— Прямо научная база! — удивленно заметил Аркадий. — Философское направление. Делаю что хочу!.. Хочу — дочь заставлю бросить школу, хочу — пошлю ее нищенствовать, хочу — изрублю ее на куски. Что угодно! И никто мне слова не скажет, потому что нет до меня никому дела. Покой и порядочек! Так?.. Вот где болото! Непролазное!

— Значит, вы Катю в школу не пускали совершенно обдуманно? — спросила Галина Владимировна.

— Катька болела. У вас есть справка.

— И старуху нищенку не знаете?

— Отродясь.

— Ложь! — почти крикнула Галина Владимировна, поднимаясь. — В каждом слове ложь. Мы добром хотели узнать, может, все это случайно произошло или по несчастью, а тут, оказывается, какие-то темные дела. В общем, чтобы завтра Катя была в школе! Бесстыдство какое! Справочку подсунули… Катя, мы ждем тебя завтра!

— Кстати, справочку тоже не оставят без внимания там. — Аркадий сделал ударение на последнем слове. — Откуда она взялась у здоровой девочки. — Аркадий посмотрел на Катю, которая робко оглянулась. — До свидания, Катя. Не бойся, тебя никто не тронет. И мама не тронет — она понимает, что трогать нельзя. Она все понимает!

— Смотри приходи! — крикнул Юрка из дверей. — А то мы опять вернемся завтра, и всем классом.

Они вышли. Гуськом миновали двор. Моросило, Юрка вспомнил, что летом на плотине, где бушевал поток и висела радуга, вот такой же пылью веяло на лицо, только вокруг было солнце, а не эта беспросветная серость. Воспоминание проскочило мгновенно. Юрка тут же спросил у Аркадия, откуда он узнал о каком-то дяденьке.

— Пока вы грызли старуху, Катя нам кое-что сказала. Мать, эта бабка и сектант пугали ее. Говорили, что за посещение школы ее на том свете будут черти поджаривать на сковородке.

— Черти? — воскликнул Юрка. Он какое-то время размышлял, потом опять крикнул: — Ясно! Это тот же тип! О-о, елки!.. Галина Владимировна, так, значит, это он заставил Катьку побираться?

— Наверное.

— Вот гад!

— Юра! — осуждающе протянула учительница.

— Поршенникова, получается, знала про петуха, — заговорил Валерка. — Получается, сектант к ним не случайно заходил.

— Вот именно, — поддакнул Юрка. — Тут целая шайка. Только непонятно, куда старуха делась.

— А вы точно знаете, что бабка здесь живет? — спросил Аркадий.

— Мы ее тут видели.

— Этого мало.

Некоторое время шли молча. Аркадий изредка поддерживал Галину Владимировну, когда она поскальзывалась.

Юрка вдруг схватился за голову:

— Сколько тайн!

— Как этого летчика фамилия-то — Дятлов? — спросила Галина Владимировна.

— Дятлов. Вызывать будете? — Юрка забегал то с одного бока, то с другого, смотря с кем разговаривал.

— Может быть.

— А в милицию сообщим когда — сейчас?

— А как по-твоему? — спросил Аркадий.

И Юрка перебежал на его сторону, оттеснив Валерку.

— Конечно, сейчас!

Подошли к дому Гайворонских.

— Проводим Галину Владимировну до моста, — сказал Аркадий. — В милицию нужно идти с чем-то в руках. А у нас руки пустые. Сектанта нет, бабки нет, у Кати — справка. Дятлов? Не маловато ли?

— Как же быть?

— Пока для нас главное, чтобы Катя пришла в школу, — сказала Галина Владимировна. — А там видно будет. Если уж Катя не придет…

— Бабку мы поймаем как миленькую, — заверил Юрка. — Мы ее живо… Ага, Валерка?

— Что?

— Я говорю: старуху мы завтра же сцапаем. Она где-то тут живет.

Валерка пожал плечами. За всю дорогу он проронил лишь несколько слов. Он все думал и передумывал, стараясь как-то объяснить себе все происшедшее в вагоне и у Поршенниковых, но никаких объяснений не выходило. А ведь это он, Валерка, первым натолкнулся на бородача и стал первым очевидцем начавшихся странностей, когда обнаружил Мистера в сенях Поршенниковых. И мальчишке вдруг явилась мысль, что не испугайся он тогда, не струсь, а зайди сразу в дом да расспроси, в чем дело, как попал в сени петух, — кто знает, может, и не случилось бы всего этого, не пострадала бы Катя, не было бы тревог ни у Галины Владимировны, ни у Аркадия и ни у Юрки. Столь неожиданный вывод встревожил Валерку. И он быстро уверил себя в том, что все равно это бы произошло. И потом, как же он, Валерка, мог предугадать, что последствием его нерешительности будет такое злодеяние? А может быть, всегда так бывает? Может быть, всегда за трусость одного расплачиваются другие? Валерка вздрогнул и почувствовал, как мышцы его тела слабеют и лоб покрывается испариной.

«Почему же я такой? Неужели я не гожусь в пионеры? Неужели я не могу быть смелым?.. Могу! Только надо через силу заставлять себя поступать так, как поступать боязно, на что не хватает решимости, и постепенно это войдет в привычку», — думал Валерка.

Между тем дошли до моста. Учительница поднялась на насыпь и помахала рукой. Аркадий тоже вскинул руку.

На обратном пути Юрка все говорил и говорил. Он говорил, что знает теперь, кто такие божьи люди — это жулики и предатели, и что он так распишет матери сегодняшнее событие, что у нее последние боги из головы вылетят.

Аркадий его перебил:

— С антирелигиозной лекцией придется подождать, брат. Дело в том, друзья, что нам следует придержать язык за зубами. Чтобы никакие ни сплетни, ни слухи не разносились. Хоть мы и уверены в черных делах Поршенниковой, однако не имеем права наушничать обществу. Придет время — и мы заявим открыто… К тому же вы собираетесь ловить старуху, значит, нужна тишина, иначе спугнем птичку. А так, будто все забыли, будто ничего не помним.

— Пожалуй, верно, — согласился Юрка.

Валерка печально направился к своей калитке.

Во дворе Юрка неожиданно спросил Аркадия:

— А как ты с Галиной Владимировной вместе оказался?

— В кинотеатре встретил. Совершенно случайно. Смотрю — вроде знакомое лицо. Думал-думал и вспомнил.

— Она тебе нравится?

Аркадий с улыбкой глянул в серьезное лицо брата, переспросил:

— Так сказать, вопрос ребром: нравится или нет?

— Да.

— Нравится.

— Она хорошая. У нее вон какой почерк, как в прописях напечатано, — проговорил Юрка.

— Вот именно.

— И потом, она не картавит. А то вот у нас была пионервожатая, так ох и картавила — прямо ничего не поймешь.

— Вот видишь, сколько хорошего… Запомни — ни гугу. Понял?

— Понял.

Солнце не спешило заглядывать на Перевалку. Уже вокзал на той стороне реки, оперный театр с волнистым, точно облепленным рыбьей чешуей куполом вспыхивали от его лучей и даже окна низких домов горели красным огнем, а на Перевалке все еще было серо, хотя над головой уже дышал свет, жил свет.

Потом солнце показалось и здесь. Оно появлялось из-за насыпи и на миг задерживалось на ней, точно ожидая, что кто-то вдруг приделает ему колеса и оно сможет катиться по рельсам легко и быстро, а не тужиться, карабкаясь вверх. Если в это время случалось проходить поезду, то невольно ожидалась катастрофа: или поезд расшибется о солнце, или раздробит его на куски, или толкнет его в бок и покатит по рельсам, да к мосту, да через мост, да на вокзал, да переполошит всех пассажиров.

Юрка оглядел небо. Сплошной темно-серый свод, чуть приподнятый на востоке сосредоточенным усилием восходящего светила. Поднимать его дальше солнцу, казалось, не хватало мочи, и оно, едва выйдя, начало вдавливаться в кромку тучи.

Где-то закричал поздний петух и вдруг осекся, точно понял свою оплошность; издалека, от городского вокзала, долетел паровозный свист, на пути прихватив с собой заспанный бас парохода, — на Перевалке привольно смешивались звуки города и деревни и особенно четко слышались утрами.

Вышел Валерка.

— Ты уроки все сделал? — спросил он.

— Все. Я даже лишний пример решил. Замечтался, потом смотрю — уже третий столбик решаю, а нам задали два. А ты лишнего не решил?

— Нет.

— Значит, ты мечтать не умеешь.