– Единственный способ, которым вы меня заставите в это поверить, – сказал Мейкпис улыбнувшись, – это угостить меня ленчем.

Они поехали в открытом джипе Мейкписа. Дорога когда-то была мощеной, но теперь можно было поспорить, состояла ли она из выбоин в полотне мостовой, или из кусков отмостки, окружавших забитые грязью рытвины. Когда мимо проезжала встречная машина, она окатывала джип вихрящимся облаком пыли.

Мейкпис свернул с главной дороги и поехал по двум параллельным колеям, ведущим вверх, к выстроившимся в ряд бунгало на холме. Из вывески следовало, что это мотель “Воронье гнездо”. В самом большом бунгало располагались бар и столовая.

Мейкпис провел их через столовую наружу, на террасу, с которой открывался вид на полукруглую бухту.

– Я подумал, что ваш... репортер... может быть, захочет искупаться.

Мейнард обратился к Юстину:

– Что ты скажешь?

– Конечно. А я могу съесть чизбургер?

Мейнард передал ему ранец.

– Раздевалка за углом, – сказал Мейкпис. – Плоты на берегу.

Когда Юстин убежал, и они заказали напитки, Мейнард рассказал Мейкпису, зачем он приехал на эти острова. Он привел цифры, касающиеся пропавших без вести судов, и объяснения их пропажи, предлагаемые Береговой Охраной. Наконец он сказал, что пропажа более чем сотни судов все еще не имеет объяснения; и большинство из них пропали в районе островов Терке и Кайкос.

– И никто не имеет никакого представления, как или почему они пропали, – стремясь к тому, чтобы Мейкпис не принял этого на свой счет, Мейнард решил не пересказывать ему предположение Флорио о том, что кто-то, может быть, захватывает эти суда.

Мейкпис не выказал ни удивления, ни заинтересованности. Его интерес был только проявлением вежливости.

– Да, это загадка, – заметил он. – Я понимаю.

– Каков здесь может быть ответ, как вы думаете?

– Я? – Мейкписа удивило, что этот вопрос задают ему. – Почему вы спрашиваете меня? Я не имею об этом никакого понятия.

– Это вас не волнует?

– Разве это должно меня волновать?

– У вас возникла соответствующая репутация... – Мейнард сделал паузу, затем продолжил, – ... не у вас лично, но у этого района... эта часть света стала опасной. В этом нет ничего хорошего.

Мейкпис рассмеялся.

– Этот район опасен уже триста пятьдесят лет. Сначала здесь были контрабандисты, перевозившие ром и оружие, потом пираты, браконьеры, а теперь те, кто занимается наркотиками. Мы не изменились, изменились яхтсмены. Они считают, что здесь для них создана игровая площадка. Что ж, они дураки. Я могу дать на ваш вопрос простой ответ: эти суда пропали, и эти люди мертвы.

– И вас не интересует, как это произошло?

– Нет. Какая разница, как вы умираете? Вы мертвы. Вы также можете меня спросить, будет ли война между Россией и Штатами. Почему это должно меня волновать? Я ничего с этим не могу поделать, и никаким серьезным образом это на нас не повлияет. Если Штаты завтра взорвутся, многие из нас будут голодать. Мы голодали и раньше. Все равно кто-то всегда выживает.

– Но ведь и вы за это отвечаете...

– За что? За то, чтобы парень, напяливший на себя костюм моряка, хорошо провел свой отпуск? Нет. Я уполномоченный здесь. На этом крошечном острове. – Мейкпис постучал ногой по полу. – Так же, как мухи являются уполномоченными над кучей дерьма. Этим мы и являемся, как вы знаете, – кучей дерьма. Большая часть мира вообще не знает о нашем существовании, а те, кто знает, считают нас нецивилизованными дикарями из джунглей. Это не наша вина. Мы прибыли сюда как рабы, нас и держали за рабов, и вбивали в нас, что это наша судьба. Мне удалось избежать такой судьбы: мать послала меня в Нассау, чтобы учиться. Я выучился. Я узнал, что самая лучшая работа, на которую я могу надеяться, – это официант, или бармен, или водитель такси, или, если у меня есть связи, на стройке. Потом Багамские острова стали свободными, и у всех появилась надежда. Надежда! – Мейкпис скептически улыбнулся. – Белых людей у власти заменили черные, которым надо было доказать, какие они гордые, какие независимые. Они чуть не угробили страну.

Так что я сказал себе: “Бердс, возвращайся обратно на Кайкос и покажи им, как это делается”. Я вернулся и кое-кого здесь приструнил. Мы бросали то там, то здесь “молотовские коктейли” [6], и англичане сказали “гудбай”. И вот я уполномоченная главная муха на одной маленькой лепешке. У меня здесь несколько сотен жителей. Большинство не умеют читать. Те, кто не работает на государственной службе, ловят рыбу – их так много, что рыбу почти везде уже повыловили, и через несколько лет ее вообще не будет.

У них нет надежды на что-нибудь лучшее. Мы даем им право голоса, и они голосуют, но им не за что голосовать. Они обладают всеми свободами, какие только пожелают, но вы не можете есть свободу. – Мейкпис сделал паузу. – И вы хотите, чтобы я беспокоился, когда убивают какого-нибудь толстозадого янки?

– Туризм, – сказал Мейнард. – Это старый ответ, но им вы можете кормиться.

– Так оно и происходит, в некоторой степени, но мы мало что можем предложить. Одиночество и чистую воду. Насекомых. Мы отстаем лет на сто.

– Люди будут платить уже за одно это.

– Я знаю, – Мейкпис улыбнулся. – У нас бывают туристы. И постоянно идут разговоры о больших американских компаниях, которые приедут и построят площадки для гольфа, теннисные корты и клубы на побережье. Если такое когда-нибудь случится, некоторое время у нас будут деньги, а затем кто-нибудь скинет правительство, вышибет всех янки и поставит местных управлять всем этим. Через пять лет это опять станет кучей дерьма.

– Веселенькие вы перспективы рисуете.

– Я реалистично смотрю на вещи. Не имеет смысла даже жить в таком месте, не говоря о том, чтобы стать нацией. Природа заселила эти места только насекомыми.

Официантка принесла им еду – рыбную похлебку, оладьи с моллюсками и, для Юстина, тонкий серый квадратик отбивного мяса с нашлепкой из сыра, завернутый в хлеб.

Мейнард, взглянув в сторону берега, увидел, как Юстин появился из-за закругления бухты и быстро, с помощью весла, повел резиновый плот к берегу. Он свистнул сквозь зубы, и Юстин помахал рукой.

– Вы не найдете ответов на свои вопросы о пропавших судах, – сказал Мейкпис, – по крайней мере, здесь. Здесь почти все или ничего не знают, или ничего не хотят знать. Нет смысла расспрашивать о вещах, с которыми вы ничего не можете поделать. Я вовсе не утверждаю, что никто не знает, но у этих людей нет причин, чтобы беседовать с вами. Если пара человек и знают, то они знают потому, что имеют в этом деле свою долю, или что-нибудь другое, им не имеет смысла посвящать вас в свои дела. Лично я сомневаюсь, что в этом что-то может быть. Такие вещи случаются. Случается и хорошее, и плохое, и такое, чего никто не понимает. Все бывает. – Мейкпис пожал плечами. – Жизнь не стоит на месте.

Юстин подошел к столу, завернутый в пляжное полотенце. В ужасе он уставился на вязкую лепешку, лежавшую перед ним на блюде. Шепотом он спросил отца:

– Что это такое?

– Ты просил чизбургер.

– Он ужасен!

– Ешь.

– Я умру от голода, и ты будешь виноват.

– Ешь.

– У меня может случиться понос. – Юстин ткнул пальцем в вязкий хлеб. Он взглянул на Мейкписа. – Что там за корабль?

– Не знаю. Где?

– За поворотом. Там корабль, наполовину утонувший в песке. – Мейкпис подозвал официантку. Он заговорил с ней на островном диалекте.

– Что там за судно на берегу?

– Не знаю, приятель. Оно там уже месяц или больше.

– Там есть что-нибудь ценное?

– Оно ободрано дочиста. Его, должно быть, выбросили, как на свалку.

– Никто не выбрасывает суда.

– А это кто-то выбросил. Разбил его и выбросил.

– Ладно, – Мейкпис отпустил официантку и обратился к Мейнарду. – Мы можем взглянуть на него.

После ленча они спустились к бухте и, обогнув скалистый мыс, добрались до длинного прямого участка с белым песком.