На самом деле читать в этом журнале было нечего. По мнению Кэндис, по крайней мере.

Естественно, разговор с матерью дал Кэндис некоторую пищу для подозрений. Она почувствовала, что ее участию в ужине уделяется слишком большое внимание. И с чего бы такая нужда выставлять ее в выгодном свете (если лживая маска изнеженной благовоспитанной принцессы — это «выгодный свет»)? Сложно представить, чтобы человек, у которого столько денег, что он может вложить их в расширение производства в другом регионе, испугался ее внешнего вида и пошел на попятную...

Джеймс Сидни действительно оказался совсем не пугливым парнем.

Да и парнем его назвать было сложно — ему было около сорока, волосы основательно припорошила седина, а в глазах металлически отблескивала стальная воля. Кэндис сама испугалась бы его — если бы ей не было так бесконечно наплевать...

Отец, кстати, воспринял смену ее имиджа вполне благосклонно. Наверное, решил, что это блажь, которая вскоре пройдет. Или что она переусердствовала в желании произвести впечатление на гостя...

— Какая ты сегодня яркая, Кэнди. — Он улыбнулся ей, и на этом разговор закончился.

Джереми присвистнул, увидев ее, но ничего не сказал. Кэндис уже давно казалось, что они с братом живут на разных планетах, хоть и в одном доме. И говорят тоже, естественно, на разных языках...

За столом говорили: немного о делах, о новостях в мире, о политике, о географии (Джеймс вырос в Техасе, как и миссис Барлоу, и им обоим было что вспомнить о родных краях) и конечно же о прошлом.

Джеймс, как уже было сказано, родился в Техасе. Он подумывал о том, чтобы после школы удрать оттуда на Восток, поближе к Атлантике, которая с детства притягивала его как магнит. Но планы его пошли ко всем чертям, когда произошло некое счастливое событие: на участке отца Джеймса рыли новый колодец, искали воду, а нашли нефть. Месторождение было крохотным, Джеймсу Сидни старшему не удалось стать миллионером, но кое на что «жидкого золота» хватило. Джеймс Сидни-младший, только-только закончив школу, взялся играть на бирже — и оказался везунчиком. То есть то ли везунчиком, то ли очень дальновидным и умным парнем с потрясающими способностями аналитика. Что бы то ни было, анализ или везение, а Джеймс нашел золотую жилу почище той нефтяной скважины, что открылась у них на участке. Джеймс, как уже было сказано, был парнем дальновидным и понял, что игра на бирже — источник доходов, которые сегодня есть, а завтра нет. А потому вырученные деньги он вкладывал. Открыл забегаловку при автозаправке. Потом купил по случаю небольшой книжный магазинчик, переделал его в магазинчик типа «Тысяча мелочей» и выиграл в деньгах, между делом получил образование, потом стал расширять и расширять бизнес... В итоге Джеймс Сидни-младший к своим сорока трем годам имел столько денег, что принцы крови, эти европейские снобы, просто обзавидовались бы и умерли от какой-то неизвестной болезни.

Кэндис впечатлил рассказ о миллионере, который всего добился сам, тем более — рассказ из первых рук. Но не более. В другой раз она, может быть, и заинтересовалась бы им — как личностью, разумеется. Но не сегодня. Кэндис с лихвой хватало внутренней жизни, которая встала... с головы на ноги, и теперь осваивалась с новым центром тяжести. Внешнее ее мало интересовало.

— Кэндис у нас сокровище. Говорю как мать, — улыбалась миссис Барлоу и сверлила Кэндис взглядом, подавала ее тайные сигналы, которые имели очевидное значение: смотри, какой кавалер! подыграй же мне! — Вот все говорят: дети — источник проблем. А наша Кэнди всегда была как маленькое ласковое солнышко...

Кэндис затошнило. Она отодвинула от себя тарелку с отбивной. Ласковое солнышко... Точно, надо было становиться панком в четырнадцать, тогда в двадцать шесть было бы на порядок меньше проблем.

Джеймс бросил на нее откровенно оценивающий взгляд и ободряюще улыбнулся. Кэндис скривила уголки губ: вроде как тоже улыбнулась. На большее ее не хватило.

Кажется, про «солнышко» он не поверил. Но это и не имело значения: она привлекла его, как привлекает орхидея своим запахом ночных насекомых. И ему даже не нужно было «ласковое солнышко». Он, будучи очень сильным человеком-хищником, мог позволить себе добычу и покрупнее, и поопаснее.

— А чем Кэндис занимается теперь? — спросил Джеймс. — Помогает на фирме отцу?

— Нет, что вы! — заверила его миссис Барлоу, которая на правах землячки обращалась к Джеймсу без всякого стеснения. — Кэндис у нас не такая. Начисто лишена деловой жилки. Слава богу, есть Джереми...

Джереми сверкнул ослепительно-белыми зубами.

Кэндис залилась краской, но не от смущения, как можно было предположить, а от гнева.

Джеймс улыбнулся ей и подмигнул.

— А я считаю, что это очень хорошо. Меня всегда коробило от женщин, которые играют в игру «акула бизнеса».

— В вашей картине мира женщина должна сидеть дома и воспитывать детей? — полюбопытствовала Кэндис.

— Ну... примерно так. — Джеймс снова улыбнулся. — Только почему должна? Разве не этого хочеткаждая женщина?

Он смотрел на нее так, будто что-то предлагал. Да, это был вопрос, но еще и...

— Каждая женщина хочет реализоваться и быть счастливой, — ответила Кэндис и отвела взгляд.

— А что значит для женщины быть счастливой?

Они сидели за столом друг против друга. Кэндис почувствовала, как сгущается атмосфера. Отчего? Как будто между ней и Джеймсом из какой-то невидимой материи соткалась аэродинамическая труба. Кэндис не знала доподлинно, что такое аэродинамическая труба, но ей представлялся некий тоннель, где ветер со страшной силой дует в одну сторону, закручивается по спирали, бесится, тянет за собой...

— Каждая решает за себя, — ответила Кэндис. Слова давались с трудом и имели мало силы, будто брошенные против ветра.

— Есть вещи универсальные, мисс Кэндис. Домашний очаг, дети...

— Работа и творчество, — закончила Кэндис.

— Ну если хотите — работа и творчество. — Джеймс примирительно улыбнулся. — Все это вещи, которые есть в системе ценностей любого человека. Только порядок может варьироваться. А что главное для вас?

А что главное для нее?

Творчество? Работа? Домашний очаг? Дети?

У нее нет ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого. Ни одной истинной ценности. Живет себе, как насекомое... Фу, аж самой противно!

Вот тебе и светская беседа за ужином. Откровение, после которого можно с чистой совестью пойти и утопиться в ванне.

— Кэнди у нас человек творческий. — Мистер Барлоу пришел дочери на помощь. — У нее диплом бакалавра искусств. Скульптура.

Ну-ну. За последние два года она не притронулась даже к гипсу, не говоря уже о бронзе...

— А еще она фотографирует, — поддержала мужа Барбара.

Примерно раз в два месяца — на пикниках и в путешествиях. Что называется, от случая к случаю. Как дилетант, который не стремится стать даже любителем.

И что ей делать? Ну помимо того, что после ужина утопиться в ванне? Скромно улыбнуться, потупить глазки и поддержать родителей? Сыграть в этой игре на их стороне? А что это, кстати говоря, за игра? Что получит победитель?

Или же решительно сжать губы, выпрямить спину и опровергнуть слова отца и матери, фактически уличить их во лжи при постороннем человеке?

Нет, это абсолютно недопустимо!

Так неужели все-таки лгать?

Она нашла компромисс — улыбнулась в краешек хрустального бокала. Улыбка, которую можно истолковать как угодно. Может, это она от скромности, может, и с иронией. Улыбка — вообще очень удобное изобретение человечества. Кажется, у животных с этим вопросом все иначе: показал зубы — готов драться, но люди, как им свойственно, опять все выхолостили.

— Очень интересно, — в свою очередь благосклонно улыбнулся Джеймс. — А что фотографируете?

— Людей, иногда пейзажи. Но больше все-таки людей...

Кэндис вспомнила Брэндона. Вот уж кто поднял бы ее на смех вместе с ее «фотоработами», так это он. Что ж, ему и карты в руки. У него на то полное право. Он — профессионал, талант, гений...