Ушел в каюту и вскоре вернулся с картонной папкой в руках. Осторожно раскрыл папку. Мы увидели, что в ней лежит толстая пачка листков, исписанных торопливым почерком на непонятном языке.

— Это папка югославского студента Благоевича, — сказал Абу. — Раз ему так нужно отправить ее в Дубровник к открытию конференции, так она будет в Дубровнике в срок! Нет возражений?

— Нет! — хором откликнулись мы с Леной.

Абу взглянул на компас:

— Курс сто тридцать два!

— Есть, капитан! — ответил я. — Курс сто тридцать два!

На этот раз мы уже шли под парусами. Ведь яхта-то парусная, двигатель у нее только на подмогу, долго на нем не протянешь, горючего не хватит.

Как только мы отошли от Варны и оказались в открытом море, Абу сказал:

— Ветер сейчас подходящий, почти попутный.

И он принялся орудовать мудреными снастями яхты.

Дернул одну веревку, отвязал другую, потянул третью, и у нашей «Мечты» вдруг выросли оранжевые крылья. А мы, как могли, помогали капитану, внимательно следя за каждым его действием. Прежде всего нам строго-настрого было запрещено произносить на борту такие слова, как, например, «веревка». Никаких веревок! Абу и слышать не хотел слова из сухопутного языка. Оказывается, вовсе не «веревки», а снасти такелажа. У каждой свое название — фал, штаг, шкоты… И все это надо хорошенько знать, чтобы точно выполнять приказ капитана. Короче говоря, нам с Леной пришлось из моряков, которыми нас еще недавно признали, снова переходить в морские ученики-юнги.

Мы старались изо всех сил. Хотелось, чтобы Абу был доволен. Ленка, понятно, опять вылезла вперед — удивительная способность: прямо с ходу запоминать разные мудреные названия, как будто знала их всегда, да только запамятовала. Стала так щеголять разными словечками, вроде «стаксель», «гик», «зарифлять», что даже Абу похвалил: мол, умница! А она старалась еще пуще, вроде бы пятерку в дневнике зарабатывала.

— А если спустить грот и плыть лишь со стакселем и зарифленной бизанью? — и победоносно взглянула на меня.

Вот! Рядом с ней я почувствовал себя прямо-таки тупицей. Но зато, когда дошло до дела, Ленке пришлось потесниться. В парусном труде нужна не только сообразительность — ловкость, сила рук, решительность. Тут с нами, мужчинами, тягаться бесполезно.

Например, команда брать рифы, то есть уменьшать площадь паруса, чтобы судно шло не так быстро. Нужно ловко и споро закатать часть паруса и закрепить ее специальными снастями — рифштертами. Дело не такое простое, особенно при сильном волнении и ветре да на мокрой палубе. За борт угодить запросто. Недаром Абу предупредил: при сильном волнении непременно закрепляться страховочными фалами — если выбросит за борт, то по крайней мере не унесет далеко от яхты, можно быстро вытащить.

Теперь самый раз рассказать о нашей «Мечте». Я еще не видел ее со стороны, но воображаю, какая она красавица, когда идет под полными парусами. Наверное, похожа на большую заморскую птицу, распустившую оранжевые крылья. Как сказал нам Абу, «Мечта» — «посудина первоклассная» — в длину большого железнодорожного вагона — метра 22. Ширина почти пять метров. У яхты две мачты, и если распустить все паруса, то их площадь будет 150 квадратных метров. Хорошая остойчивость, легка в управлении, может идти по курсу с закрепленным рулем, в том числе круто к ветру. Мачты алюминиевые, паруса из крепкого синтетического материала — дакрона, никакой ветер не порвет. Очень удобна рулевая рубка, закрытая со всех сторон. Поэтому мы можем вести судно в любую погоду, не боясь ветра и воды. Автоматическое рулевое управление избавляет нас от непрерывного стояния у штурвала. На борту судна разместились баки, или, по-морскому, танки, на 400 литров пресной воды и еще большие танки для топлива, нужного нашему двигателю. Не забыли мы запастись надувной спасательной шлюпкой, двумя надувными резиновыми плотами. Очень хороша скорость у «Мечты». При крепком ветре за сутки может пройти больше ста сорока морских миль. Это немало. Это больше двухсот пятидесяти километров.

Такова наша «Мечта», которая сейчас взяла курс к проливам Босфор и Дарданеллы. Судном управлял автоматический рулевой, и мы могли заниматься своими делами. Каюта у нас просторная, можно и отдыхать, лежа на мягких диванах, и писать дневник за широким столом, и читать книги, которые захватили с собой. Мы готовились к встрече с берегами Турции. Там, в Крыму, я надеялся Турцию разглядеть издали, да не удалось, а теперь внимательно всматриваюсь в морской горизонт, ожидая встречи с этой таинственной для меня страной. Жаль, конечно, что в Стамбуле, который на нашем пути, остановиться не сможем — нужно выполнить просьбу Благоевича. Дело есть дело!

— Взглянем на Турцию издали! — сказал Абу. — Она и издали интересна.

Утром другого дня мы стали приближаться к берегам Турции. Сперва Турция выглядела издали невысокой ровной и сплошной полоской земли на горизонте, потом настал момент, когда эта полоска вдруг раскололась и образовалась в ней трещина, к которой Абу и повел «Мечту». Этой трещиной оказался пролив Босфор.

И вот мы в проливе Босфор. Он достаточно широкий, но все же с борта яхты можно отлично рассмотреть берег и все, что на нем происходит. А вскоре на нашем пути «стал большой и красивый город. Это был Стамбул. Его кварталы лежали на правом европейском берегу пролива. Мы рассматривали улицы, которые забирались на высокий правый берег, вереницы автомобилей на улицах, толпы прохожих на тротуарах. Показал нам Абу знаменитую мечеть Баязида и огромный купол храма Софии. Мы прошли под гигантским мостом, который был перекинут через пролив. Абу объяснил, что это один из самых длинных в мире мостов, построили его не так давно. Въезжаешь на мост на автомобиле в Европе, а выезжаешь в Азии.

Мы с Леной смотрели на Турцию во все глаза. Вот она, оказывается, какая! Не зря ради нее я лез на гору, чтобы взглянуть хотя бы издали. Теперь смотри сколько хочешь! Жаль только, что остановиться нельзя. С борта яхты смотреть на Турцию, все равно что сидеть в кинотеатре на показе документального фильма. Кадр за кадром меняется, и не успеваешь увиденное хорошенько запомнить. Вот почему в моем дневнике о Турции лишь одна страничка. Больше всего нам с Леной запомнилось то, что у одного и того же пролива один берег — Европа, другой — Азия. Надо же, видеть сразу две части света!

Ну, а потом было Мраморное море, пролив Дарданеллы, потом «Мечта» вышла в Эгейское море и с правого борта в голубой дымке проступали то тут, то там острые очертания высоких и скалистых греческих островов — колыбели древней культуры, которая оказала такое влияние на весь мир.

Средиземное море встретило нас свежими ветрами. Обогнув греческие острова, мы взяли курс на север и вошли в Ионическое море. Некоторое время «Мечта» под полными парусами шла вдоль гористых и живописных берегов Албании, потом Абу, сделав отметку на штурманской карте, сообщил, что судно бороздит уже воды Адриатики, шестое море на нашем пути. Впереди был Дубровник.

Подходили к югославским берегам к вечеру. Торопились. Ведь завтра открывается научная конференция, на которую мы везем доклад Благоевича.

Чем ближе подходили к Дубровнику, тем больше попадались разные суда, особенно много было небольших баркасов и парусных шхун. Абу пояснил, что этот маленький флот доставляет в Дубровник всякую всячину. Рыбаки везут рыбу после удачного лова в открытом море, дрова, выловленные у берегов, крестьяне торопятся к завтрашнему утреннему базару — в их баркасах бочки с вином, овощи, крестьянский сыр.

Вот наконец и проступили в туманной вечерней дымке веселые огоньки югославского приморского города. Они были насыпаны густой кучкой у самого моря, яркими цепочками забирались по склонам возвышающихся над Дубровником гор, торопливым пунктиром автомобильных фар разбегались вправо и влево вдоль побережья.

— Красиво! — все время повторяла Лена. — Вот бы нарисовать!