— Мы должны вернуться домой, — сказала Люба. — Корбероз так и обещал: дело, говорит, сделаете и вернётесь домой.

— Да, родной дом — это лучшая награда! — согласился Земленыр и засуетился, оглядываясь и охлопывая свои карманы. — Что бы такое вам на память подарить? Ларец с пузырьками? Рискованно. Вдруг то, что для нас лекарство, для вас — яд!.. Лучше не связываться, я его лучше тут поглубже закопаю — земля ничего не боится.

— Монету бы! — вырвалось у Васи, — Барбит или тибраб — вот был бы сувенир!

— Ох, и бесстыжий ты, Васька! Совсем совесть потерял! — сердито воскликнула девочка. — Зем и без того столько для нас сделал, а тебе все мало!

— Я же сказал «бы», значит, не обязательно! — оправдался Вася.

— К сожалению, у меня — ни монетки! Крок! — позвал он, но слуги не было видно. — Да и он все отдал Лимбу-Нимбу. К Сильвуплету идти рискованно. А вообще-то тибраб был бы отличным сувениром, Вася прав! А вот сувенир не хуже! — дед расстегнул свой патронташ и вручил мальчику. — Держи, сынок! Тут вся походная аптечка! Ты же охотник, пригодится!

— Спасибо, Зем! — Дедовский-то живот патронташ охватывал дважды, а Васю он опоясал трижды и еще слабина осталась. — О, идея! Зем, обними меня! — Старик крепко обнял его, и в этот момент Вася обхватил деда патронташем и застегнул пряжку у себя на боку. — Все, Зем, ты наш!

— Не понял! — удивился Земленыр.

— Чего тут не понимать? Сейчас мы вернёмся домой, и ты вернёшься с нами! Мы тебя похищаем, чтобы ты скорее встретился с братом.

— Думаешь, это возможно? — покряхтывая, спросил Земленыр.

— А почему бы и нет? Ремень толстый, двоих выдержит, так и полетим вместе!

— Дело не в ремне, а в том, не будет ли это нарушением каких-то сказочных норм и правил? — озабоченно рассудил старик, ворочаясь в тесноте стянутого патронташа.

— Не знаю, — смутился Вася.

— Я тоже, но думаю, что нормы и правила надо уважать даже в сказке, иначе она отомстит.

— Попробуем на всякий случай!

— Правда, и тут у меня еще дел предостаточно: Раскалённые Пауты, Сильвуплет, даже его величество Барбитур-Альбинос. Да ладно, разберусь, когда с братишкой сюда вернёмся!

— Даже легче будет!

— Правильно! Эх, была ни была! Испыток не убыток! — Дед успокоился и покорно прижался к мальчику.

По Васиным губам вдруг снова пробежал холодок, как при поцелуе Ду-ю-ду, холодок этот затем резко ушёл в пятки, как бы заземлился, и вот снизу, от ног по его телу, как огни по новогодней ёлке, побежали наверх ознобные мурашки, достигли головы и словно зажгли в ней самый главный огонёк — звезду. В мозгу Васи что-то вспыхнуло, и он стал терять сознание, отлично понимая, что это приступили к своей службе неведомые сверхъестественные силы, которым, видно, поручено переправить их домой, а для этого им нужна, разумеется, полная тайна и бесконтрольность, иначе какое же это будет волшебство, если за ним можно наблюдать, а именно этого Васе и хотелось — пронаблюдать, пусть не весь процесс, а хотя бы начало, первые импульсы, по которым позже можно было бы догадаться и о целом процессе, как по одной кости вымершего животного восстанавливают весь скелет. И Вася напрягся, сопротивляясь потере сознания. Но сказочные силы надавили какие-то дополнительные кнопки, и Васин мозг начал как бы таять, но перед самым последним мигом, самыми крохами чувств он успел ощутить, как вдруг лопнул патронташ и как тёплое тело Земленыра отделилось от его, Васиного, и дедовская рука что-то с хрустом сунула ему в карман. «Эй, стойте! Погодите!» — хотел было закричать мальчик, но не было уже ни сил, ни воли — все исчезло.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЧЕМ ЖИЗНЬ — НЕ СКАЗКА

Вася очнулся вроде бы сразу же после того, как впал в спячку, как ему показалось, и именно потому очнулся, как ему опять же показалось, что кто-то уловил его страстный призыв «постойте!» и прервал процесс перемещения. Мальчик обрадовался, но тут же удивился: почему он лежит, а не стоит? И почему над ним не высокие шатающиеся кроны берёз, а низкий, неподвижный потолок? Он сел и мигом понял, что ничего прежнего нет: ни сада, ни Земленыра, ни патронташа, что перемещение уже произошло, и он в одних трусах и майке лежит дома в своей кровати, а рядом на табуретке — привычно брошенные брюки и красная рубаха. Но о том, как произошло это перемещение, у мальчика не было ни малейшего представления. Целиком ли он летел по воздуху или, распавшись на атомы и молекулы, перетёк как-то в кровать и тут снова собрался? Волшебство осталось тайной. Ну и хорошо! А то человек и так сует свой нос в каждую щель: что? как? почему? Пусть хоть сказка останется запретной зоной для науки, а то скучно станет жить, если все познаешь! А Земленыр остался по ту сторону границы. Стало быть, Вася действительно нарушил какой-то сказочный порядок, и сказка отомстила, не пропустив старика. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь, сказке видней, а если каждый будет соваться в неё со своими идеями и бреднями, то от неё живо останутся рожки да ножки. А вот где пистолет? Или и он остался по ту сторону? А может, вообще ничего не было, никаких поразительных приключений, а был лишь поразительный сон? Мальчик сунул руку под подушку и успокоился — пистолет был здесь. Выхватив, он переломил его, вынул холодный, давно перезревший патрон и хотел было одеться, но, приподняв осторожно за воротник остатки своей красной рубахи, понял, что от неё осталось лишь одно философское понятие и что даже огородное пугало оскорбится, если на его крестовину накинуть эти отрепья. Скомкать их, сунуть в печку да поднести спичку, но судьбу ребячьей одежды, как, впрочем, и всей их жизни, решают родители. Мать наверняка помнит эту новую баскую рубашку, и ей легче будет понять и простить сыну износ или порчу вещи, чем пропажу, ибо износ — дело житейское, а пропажа — вопиющая бесхозяйственность. Вася достал из тумбочки, тоже послевоенного дедовского производства, голубую безрукавку, облачился в неё и натянул брюки, которые сохранились несравненно лучше, потому что мать сшила их из какого-то полубрезента.

Судя по тому, как косо падали солнечные лучи из окна, Вася определил, что сейчас позднее утро, часов десять. Значит, дома он отсутствовал часа четыре, а в сказке прошло около двух суток. Занятно! Патрон Вася спустил в карман, а пистолет… куда бы его запрятать понадёжнее? В сумрачном углу горбился большой деревянный сундук, крест-накрест обитый полосами жести. Над ним висело Васино одноствольное ружье шестнадцатого калибра. А стоял сундук на двух крупных берёзовых поленьях, так что между ним и полом образовалась широкая полость, куда, в пыльную темноту, и пихнул мальчик свою драгоценность, на время, конечно, пока не найдёт более достойного места. «А может быть, это утро уже второго или третьего дня?» — тревожно вдруг подумалось мальчику, то он тотчас отмёл эту мысль как невозможную, иначе в доме был бы вселенский переполох, а между тем жизнь вокруг вроде бы текла спокойно. Из кухни доносился мирный гомон братьев и сестёр, которых было шестеро, а всего, значит, у матери было семеро детей, как козлят у сказочной козы. Был даже свой волк, дедушка, державший в ежовых рукавицах всю семью. Васе хотелось хоть мельком взглянуть на них, но ничего особенного с родными за это время не могло случиться, а вот с Любой — могло!

При движениях в кармане брюк что-то похрустывало и топорщилось. Вася вспомнил последний жест Земленыра и вынул сложенный вчетверо лист бумаги. Развернул и, поражённый, сел на кровать — это был пропуск Сильвуплета в Королевство Берёзовых Рощ. Ну, дедок! Ну, голова! Лучшего сувенира и придумать было нельзя! Вася снял со старомодной этажерки, сделанной дедом сразу после войны, прошлогодний дневник, который теперь вряд ли кому понадобится, и заложил документ за матовую полиэтиленовую обложку. Потом, полный радости, подошёл к подоконнику, уставленному горшками с гераньками, и занёс было ногу, чтобы перелезть его, но вдруг почувствовал, что в кармане осталось еще что-то колючее, и вынул веточку лиственницы, подобранную в Шарнирном Бору. Обследовал ею. Поскольку в кармане все это время было сыро и даже мокро от купанья в Нож-Реке, веточка не высохла и зелено топорщила свои хвоинки. Первым движением мальчика было выбросить ею за окно, но потом пришла здравая мысль, что ведь она — ОТТУДА — значит, имеет ценность. Вася пальцем провертел дырку в земле одного цветка, воткнул туда веточку и плотно обжал — авось примется. Лишь после этого утренним путём через окно, створки которого так и остались незакрытыми, он вылез в огород, в картошку, дальше протиснулся между жердин в Любин огород и через калитку — в их двор, посреди которого лежала здоровенная колодина с выдолбленной на всю длину поилкой для скота, до краёв наполненной водой. В это время на крыльцо из сеней с плачем выбежала Люба и, запнувшись о порог, упала, обвиснув, на перила.