло?

Этот вопрос так заинтересовал Майкла, что он на какое-то мгновение потерял всякое представление о месте, времени и своих намерениях.

— Мне только что звонили из службы опеки и интересовались, почему тринадцатилетняя девочка прислуживает за столиком, — сухо произнес другой голос.

Ее голос.

Он бы узнал его где угодно. Он не знал, как она выглядит. Он даже не был уверен, что узнает ее. Но голос ее он будет помнить до самой смерти. Мягкий, чуть прокуренный, наполненный юмором и состраданием. Он искал его более двадцати лет.

— Но ты же сама отпустила Мариссу на неделю, мама. А Би плохо себя чувствует. Неужели нельзя помочь беременной женщине?

— Конечно, можно, Джесс. Но теперь я здесь, так что отправляйся домой.

— Но, мама…

— Иди, детка.

— Нет, правда, мама! Мне надо тебе что-то рассказать.

Майкл не видел их. Завороженный голосом матери, он почти не слышал, что говорила девочка. Запахи и звуки всегда сильно действовали на него, выводя из равновесия. А этот голос вызвал у него сейчас холодный пот и головокружение. Он сидел тихо и ждал, пока это пройдет, как делал всегда.

— Что же именно? — спросила она.

Последовала пауза — весьма драматичная, насколько Майкл представлял себе психологию девочек-подростков, — а затем приглушенный, но хорошо слышный шепот:

— Там, в зале, мужчина.

И снова ее голос. Слегка удивленный, дружелюбный, звучащий нарочито конспиративно.

— Мужчина? О боже, а я почти закончила вывеску: «Мужчинам вход воспрещен». Как думаешь, он уйдет, если взять ее и помахать у него перед носом?

— Мама!

Майкл не смог сдержать улыбки. Дамы за другим столиком тоже заулыбались. В голосе юной леди звучало нескрываемое возмущение.

— Мы можем натравить на него Персика, — сказала мать.

Послышался смех. Тот самый смех, который Майкл пронес как талисман сквозь самые тяжелые времена.

— Мама, я серьезно! Как ты думаешь, что ему здесь нужно?

— Не знаю, Джесс. А может быть, ему просто нужно немного чаю?

— Он не похож на любителя чая.

— Ну, тогда надо пойти и спросить его. Подожди здесь, хорошо?

— О нет, — сказала девочка. — Мама, мне кажется, он слышал нас.

— Да, Джесс, думаю, что так. Ну, а теперь разреши мне пойти и выяснить, что ему здесь нужно, поскольку это очевидно не чай.

— Ой, мамочка, да что же это такое!

Это восклицание заставило Майкла снова улыбнуться. Да, ему была знакома эта интонация. Точно так же его собственная дочь восклицала: «Ой, папочка…»

Он с трудом поднялся, подавляя предательскую дрожь в коленях. Майкл не знал, что делать, что говорить, о чем спрашивать. Он знал только, что должен увидеть ее и сказать…

Шуршание платья, глубокий вздох. Она уже стоит перед ним. Мир опрокинулся. Кроме голоса, у нее были глаза. Улыбающиеся голубые глаза, смягченные и умудренные возрастом, окруженные «птичьими лапками» — неизбежной приметой их возраста. Рыжие волосы. Нет, скорее, рыжевато-каштановые, сияющие в свете светильников. Овальное лицо с белой кожей, тронутой веснушками. Гибкая, стройная фигура, на которой прекрасно смотрелось светлое цветастое платье, — видимо, принятая здесь униформа для чаепития.

— Привет! — поздоровалась она с улыбкой, от которой на щеках проступили ямочки. — Дочь сказала мне, что вы неожиданно зашли в ресторан, видимо, с какой-то более серьезной целью, чем просто подкрепиться. Чем могу вам помочь?

Она улыбнулась, а Майкл не мог вымолвить ни слова.

Он стоял, зная, что нужно так много сказать, но не зная, как это сделать. В его душе бушевала такая буря, что он чувствовал себя летящим в пропасть. Наверное, это отразилось на его лице.

Ее улыбка погасла.

— Джесс, похоже, сказала не подумав, — извиняющимся тоном промолвила она, равнодушно махнув рукой. — Она склонна все драматизировать.

Майкл кивнул. Он потер подбородок и подумал, что для такой сильной женщины она выглядит очень маленькой. Все, что он собирался сказать, вдруг показалось таким несущественным…

— Я, э… — Он усмехнулся собственной беспомощности, но смешок прозвучал как-то сдавленно. Майкл тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. — Боюсь, что Джесс права. Я пришел сюда не за чаем.

Она нахмурилась.

— Прежде чем вы скажете что-нибудь еще, вам, может быть, будет интересно узнать, что мой главный кондитер недавно освободился из Рэйфордской каторжной тюрьмы, отсидев срок за убийство.

Майкл снова усмехнулся.

— Меньше всего на свете я хотел бы причинить кому-нибудь вред. Мне… э… нужно поговорить с вами, если можно.

Она подняла обе руки.

— Я ничего не покупаю.

— Речь не об этом. — Он никогда не испытывал трудностей в общении и не мог поверить, что сейчас они появились. — Вы ведь Мэдж Келли? — выпалил он, решив играть в открытую.