Иви вскинула на плечо сумку. Сделала шаг…

— Мисс, вы газету забыли!

Иви скрипнула зубами, хотя на этот раз никакой неприязни в голосе Лили не было. Куда катится мир? Можно купить симпатию за шесть долларов… Кто сказал, что чувства не продаются? Разве что цены по прейскуранту разные…

Иви вернулась и сгребла со стойки газету.

И в этот момент он на нее посмотрел.

Нет, посмотрел — громко сказано. Рассеянно скользнул взглядом. Но этого было достаточно, чтобы у Иви от волнения подкосились ноги и одеревенела спина, а движения стали нервными и угловатыми. Она отвела глаза, развернулась — торопливо, быстрее, чем следовало… и задела-таки большой, неудобной сумкой стаканчик, в котором остывала еще половина кофе.

Как в замедленной съемке, Иви видела летящий по дуге стакан. Темно-коричневая жидкость, как в космосе, застыла шариками… («Ну почему всегда так по-дурацки получается?» — успела подумать Иви)… и шарики потеряли свою идеальную форму, падая на его беззащитный серый костюм.

Ахнула за стойкой официантка Лили. Иви остекленела. И он посмотрел на нее, на этот раз небезразлично. Лучше бы было оставаться невидимкой. Лучше бы никогда не заходить в это проклятое кафе. Лучше бы никогда не видеть Чикаго… лишь бы он не смотрел на нее так.

У Иви возникло чувство, что она, по меньшей мере, уронила с пятнадцатого этажа цветочный горшок на капот его новенькой «феррари». Ну почему эти три секунды тянутся так долго?!

Он набрал воздуха сквозь стиснутые зубы. Быстро провел по ней взглядом, будто выискивая, что испепелить в первую очередь.

Иви застыла, как кролик перед удавом.

— Какого дьявола!.. — прошипел он. Заметно было, что из горла его вот-вот выльется поток куда более серьезных претензий.

Иви разревелась.

Слезы брызнули из глаз мгновенно, как в детстве. От этого стало стыдно, а от стыда слез становилось только еще больше. Иви всхлипнула, выдохнула едва слышное «простите меня» и пулей вылетела из злополучного кафе.

За стеклянной стеной кафе было невообразимо шумно — или Иви так показалось. Город обрушил на нее тысячу звуков, особенно громких в жарком полуденном воздухе. Иви мчалась в прямом смысле слова куда глаза глядят, настолько быстро, насколько позволяла тяжелая сумка, оттягивающая плечо. Ну почему? Почему все должно было начаться именно так?!

Она остановилась, когда устала до дрожи. Под страхом смертной казни она не вспомнила бы дорогу до того кафе. Через пару дней это злосчастное утро и вовсе сотрется из памяти. И хорошо.

Это определенно был не день Алана Портмана.

Началось с того, что он проспал на работу. Не услышал будильника, не среагировал на включившийся по сигналу таймера телевизор. Видимо, его организм предчувствовал последующие события и как мог — весьма наивно, кстати, — спасался от стресса.

Но дело не в этом. Когда наконец под автоматные очереди, крики и какие-то отрывистые ругательства на незнакомом языке (репортаж из горячей точки в утреннем выпуске новостей) его сознание вырвалось из липкой паутины сна — а сегодня его сны напоминали именно липкую паутину, — Алан обнаружил, что Диана спит, как ангел, правда, прикрыла ухо подушкой. Значит, она проснулась — и вероломно его не разбудила!

Когда же он, чертыхаясь и рыча, в конце концов выпутался из шелковых простыней, которые так любила Диана и которые сам Алан так же сильно ненавидел, Диана возмутилась по поводу того, что он мешает ей спать, в то время как ей жизненно важно сегодня выглядеть отдохнувшей и свежей, после чего имел место бурный, но краткий скандал — утреннее время дорого, — суть которого сводилась к тому, что Диана думает только о себе, а Алан, соответственно, тоже только о себе…

После этого Алан ушел, хлопнув дверью ванной, и окатил себя ледяной водой из душа. Необходимости в этом никакой не было, ибо выплеснувшийся в кровь адреналин гарантировал бодрость еще на пару часов, но от привычки не уйти. Он не стал тратить драгоценное время на просмотр новостей в Интернете и завтрак, быстро оделся и вышел из квартиры, демонстративно не попрощавшись с Дианой (в воспитательных целях).

Если бы Алан взял машину, он непременно получил бы штраф за серьезное опоздание: пробки в этот час сведут с ума кого угодно, поэтому он принял решение ехать на метро. Решение было разумным, но вот проблема — Алан ненавидел метро. Толпа людей в замкнутом подземном пространстве вызывала в нем острое неприятие, которое принимало форму брезгливости. Надо ли говорить, в каком скверном состоянии духа Алан вышел из подземки?..

Может быть, всему, что происходило с ним потом, есть какое-нибудь замечательное объяснение с точки зрения кармической теории. Может быть, какой-нибудь сведущий в эзотерике умник сказал бы, что озлобленный человек автоматически притягивает к себе неприятности, потому что только в физике к отрицательно заряженным объектам притягиваются положительно заряженные, а в жизни все наоборот. Может быть, в этот день наблюдалась особенная активность на Солнце или Марс чего-то не поделил с Меркурием… Тем не менее, вне зависимости от того, что было причиной, все следствия обрушились на голову Алана. Причем лавиной.

Алан работал в «Бартонз риал эстейт» — солидном агентстве недвижимости, офис которого занимал целый этаж в недавно отстроенном бизнес-центре. Когда он, взвинченный, с раздувающимися ноздрями и мельчайшими капельками пота на висках влетел в холл и бросил взгляд на большие электронные часы напротив входа, в голове осталась только одна мысль: «Успел!» Алан сдержанно улыбнулся — сам себе он всегда улыбался сдержанно — и уже неторопливо вошел в просторный лифт, отделанный в стиле техно. Алан не любил техно, тем более техно в сочетании с огромными зеркалами, но сегодня он радовался этому лифту, как родному дивану.

А радоваться было рано.

Ибо по лицу секретарши босса Мардж, которая первой встретилась ему в офисе, он понял, что его неприятности на сегодня не закончились.

Мардж давным-давно исполнилось тридцать, она носила строгие брючные костюмы и классическое каре и никак не подходила под стереотипный образ юной беловолосой секретарши, но все-таки Мардж была лучшим помощником, о котором может мечтать любой руководитель.

Мардж куда-то торопилась по коридору, прижимая к груди три объемистые папки. Алан встретился с ней взглядом. Мардж нахмурилась.

— Привет, — осторожно начал Алан.

Мардж кивнула и оценивающе осмотрела Алана, будто взвешивая: говорить ему или не говорить. Алан по опыту знал, что, если Мардж молчит, значит, дело серьезное.

— Он не в духе?

— Мягко сказано. Слушай, я бегу в финансовый отдел…

— Прости, не хотел задерживать тебя.

— Алан, ты иди кофе там попей или чаю. Только на глаза шефу пока не попадайся. Минут пятнадцать-двадцать. Сейчас он что-нибудь расколотит, выпустит пар… — И она изящно обошла его, как легкая бригантина обходит могучий корвет.

— Ма-ардж!

— Ну что? — Она остановилась в трех шагах от Алана.

— Что я сделал не так?

— Ну, насколько я могу судить, ты плохо ублажал Фелицию Беккет.

Алан стиснул челюсти и застонал, как от сильной зубной боли.

Впрочем, Фелиция Беккет и была зубной болью. Разве что от нее не помогают ни анальгетики, ни стоматологи.

Больше всего на свете Фелиция Беккет любила бриллианты. В ее личной системе ценностей с ними могли сравняться только меха. Меха чуть-чуть уступали бриллиантам, потому что их не наденешь в жару. А это лето как раз выдалось знойным, так что меха ждали своего звездного часа в ее роскошной гардеробной, а Фелиции приходилось довольствоваться бриллиантами. Бриллианты были даже в ее мундштуке — она по моде тридцатых курила сигареты через мундштук и считала, что это только подчеркивает неординарность ее образа. Ах, бриллианты и шелк — что может быть изысканнее? Разве что бриллианты, оправленные в белое золото и платину, и шелк, раскроенный и сшитый по вкусу лучших художников моды.