На уровне окошка пошатывались вершины двух молодых тополей, на которые мальчишка вывешивал свои клетки. Висела клетка и сейчас.

Юрка приподнялся и глянул вниз — пусто. Подветренные стороны деревьев оголились совершенно и казались по-зимнему неживыми, с других сторон листья еще трепетали, желтые насквозь, — тополя делали последние вздохи. Последние! Зима вот-вот. Она бы могла уже наступить, могла бы уже сковать опустошенные огороды, слякотные дороги и мокрые крыши, да поверженное лето, собрав остатки сил, вдруг приподнялось на локте и обдало мир безрассудной теплынью и мягкостью перед тем, как пасть замертво.

Плоскогубцы соскользнули с проволоки и прикусили палец. Под кожей вздулся кровоподтек. Юрка, морщась, поболтал кистью. «А к вечеру наша земля высохнет начисто, — зло подумал он. — И совсем не будет видно, копали мы колодец или нет. Елки! И солнце как нарочно печет».

За час до прихода отца Юрка сбегал с ведром за водой и полил те горки грязи, которые они натаскивали с Валеркой и которые уже действительно нельзя было отличить от прочих горок.

Петр Иванович сразу, кинув когти на крыльцо, проследовал в огород. Юрка, ждавший этого, кубарем скатился с чердака и догнал отца.

— Это не вы ли копали? — увидев свежие кучки, спросил Петр Иванович.

— Мы!

— Ведром?

— Ведром.

— Молодцы!

— Восемьдесят ведер достали.

— Вот видишь что! — Петр Иванович заглянул в колодец, прикрыв ладонью глаза от света, потом опять на кучки. — Значит, восемьдесят, говоришь?

— Да. Около…

— Молодцы! Выходит, воду не дармовую будете пить, а свою кровную.

Пришел и Василий Егорович. Не мешкая, взрослые понатащили к колодцу досок для сруба, дали ребятам мерку, по которой следовало эти доски пилить, и, пока подчищали дно и выравнивали стенки ямы, мальчишки наготовили изрядную кучу ровных плашек.

Усталое солнце тянулось к горизонту, как к постели. Казалось, оно и не зайдет, а лишь опустится до земли и тотчас заснет.

Петр Иванович спросил мальчишек, не знают ли они, где найти какую-нибудь тяжесть, чтобы прикрепить к журавлю для противовеса. Юрка вспомнил сразу вагонное колесо у моста, а Валерка — треснутую паровую батарею у школьного крыльца.

— А поближе? — поинтересовался Петр Иванович.

— Надо подумать, — ответил Юрка.

— Давайте.

И ребята, погруженные в думы, как философы, удалились. А мужчины принялись сколачивать сруб.

Ребята сперва метались по берегу озера, предполагая, что там где-то что-то должно валяться, однако ничего не обнаружили и направились вдоль улицы. У одних ворот Юрка увидел метровый кусок рельса. Взяв его за концы и при этом охнув, мальчишки потащили рельс.

Василий Егорович и Петр Иванович уже спустили короб в яму и засыпали пазухи. Мальчишескую находку они одобрили.

— Юрка, тащи-ка стеклянную банку. Пробу снимем.

— А журавель?

— Журавель после. Тащи.

— Мам! — крикнул Юрка. — Мам!.. Тащи стеклянную банку. Пить будем.

Почти одновременно из калиток вышли Василиса Андреевна и Вера Сергеевна. Они строго поздоровались и направились каждая по своей тропе к колодцу, не глядя друг на друга. Василий Егорович подцепил ведром первой колодезной мути и наполнил литровую банку. Петр Иванович поставил ее на столб забора. И люди молча стали следить, как, ходя кругами, муть медленно оседала и над нею уверенно ширилась прозрачность.

Ребята спрыгнули с электрички на ходу и выбежали на асфальт проспекта. Они спешили на первый сеанс в кинотеатр «Пионер», где шел мультипликационный фильм.

— У тебя сколько денег? — спросил Юрка.

— Полтинник, — ответил Валерка. — Да еще отец велел на булку хлеба оставить, а то, говорит, жирно получится.

— А у меня рубль, — показал Юрка бумажку.

— А сколько обратно вернуть?

— Почем ты знаешь — вернуть или не вернуть?

Валерка пожал плечами. Но Юрка вздохнул, спрятал деньги и хмуро ответил:

— Семьдесят копеек вернуть… Все они такие. Попробовали бы сами на тридцать копеек съездить в город, посмотреть кино, купить мороженое, напиться газводы и еще чего-нибудь. — Для доказательства явной нелепости этого жеста взрослых — давать тридцать копеек — Юрка хотел предложить массу мероприятий, которые совершенно необходимо провести, раз уж попадешь в город, но на душе стало тоскливо от одной этой мысли, и он замолчал.

— Папка мне хочет баян купить, — вдруг проговорил Валерка.

— Иоган Штраус, — сказал Юрка.

— Это кто?

— Композитор. Такие штуки надо знать. Он сочинил: «Я — цыганский барон». Вот купят тебе баян, ты будешь играть Штрауса и других: Чайковского, Римского-Корсакова.

— Композиторов в оперном театре ставят, — сказал Валерка.

— Знаю.

— Помнишь, мы «Доктора Айболита» смотрели всем классом?

— Помню, — ответил Юрка. — Пойдем сегодня в оперный? Посмотрим кино и — в оперный.

— А билет на что брать?

— Фу-у, мы без билета! — восторженно воскликнул Юрка. — Я тебя научу.

Юрка знал три способа проникновения в театр без билета. Первый способ: сделать плаксивую физиономию перед билетершей и клятвенно уверять ее, что билет безвозвратно потерян. Билетерша пожалеет и пропустит. Второй способ: честно признаться, что билета у тебя нет и не было, но ты страстно жаждешь послушать оперу или что там идет. Билетерша похвалит за любовь к музыке и пропустит. Третий способ: затереться среди взрослых и проскользнуть мимо контроля. Прошел — хорошо, но если тебя позорно выставили в вестибюль, то ни первый, ни второй способы уже не помогут: контролеры сразу очерствеют душой и даже не обратят внимания на все твои мимические упражнения.

Юрка все это выложил Валерке одним духом и спросил, какой способ тот предпочитает.

— Хорошо бы все-таки с билетом, — вздохнул Валерка.

— Рохля ты! С билетом, конечно, хорошо. А если нет билета, то как? Вообще-то мы на месте посмотрим, как лучше.

Еще не погас свет в зале, а Юрка уже улыбался и возился на сиденье, устраиваясь поудобнее; а когда медленно растаял свет и вспыхнул экран, Юрка уже рассмеялся, заранее приготовляясь к истерическому хохоту. Когда же на экран проворно выскочила белка и хвостом ловко написала название фильма, мальчишка закатился. А дальше?.. Если бы его вдруг опутали веревками, то наверняка все эти веревки полопались бы — таков был Юрка, когда ему было действительно смешно. Смеялся и Валерка, смеялся весь зал. Рядом с ребятами кто-то почти кудахтал, а впереди визжали, позади скрипели голосом. Юрку по затылку стукнула чья-то кепка… Все это мальчишки вспомнили потом, когда, усталые, обессиленные, страдая икотой, они вышли на улицу. Напомнив друг другу несколько наизабавнейших ситуаций из картины, они замолчали.

С полчаса ребята побродили по магазинам, прицениваясь к разным интересным вещам, а в половине двенадцатого отправились в оперный.

Это здание внушало мальчишкам чувство не только удивления, но и какого-то священного страха, торжественности. Хорошо видимый с Перевалки, оперный и оттуда представлялся чрезвычайно необыкновенным, а вблизи он подавлял маленьких людей своим величием.

Прежде чем войти в него, ребята, задрав голову, некоторое время осматривали колонны. У самых капителей кружили голуби, то и дело садясь на лепной карниз и выступы барельефов, срываясь снова и планируя вниз на асфальт. Они чувствовали себя здесь дома.

— Ну, пошли, — сказал Юрка. — Сегодня, видишь, «Лебединое озеро». У нас лягушиное озеро, а тут лебединое.

Пружинистая дверь швырнула ребятишек в вестибюль. Невидимые вентиляторы гудели в тамбуре, поднимая там настоящий ветер.

— Здравствуйте, — поприветствовал Юрка билетершу, девушку.

— Здравствуйте, — ответила она приветливо.

И Юрка сразу сообразил, что, если назвать ее тетей, это может кое-что дать.

— Тетя, — обратился он не медля.