— Иду в оперу.

— Рутина?

— Ну... да.

— Не хочешь, чтобы я составил тебе компанию?

— А?

— В опере?

— Нет!!!

— Хм... Ладно. Странная реакция, конечно. Но ты вся странная.

— Я тебе такая и нравлюсь.

— Это точно. Очень нравишься. — Пауза. — Кэндис, я не хочу сейчас класть трубку. Давай еще о чем-нибудь поговорим?

— О чем?

— Ну о чем-то мы ведь в тот раз недоговорили? Расскажи о своей учебе в школе.

Кэндис рассказала, умолчав только о том, что она училась в элитной школе для детей «самых-самых», и семестр там стоил столько же, сколько в престижном колледже. Ведь если не считать этого, проблемы у школьников одни и те же: борьба с ровесниками за успех, борьба с учителями за свободу и справедливость, предметы, которые любишь, и предметы, которые ненавидишь...

— А я ненавидел математичку, — поделился Брэндон. — А она ненавидела меня. Я очень много пропускал, приходил только на срезы и контрольные, но писал их так, чтобы не к чему было придраться... В итоге все равно получил «удовлетворительно» в аттестат и имел пренеприятный разговор с отцом.

— Расскажи про свою семью, — попросила Кэндис.

— Нет.

Она не ожидала такого жесткого отпора. Хоть бы завуалировал отказ как-нибудь... Так нет же. Ну и ладно. Она на подобный вопрос тоже не стала бы отвечать.

— Плохие отношения?

— Не очень хорошие. Не расспрашивай.

— Хорошо.

— Я лучше расскажу тебе, чем закончилась история с преподавательницей математики.

— Чем же?

— Через четыре года после окончания школы мы случайно встретились в баре. Она была пьяна и пыталась меня соблазнить. Говорила, что изводила меня, чтобы я... Чтобы я отомстил ей как мужчина. Подчинил ее.

— И как? Ты подчинил? — поинтересовалась Кэндис и сама удивилась, сколько желчной ревности в ее голосе.

— Нет. Она мне никогда не нравилась. С чего бы мне исполнять ее желания? — Кажется, он усмехнулся.

— Действительно, — отозвалась Кэндис и перекатилась по кровати, чтобы дать хоть какой-то выход душившей ее ревности.

Какая может быть ревность в подобной ситуации? Он — всего лишь мимолетное увлечение, забыла, Кэндис?

Забыла... Нет, пока еще не забыла. Не до конца.

Эта мысль ужаснула ее.

Да, Брэндон божественно целуется. Да, она ждет не дождется момента, когда вновь окажется рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки или ближе... Да, она будет даже рада пойти с ним до конца и попробовать — каково это, с человеком, на которого тело реагирует как безумное.

Но не более того!

И вообще... Ревновать к прошлому — смешно. Тем более когда там, в прошлом, ничего не случилось.

— Кэндис, ты что, ревнуешь? — В голосе Брэндона звучало неподдельное изумление.

— С чего ты взял?! — притворно возмутилась Кэндис.

— Ты очень выразительно сопишь в трубку, но ничего не говоришь.

— Задумалась просто.

— А о чем?

— О тортах, — нашлась Кэндис. Действительно — почему нет? Каждая девушка на диете время от времени «подвисает» на мысли о тортах, пирожных, пончиках, шоколаде и мороженом.

— Что-о?

— О тортах. Хочу сладкого.

— Восхитительно. Я знаю одну великолепную кондитерскую, которая по выходным работает допоздна.

— И? — Кэндис даже не пыталась скрыть счастливой улыбки. Все равно Брэндон ее не видит. А если и поймет по изменившемуся звуку ее голоса — пускай. В конце концов, он ведь собирается сделать это для нее.

— И я хочу пригласить тебя туда. Все-таки вторник очень далеко, а так — есть повод встретиться.

— А я на диете.

— Тогда пошли в ресторан вегетарианской кухни.

— Откуда ты знаешь на какой — может, я не ем после восьми?

— Тогда давай позавтракаем вместе!

— Ладно, сдаюсь! Давай сейчас.

— Пирожные или салаты?

— Пирожные, конечно!

— Отлично. Через сколько за тобой заехать?

— Я сама за тобой заеду. Через... Через час.

— Ну... ну ладно. Жду тебя!

— Пока.

— Целую...

Это сладкое слово прозвучало, когда Кэндис уже держала палец на кнопке «отбой». Дрожь прошла по позвоночнику. Она совсем сошла с ума! Окончательно рехнулась... Ну и что, если это так восхитительно прекрасно!

Кэндис вскочила с постели. Настоящее приключение... Отлично. И только одна маленькая деталь оставляет знак вопроса: машина. Не слишком ли роскошен красный «рено» для девушки-журналиста?

Ладно, бывает, в прокате взяла!

Кэндис метнулась к шкафу. Что из ее нового гардеробчика подойдет на такой случай?

Кэндис выбрала красное трикотажное платье и короткий черный жакет, красно-черные пластмассовые бусы, черные высокие сапоги. Да, вызывающе, но она ведь идет не на благотворительный ужин, а на свидание...

Кэндис не удержалась и надела дорогое белье и чулки. Если дойдет до дела... Вряд ли Брэндон что-нибудь заподозрит. Ох, вряд ли...

Кэндис мечтательно улыбнулась. Она не даст ему времени думать о таких пустяках...

И сама покраснела от собственной нескромности.

— Знаешь, мне кажется, это неправильно с точки зрения... гендерной теории....

— Какой-какой? — Кэндис знала, что такое «гендерная теория», но ей безумно нравилось, как Брэндон объясняет.

— Гендерной. Это представление о том, какое поведение типично для мужчины, а какое для женщины. Так вот, то, что ты заезжаешь за мной — и Глория за Майком, кстати, — это...

— Это нам так хочется. И точка. Передай мне, пожалуйста, вон тот кекс.

Кэндис сидела напротив Брэндона, осоловевшая от тепла и обилия сладкого. Она чувствовала, что нужно бы забеспокоиться — Брэндон поднял такую опасную тему, — но беспокойства не чувствовала. Ей слишком хорошо сейчас, чтобы думать о неприятностях. Неприятности подождут.

— Держи. Мне нравится смотреть, как ты обращаешься со своей «диетой».

— О да, я очень жестока. — Кэндис вонзила белые зубы в нежную, благоухающую корицей и шоколадом мякоть кекса.

Славное местечко открыл для нее Брэндон. Надо будет запомнить его и наведаться как-нибудь...

Уже без Брэндона. Когда все закончится.

Кэндис стало не по себе. Надо же, она еще ни разу не встретила вместе с ним утро, а уже думает о расставании. Впрочем, это и хорошо — незачем себя обманывать. Это лишь мимолетная история, пусть и очень красивая. Они сидели за столиком у самой витрины. Кафе-кондитерская «Свит бар» располагалось на втором этаже торгового центра на Пятнадцатой авеню. Милое местечко. Внутри — уют и атмосфера европейской кондитерской, внизу горит огнями оживленная даже в столь поздний час улица. Куда-то торопятся машины, игриво подмигивают вывески, бесстыдно откровенничают витрины. Простая и яркая, как мишура, жизнь большого города.

— Эй, чего загрустила?

— Я? Загрустила? Не говори глупостей. Лучше закажи мне еще кусок персикового пирога. И пусть польют горячим шоколадным сиропом. И не смотри на меня так, я не извращенка, просто слишком долго отказывала себе в сладком!

Брэндон посмотрел на нее с сомнением, но отправился за новой порцией «сладкого наркотика». Кэндис потерла виски. Она и впрямь чувствовала себя наркоманкой, у которой ремиссия закончилась срывом. Сейчас — очень-очень хорошо, очень-очень сладко, хочется погрузиться, нырнуть в свое безумие еще глубже — и почти не думаешь о том, что будет завтра, или послезавтра, или через неделю. В общем, будет, когда-нибудь потом обязательно будет плохо. И очень скоро.

— Вот. Ваша воля выполнена, мадемуазель. Чего еще изволите?

— Танцевать. Но здесь...

Брэндон не дал ей договорить, изящным, но сильным движением вытащил ее из-за столика. Тихая ненавязчивая музыка, которая лилась из невидимых динамиков под потолком, никак не подходила для того зажигательного и чувственного танца, который исполнили Брэндон и Кэндис — точнее исполнил Брэндон, а Кэндис просто некуда было деваться, он держал ее крепко. Руки у Брэндона оказались сильнее, чем Кэндис могла предположить. Он вертел ею так, словно она ничего не весила.