Когда девочке исполнилось четырнадцать, Хиссонер ее оплодотворил. Как только она родила здорового мальчика, Хиссонер тихо избавился от сына Л’Оллонуа. Во время тщательно продуманной церемонии, украшенной религиозной и мистической ерундой (как изучавший Библию, Хиссонер мог текстуально оправдать практически любое действие, каким бы диким или несправедливым оно ни было), он объявил, что новорожденный по праву является наследником власти. Сам же он будет регентом, пока мальчик не повзрослеет, чтобы взять власть в свои руки. Празднование сопровождалось таким количеством рома, что ни у кого не хватило голоса для возражений.

Для подстраховки Хиссонер завел с этой девушкой еще троих детей. Затем, когда ему надоела как она, так и докучливые требования похотливых мужчин, он предоставил ее в распоряжение всей компании.

Хиссонер процарствовал до 1690 года; к этому времени его первенцу, которому было приписано происхождение от главаря и которого назвали Л’Оллонуа II, исполнилось пятнадцать лет. Последний свой месяц Хиссонер провел, натаскивая мальчика по проблемам Закона. Когда он удовлетворился содеянным – в конце концов, он дал обществу новое поколение ничем не зараженных правителей, а также правила, по которым нужно жить, – он однажды ночью снял свою робу, пошел поплавать в море и не вернулся.

Мейнард порылся в бумагах в поисках текста Закона. Он был настолько заметным, что Мейнард дважды его пропускал; это была не бумага, но свиток пергамента, покрытый для сохранности толстым слоем блестящего лака.

“Поскольку мы свободные люди, – говорилось в преамбуле, – и имеем право воевать или жить в мире со всеми другими людьми, и поскольку мы в то же время Сообщество людей, в жизни которых должен быть порядок, мы утверждаем следующий Закон и клянемся Всемогущему Господу жить по этому Закону под страхом наказаний, устанавливаемых следующими статьями”.

Далее шли статьи:

“I. Каждый должен подчиняться Л’Оллонуа, или, в его отсутствие, Хиссонеру. Неподчинение карается смертью.

2. Тот, кто сбежит, или попытается сбежать, или утаит что-либо, касающееся бегства других, должен быть расстрелян. Попытка бегства карается смертью.

3. Тот, кто нападет на другого члена Сообщества, без приличествующего предупреждения, получит “кошку” (тридцать ударов). Если его жертва умрет, нападающий будет забит до смерти.

4. Тот, кто потеряет в бою руку или ногу, получит 500 реалов; если он потеряет жизнь, его правонаследники получат десятую часть следующей богатой добычи.

5. Тот, кто лишит праведную женщину ее драгоценного целомудрия без ее на то разрешения, будет расстрелян. Праведная женщина – это редкостное достояние, и запятнание ее чести карается смертью”.

Первый Хиссонер предвидел, что со временем нужды Сообщества могут меняться, поэтому к статьям он добавил послесловие: “Так как никто не может предвидеть будущее, могут понадобиться дополнения к Закону. Вычеркиваний быть не должно: статьи навечно останутся неизменными. Дополнения будут называться поправками, и их следует прикреплять ниже”.

Внизу к пергаменту была прикреплена пачка бумажек – поправки. Всего их Мейнард насчитал двенадцать. Некоторые определяли наказания за проступки, которых не существовало во время написания Закона. Запрещалось иметь радиопередатчик, к примеру. Сообщество держало только один (все другие уничтожались), и он использовался исключительно как приемник. Передача какого бы то ни было сигнала каралась смертью.

Также никто не имел права поглощать какую-либо “фармацевтику”, “чтобы обществом не овладело сумасшествие”. Все пилюли и сыворотки уничтожались, за исключением пенициллина, который Л’Оллонуа хранил и прописывал всем, у кого был “огонь в водах”.

Устроивший дым или огонь, который мог быть виден с проходящего корабля или самолета, подвергался телесному наказанию, если это было днем; то же преступление, совершенное ночью, каралось наказанием с пыткой.

Гомосексуалы допускались в коммуну, хотя и неохотно, в середине девятнадцатого столетия. Молодая женщина привезла на остров желтую лихорадку и заразила ею всех других проституток. В течение месяца женское население острова уменьшилось с двадцати шести до пяти, и, если бы не защита Закона, эти пять выживших скоро бы умерли от чересчур напряженной работы.

“Поскольку все мужчины теперь лишены возможности удовлетворять свои естественные потребности, – говорилось в поправке номер шесть, – и поскольку их жизнеспособность и стойкость страдают от этих лишений, в Закон вносится поправка об учреждении ранга катамитов, к коему следует причислять лучших из захваченных в дальнейшем мальчиков. Они будут обладать всеми правами, установленными для проституток, так как таковыми и будут”.

То, что к этому относились с отвращением, было ясно из поправки к этой поправке:

“Эта поправка будет отменена, когда возродится сообщество женщин. До этого времени катамиты будут катамитами и ничем иным. Тот, кто вмешается не в свои дела, будет расстрелян. Дерзость катамита карается смертью”.

В одной из ранних поправок признавалась бесполезность денег в повседневной жизни островитян. В случае компенсации за травмы и награды за рвение деньги заменялись продуктами и спиртными напитками. Проституткам было позволено основать свою собственную “валюту”, и они избрали деликатесы (орехи, оливки и конфеты), белье и духи. Различные изменения в валютных курсах отмечались в длинном приложении. На данный момент, согласно недавним рукописным пометкам правящего сейчас Л’Оллонуа, самым ценным товаром было следующее: 1) ружья калибра от 6-го до 12-го; 2) репеллент от насекомых “Дип-Вудсофф”; 3) репеллент “Каттер” (не очень хорош от мошкары); 4) свинец; 5) гаитянский ром; 6) новое оружие.

Почему, подумал Мейнард, современное оружие ценилось настолько низко? И если они не пользовались деньгами за последнюю пару сотен лет, что они сделали со всеми деньгами, которые накопили?

Однако гораздо больше Мейнарда озаботила поправка, сделанная в 1900 году. Ей, очевидно, придавалось большее значение, чем большинству других, так как у нее был заголовок: “О детях”.

“Поскольку состояние невинности, как можно утверждать, разрушается у всех людей по достижении зрелости, и поскольку потеря невинности вызывает рождение мирского, и поскольку мирской человек является угрозой для Сообщества, так как он обладает понятиями и знаниями, заставляющими его подвергать сомнению (и, таким образом, опасности) тот образ жизни, который мы заботливо лелеем, поэтому, начиная с настоящего времени, Сообщество не будет принимать в свои ряды никого старше тринадцати лет. Все остальные после их захвата подлежат немедленной смерти, так как можно утверждать, что их жизнь прожита полностью, и они не могут предложить Сообществу ничего, кроме разрушения и разъединения, и желания возбудить, как было неоднократно подтверждено, стремление к побегу, что привело бы к обнаружению нашего местонахождения. Ребенок – это всегда голодный едок, чье блюдо можно наполнить подобающей пищей для размышлений; блюдо же мирского человека уже наполнено нездоровой провизией”.

В дверном проеме появилась тень, закрыв ему свет. Женщина – Бет – разомкнула концы цепи. Она вытащила один конец с балки, а другой оставила на шее Мейнарда.

– Вставай.

Мейнард встал. Она взяла с полки кожаные брюки и помогла ему их надеть. Внутренняя поверхность кожи все еще была покрыта влажной кровью и слоем жира, и брюки хлюпали, когда Мейнард обвязывал их на талии. Обрывки склизкого мяса задевали его колени; от брюк поднимался тошнотворный запах.

Она намазала жиром его грудь и спину и, жестом указав на выход, произнесла:

– Наружу.

– Куда мы идем?

– Тюэ-Барб согласился с тобой встретится.

– Кто такой Тюэ-Барб? – Боль притупила его мысли; имя это было подобно мотыльку, пролетевшему в сумерках его памяти.

– Мейнард Тюэ-Барб, который был твоим сыном.

Мейнард взглянул на нее:

– Согласился? Очень любезно с его стороны.