После долгой беседы решили: охотники поищут Ригму в окрестностях города. Если обнаружат — постараются подманить на мясо, потом приведут на это место Зарубина. Три дня велись поиски, опрашивались егеря и лесники. След Ригмы, найденный на пахоте, вскоре утерялся, как только тигрица вошла в кустарник. Найти его снова охотники так и не смогли.

— Будем зимой искать, авось найдем, — обнадеживал Зарубина Аверьян. — Убить ее не могут: стрелять тигров у нас запрещено. А ежели кто встретит, мигом сообщим.

На этом расстались.

Молодой кудрявый березнячок, поднявшийся на месте срубленного некогда высокоствольного лиственничника, сменился редким широколиственным лесом. Он рос на пологих увалах, тянувшихся к горизонту. Ригма шла не торопясь. Все привлекало ее внимание: обгорелый пень и валежник, прыгающая лягушка и крупная бабочка. Древний инстинкт ориентировки направлял ее на восток, к далеким синеющим сопкам Сихотэ-Алиня. Там, за гребнями гор и многочисленными долинами извилистых рек, бежал Катэн, простирались безбрежные леса ее родины. Ригма остановилась и присела на траву. Привыкнув к ежедневной обильной еде, она не прочь была позавтракать. Но теперь пищу нужно добывать самой, а она изрядно обленилась. Ей грозила голодная смерть, если бы не щедрость приамурской природы. На дубовой релке Ригма нашла на земле гнездо дикой утки. В нем лежало восемь довольно крупных яиц. Находка не утолила аппетит. Вскоре Ригма рассмотрела под нависшим кустом фазанушку, крепко сидевшую в гнезде. Молниеносный удар — и птица оказалась вторым блюдом завтрака. Переходя падь, по которой протекала неширокая, но довольно глубокая речушка, Ригма увидела лодку, временно оставленную каким-то рыбаком, ушедшим к близкому озерку. Из лодки тянул соблазнительный запах рыбы. Не колеблясь, Ригма подошла к бату, на дне которого трепыхались живые караси и щуки, и завершила свой завтрак.

Перейдя падь, она вошла в густую поросль осиновой релки и улеглась в прохладной тени. В эту пору гнуса в лесу очень мало, он никому не надоедает. Отдохнув, Ригма тронулась дальше. Она шла кочковатыми болотистыми равнинами, поросшими шершавой осокой и вейником, переплывала речки, окаймленные непролазным ивняком, снова поднималась на увалы, поросшие лиственничниками. Под тяжестью тела ноги Ригмы глубоко утопали в моховой подушке леса, оставляя заметные вмятины. Иногда она пересекала следы лосей и косуль. Тонкое чутье тигрицы улавливало запах оленей. Когда-то она охотилась на них вместе с матерью.

Болотистые леса огромной равнины не могли служить местом постоянного обитания амурских тигров, но тем не менее, облюбовав обширную релку, покрытую широколиственным лесом, Ригма решила обосноваться здесь на некоторое время. Теперь от ненавистного города ее отделяла обширная марь протяженностью в шестьдесят километров. Летом здесь не ступала нога человека.

Спокойно и безмятежно зажила в родных краях Ригма. Вокруг обитало много разного зверя и птиц, в заливах речушек шлепалась и гуляла рыба. Отлежавшись в течение дня на сухой подстилке леса, Ригма лишь с наступлением вечера отправилась на охоту. Рядом находилась колония барсуков. Вместе с ними, заняв старые барсучьи норы, жили енотовидные собаки. Выбрав удобную позицию, тигрица подолгу подстерегала «енотов» и барсуков у входов в их подземные жилища. Эти подслеповатые жирные звери пришлись Ригме по вкусу, поймать их не составляло ни малейшего труда. Конечно, для царственного зверя негоже подкарауливать каких-то жалких лесных собачонок, но голодный тигр и мышам рад.

Как-то, идя на водопой, Ригма услышала всплеск воды. Дождей давно не выпадало, река мелела. В отшнуровавшемся высыхающем заливе остались караси. Их темные спины торчали из воды, соблазняя ворон, рассевшихся по кустам. Утопая в илистом дне залива, Ригма каждый день появлялась у реки и успешно рыбачила, отдавая должное немптинским карасям. Поднявшаяся вода лишила Ригму рыбного деликатеса, пришлось перейти на мясную пищу, благо изюбры и лоси забредали к ней на релку.

В середине лета на болотистых полянах поспела голубика. Урожай ягод выдался столь обильным, что отдельные кусты окрасились в сизо-голубой цвет. Кисло-сладкая голубика понравилась Ригме. Но не она одна «паслась» на ягоднике, сюда повадился ходить молодой гималайский медведь, не подозревавший, какой смертельной опасности подвергается он, вторгаясь во владения тигрицы. Как-то ранним утром Ригма услышала чавканье медведя и учуяла его резкий запах. Обойдя издали незваного гостя и определив по следам его возраст, Ригма решила дать встрепку пестуну. Подкравшись к медведю на десяток метров, она в два прыжка очутилась на его спине. Взревев от боли и неожиданности, медведь попытался вырваться из цепких когтей тигрицы и при этом больно укусил ее за лапу. В пылу схватки в Ригме проснулся дух ее предков, всегда ненавидевших медведей. Придя в ярость, она запустила клыки в шею пестуна. Хрустнули кости, оборвалась жизнь косолапого лакомки.

Медвежатина не уступала по вкусовым достоинствам мясу барсука и енотовидной собаки. Да к тому же и добыча досталась ей не без сопротивления. К Ригме постепенно возвращалось чувство своего превосходства в силе над всеми обитателями леса. В цирке оно подавлялось укротителем. Но стоило тигрице остаться наедине с природой, как она почувствовала, что все подвластно ей.

Муссонные летние дожди наполнили водой мари, и они превратились в обширные мелководные озера. На релках, словно на островах, скопилось много зверей. Недостатка в пище не было.

Но вот прошло лето. Затрубили на далеких сопках изюбры. Звери стали покидать мари, уходя в предгорья. На открытых клюквенных и моховых болотах садились и паслись пролетные гуси. По утрам слышалось их беспрерывное гоготание, хлопание крыльев.

Ригму тоже потянуло к дальним переходам. Она направилась на юг, к истокам Немпту, вслед за кочующими табунчиками кабанов. Вскоре кончились мари. По косогорам росли смешанные кедрово-широколиственные леса. Они окружали ее в детстве, давали приют и обильную пищу. Извечные инстинкты ее предков, временно приглушенные в цирке, теперь властно овладевали всем существом Ригмы. Она не только нуждалась в пище и безопасности, но и в обществе себе подобных.

Перейдя через хребет одного из отрогов Сихотэ-Алиня, Ригма спустилась в долину широкой горной реки. Это великий Хор нес свои стремительные светлые струи в Уссури. Вдоль берега вилась дорога лесорубов, и здесь пахло машинным маслом и человеком. Идя вдоль дороги и оставляя на грязи следы, Ригма спустилась к широкой галечной косе, понюхала воду. Безбоязненно вошла она в стремительный поток и поплыла к другому берегу. Быстрое течение сносило ее вниз, но Ригма была хорошим пловцом. Широкие лапы, загребая воду словно весла, мощно толкали ее тело вперед, к быстро приближавшемуся берегу. Выйдя из воды и отряхнувшись, Ригма повалялась на горячей гальке и, обсушив шерсть, скрылась в сумраке молчаливого старого леса. Где-то невдалеке пересвистывались рябчики, барабанила о сухую щепу желна, пахло прелыми листьями. Ригме казалось, что она очень далеко ушла от человека, как вдруг до нее донеслись рокот работающего мотора, жужжание мотопилы и грохот падающих деревьев. Это заготовители леса пилили толстые, в три обхвата, кедры и волоком вместе с мохнатыми кронами подтаскивали стволы на лесной склад. На родине Ригмы хозяйничал человек. Теперь это его территория, и Ригме нужно идти дальше.

Два дня удалялась она на запад, и когда, найдя наконец укромную поляну, успокоенно прилегла под раскидистым тисом, снова услышала едва различимый гул идущего трактора, крики людей. Пришлось поворачивать на юг, опять уходить от человека. Поднявшись в горы, Ригма наконец укрылась от людей. Здесь не было их следов.

На высоте полутора тысяч метров растительность менялась: кедр уступал место елям, не росли в этом лесу орех и бархат, ясень и дуб. А поэтому не было кабана и изюбра, косули и гималайского медведя — всех тех зверей, которыми питалась Ригма. Изрядно проголодавшись, она хотела схватить сторожкую кабаргу, но промахнулась. Посчастливилось ей поймать зайца-беляка, однако этого было мало.