Но Юстин не успокоился.

– Ей все равно придется ему заплатить.

– Я ему заплачу, хорошо? Договорились?

– Не знаю, – Юстин покраснел. – Мама говорит, что твои чеки банк возвращает не оплачивая.

– Ах, она так говорит? Один дурацкий чек ничего не означает. Я заплачу твоему учителю, и этот чек будет в порядке. Идет?

– Идет.

– Хорошо. – Мейнард нахмурился. – Она не должна говорить тебе такие вещи.

– Она говорит, что плохой пример – это лучшая проповедь. Мейнард громко рассмеялся.

– Ну, вообще-то, “хороший пример – это лучшая проповедь”. Это сказал Бенджамин Франклин.

– Я не знаю. Но так не подходило.

– Куда не подходило?

– К фразе, которую она сочиняла.

– О том, что слишком толстый волос упадет и пропадет в канаве без следа... – Мейнард снова рассмеялся.

– Что?

– Это “Гамлет”. Его известная речь о ненужности волос.

– Что такое “Гамлет”?

– Пьеса. Скоро узнаешь.

Юстин вернулся к “Американскому стрелку”.

– Слушай, у нас ведь такой был! – он показал на фотографию револьвера системы “Кольт-Фронтиер”.

– Да. Редкость, кстати. Калибр тридцать два – двадцать [4]. Помнишь, как блестела кобура? Этой коже было лет сто.

– Здесь пишут, что “кольты” одинарного действия стреляли неточно. Очень мала была вероятность попадания.

– Им и не нужно было точно стрелять дальше двадцати футов. Тогда сражались, находясь довольно близко друг к другу.

– А как же в случае перестрелки? Ну, когда бросаются друг на друга?

– Я готов поспорить, что такого и десяти раз за десять лет не происходило. Если дело доходило до стрельбы, они убивали Друг друга любым доступным им способом. В спину, из-под стола, из-за двери.

– Это нечестно.

– Никто и не собирался делать что-то честно. Суть была в том, чтобы покончить с этим как можно быстрее, и уйти живым и невредимым. – Мейнард помолчал и посмотрел на сына. – Не бывает таких драк, которые бы имели хоть какой-то смысл, Юстин. Если ты попадаешь в драку, единственное, к чему ты должен стремиться, это закончить ее. А о “честности” пусть заботится противник.

Загорелся знак “Пристегнуть ремни”, и стюардесса объявила по интеркому, что через несколько минут они приземлятся в Национальном аэропорту.

– Как хотелось бы еще пострелять, – сказал Юстин. Вплоть до прошлого года, когда родители Мейнарда переехали в Аризону, Мейнард и Юстин часто проводили выходные дни в Пенсильвании, на небольшой ферме, принадлежавшей отцу Мейнарда, Грэмпсу, и развлекались там стрельбой. Во время Второй мировой войны Грэмпс был чемпионом Военно-Морских Сил по стрельбе, а во время войны с Кореей он испытывал оружие для Пентагона. Его каменный дом, постройки восемнадцатого века, был напичкан военными редкостями – от мушкета времен Иакова I с его монограммой до заряжавшегося с казенной частя кремневого ружья Фергюсона, пережившего битву при Кингз-Маунтин во время Английской Революции, и до редкого образца (Юстин его любил больше всего) многофункциональной штурмовой винтовки Стонера, которая превращает современного солдата в целый батальон солдат. Они прекрасно проводили там время – в тепле и уюте, радостные и возбужденные.

– Мне тоже, – сказал Мейнард, – как-нибудь постреляем.

– Когда? – Юстин смотрел на него, стремясь добиться какого-нибудь обещания.

Но Мейнард ничего не мог обещать.

– Не знаю, – он заметил, как мальчик разочарованно отвернулся. – Слушай, а помнишь, как мы стреляли тогда из мушкета? Ты здорово стрелял.

– Я выбил три очка.

– Да, но... – Зря он об этом заговорил. Мейнард вспомнил, что ствол был таким длинным, что Юстину пришлось держать его под рукой, вместо того, чтобы прижать к плечу. – Я тоже сначала выбил три очка.

– Да, но во второй раз – девятнадцать. Самолет снизился, подпрыгнул и замедлил скорость после того, как были опущены закрылки.

– Ты решил, куда хотел бы сходить?

– В это новое место – музей Авиации и Космонавтики, по-моему, оно так называется. Ты сказал, что тебе надо часа два.

– Около того. Но не тревожься, если я немного задержусь. И, Бога ради, не уходи от этого здания.

– Папа... – В голосе Юстина звучал упрек. Его рассудительность и зрелость подверглись несправедливому сомнению.

– Извини.

– Чего я все же не понимаю, так это почему ты не мог поговорить с этим типом по телефону.

– Телефон не совсем подходит для того, чтобы знакомиться с людьми. По телефону ты не сможешь им понравиться, они не смогут тебе довериться. А мне нужно, чтобы этот человек мне поверил.

– Зачем?

– Потому что я хочу, чтобы он рассказал мне то, о чем ему приказано не говорить. Я думаю, он однажды уже об этом рассказывал, и тем испортил себе карьеру.

– Тогда он больше об этом не будет говорить.

– Может быть, но я надеюсь, что будет. Надеюсь, что он разозлен.

В аэропорту они взяли такси. Мейнард высадил Юстина у Смитсоновского музея Авиации и Космонавтики, вместе с номером телефона вашингтонской редакции “Тудей”, “на случай, если музей сгорит или там еще что-нибудь”. Затем Мейнард дал шоферу адрес: рядом с вашингтонским собором.

Когда такси ехало по Рок-Крик-парквэй, Мейнард освежил в голове вопросы, которые он собирался задать Майклу Флорио, служащему Береговой Охраны, которого перевели на другую работу после того, как он заинтересовался исчезновениями судов. По телефону Флорио был с ним осторожен. Сначала он отказался говорить и настоял на том, чтобы перезвонить Мейнарду через коммутатор еженедельника “Тудей”. Это был старый, но надежный прием, позволявший убедиться в том, что звонивший – именно тот, за кого себя выдает, – или, по крайней мере, что он работает там, где и говорит. Потом Флорио завел обычную бюрократическую песню: он точно не знает, почему его перевели на другую работу; людей все время переводят на другую работу; он сделал то, что ему было приказано.

Ни один из этих ответов не удивил Мейнарда. Флорио оставалось несколько лет до пенсии. Зачем ему было рисковать своей пенсией – только ради того, чтобы увидеть свое имя напечатанным в журнале?

Такси повернуло с Коннектикут-авеню и поехало вверх по Тридцать четвертой улице в тихий, заросший кустарником район, со старыми домами средних размеров и средней стоимости. Водитель остановился перед серым оштукатуренным зданием с покривившимся деревянным крыльцом.

Майкл Флорио выглядел лет на сорок пять, живот у него был плоским; он, очевидно, держал себя в хорошей физической форме. Волосы коротко пострижены, белая футболка, а руки и лицо были покрыты тонкой белой пылью. Вокруг глаз – следы от защитных очков.

– Я рад, что вы согласились со мной встретиться, – сказал Мейнард.

– М-да, – Флорио пропустил его в коридор и закрыл дверь. – Хотите пива?

– Спасибо.

Флорио провел его на кухню в задней части дома. Мейнард догадался, что он живет здесь один, так как на кухне невозможно было готовить – она была превращена в мастерскую. Круглый стол был завален борами, резцами, крошечными молоточками и кусками слоновой кости; к краю стола привинчены тиски. Полки были забиты резными изделиями – китами, акулами, рыбами, птицами и кораблями.

– Отличные штучки, – заметил Мейнард.

– Да. – Флорио достал из холодильника две банки пива. – Потом мне пригодится любое ремесло. Я не смогу двадцать лет просидеть на крыльце, глядя, как заходит солнце. – Он протянул Мейнарду банку пива и сказал: – Я не даю интервью.

– Я так и понял.

– Что бы я ни говорил... я имею в виду, если я что-нибудь скажу... это не для записи.

– Прекрасно.

– Серьезно? – Флорио был удивлен. Мейнард отпил пива.

– Не примите это за оскорбление, но меня интересуете совсем не вы.

– Отлично. Я не хочу, чтобы кто-нибудь интересовался мною. Ну их всех к черту.

– Я не хочу вас подводить. Я не буду упоминать вашего имени, если вы этого не хотите.