Те, кто пережил хаос ядерной зимы, ценили средства самообороны и нападения выше жизни. Чужой. Хотя, бывало, и своей. В первые годы после Соглашения народ разоружить было просто невозможно, за каждой такой попыткой следовали мятеж. А главы корпораций не хотели терять столь медленно восполняющийся ресурс, как оставшиеся в дефиците люди. К тому же на поверхности было легко найти пусть и радиоактивные, но еще более-менее исправные стволы и боеприпасы, оставшиеся от уничтоженных армий. Чтобы пристрелить врага, а потом отправиться в утиль, они годились превосходно. У населения не стали отбирать опасные игрушки. А пережившие ядерную зиму так красочно расписывали свои потомкам перспективы остаться без последнего довода в жарком споре, что и до наших дней слово пацифист является ругательным синонимом слова самоубийца. Социки не разрешают ходить с оружием наперевес обладателям низкого статуса, но не слишком пристально следят за исполнением этого закона. Жизни расплодившегося быдла не слишком волнуют власть имущих. А уж дома можно вполне законно хранить и вообще почти что угодно, вплоть до гранат. Такова уж сложившаяся традиция. Преступники, естественно, такому изобилию рады. Но и их жертвы с пустыми руками не ходят. Хотя, как правило, асоциальные элементы, до тех пор, пока не попадутся, или когда уже освободятся, имеют те же самые категории, что и простые люди. Поэтому ассортимент средств, доступных обеим сторонам для силового решения конфликта был примерно одинаковым. Нельзя иметь лазер или даже примитивный огнестрел без, как минимум, статуса P? Что ж, остаются ножи, шокеры, разнообразный метательный и ударный инструмент. В умелых руках эти вещи смертельно опасны. Поэтому разнообразные средства ведения войны прочно укоренились в людском быту. Сейчас безоружными ходят либо особо радикальные фанатики каких-нибудь сект, либо армейские киборги. Последние и без разных стреляющих штуковин могли справиться с любыми противниками за исключением бронетехники и своих коллег.

— Я дома! — крикнул я, войдя в квартиру. Пройти по знакомому маршруту от остановки до своего жилища можно было даже с завязанными глазами, не то что полностью витая в облаках.

— Как сходил? — из комнаты, в которой ютился мой приемный отец, после едва слышимого шуршания, с которым свернулась развертка голографической газеты, выкатился он сам собственной персоной. Кресло, оборудованное помимо колес, в качестве альтернативного варианта, четырьмя механически ногами слегка скрипело. Его давно пора было менять. Вот только пассажир этого футуристического протеза никак не хотел это делать, не желая расставаться с привычной вещью.

— Ну… — врать ветерану, который пятнадцать лет лил кровь, свою и чужую, в войнах корпораций и был уволен только в связи с полученной инвалидностью, лечение которой не покрывала страховка, вообще проблематично, а уж если он знает вас как облупленного, потому как сам перевоспитывал, помогая делать первые шаги в изменившимся мире, то занятие это вообще теряет всякий смысл. — Одолжишь десятку?

— Понятно, — хмыкнул мой "папаша". — Какой урон понесли сражающиеся?

— С нашей стороны только моральный и перерасход боеприпасов, у бандюков пара ссадин. Жертв и разрушений, к сожалению, нет, — отчитался я.

— И кому только пришло в голову разместить один из корпусов вашего института в трущобах? — откликнулся с кухни голос сожительницы моего приемного отца, которую иногда мы с моим проводником в жестком мире в шутку звали "мамочкой". Но только когда она была в хорошем настроении. До отставки эта живущая гражданским браком воинственная чета служила то вместе. — Голову бы ему открутила!

— Думаю, здесь поработал тот же могучий интеллект, что ставит пары на время, когда некоторые люди уже ложатся спать, — ответил ей ветеран.

— И не говори, — поддержал его я. — Знали бы, кто он, этот таинственный недоброжелатель, всем студенческим коллективом скинулись бы на лицензию. И ногами его, ногами…все пять тысяч человек.

— Боюсь, жертва вашего гнева сдохнет на первой сотне желающих провести ему прямой массаж внутренностей, — улыбнулся старый вояка. — Сдал то как?

— Как обычно, — откликнулся я. — А где мелкая, почему не встречает?

— У Лерки она, — взмах рукой в сторону стены прояснил ситуацию.

На одной лестничной клетке с моим домом располагалось еще две квартиры. В одной жил какой-то бухгалтер на пенсии, а вторую занял такой же, как и "отец", отставник по имени Валера. Был он типом не самым добрым, да к тому же из Измененных, с явным уклоном в сторону боевых модификаций. Короче мутант, в котором железа и микросхем имеется раза в два больше, чем мяса, да к тому же все это не слишком то и замаскировано. Жениться старый солдат так и не смог, а отправляться на тот свет не оставив потомства не хотел, потому и воспользовался услугами корпорации Биоген, заказав себе дочку. Эта фирма вот уже пятьдесят лет выращивала клонов по заказам частных лиц и мелких корпораций. Удовольствие иметь созданного искусственным путем, а потому абсолютно здорового ребенка стоило, конечно, дорого, но и результат, по мнению большинства, себя оправдывал. Последствия ядерной войны нет нет, но всплывали среди тех слоев населения, кто не мог пройти безумно дорогой процедуры генетической коррекции. Младенец, выращенный из смеси ДНК ветерана и имеющегося в распоряжении фирмы материала, был криклив, непомерно шустр и пользовался искренней любовь своего страшноватого папаши. Точнее, это тринадцать лет назад он был младенцем, чей рев и вой, если верить рассказам "мамы и папы" по ночам заставляя мою младшую сестренку Свету, такую же приемную, как и я сам, только воспитываемую четой отставников с рождения, пугаться и вторить ответным акустическим ударом. Сейчас эта два повзрослевших биологических динамика очевидно, где-то тусовались на пару или же сидели у Валеры дома.

Девочкам было по четырнадцать лет, они обе щеголяли одинаковыми светлыми волосами, начинавшими терять угловатость фигурами, меняющимися каждый день прическами и если бы не цвет глаз, которые у моей сестры были серыми, а у Ленки, как и положено блондинкам, голубыми, их бы путали родные семьи. Почти все свободное от учебы и мотания по улице время подружки проводили в квартире мутанта в отставке. Жилища у наших семей, конечно, практически идентичные, но у соседей все-таки места больше по понятным причинам.

— Надеешься на диплом с отличием, — понятливо улыбнулся "отец". — Зря.

— Надеюсь, — не стал отрицать я. — Вдруг, повезет. Бывают такие случаи и с годами все чаще и чаще. Корпорациям ведь хорошие спецы нужны во все большем количестве? Так как насчет десятки?

Кресло взвизгнуло и покатилось в комнату и чтобы продолжить разговор пришлось последовать за ним.

— Навряд ли, — покачал головой отец, отвечая сразу на оба вопроса.

Понятно, значит денег дома, как обычно, нет или почти нет. Что ж придется пока походить без светошумовой гранаты. Так, а куда я задевал кастеты? Конечно, эффективность у них совсем не та, да и социки, если прицепятся, могут впаять штраф или, что намного хуже, запись в личное дело, но безоружным по улице за пределами благополучных, пусть даже относительно, районов, не походишь.

Тем временем ветеран, которого одолевали какие-то свои мысли, в задумчивости подъехал к дивану и остановился.

— Ты все-таки хочешь в космос? — спросил он у меня прямо.

— Да, — ответ и так ему прекрасно известен, к чему этот вопрос, — Там, за пределами официально освоенной человечеством территории, свобода.

— Свобода умирать, — хмыкнул "отец", который за годы, проведенные вместе, успел привязаться к своему необычному отпрыску. — К привычному набору опасностей, вроде войн корпораций или банальным гопникам, добавляется риск катастроф, нападения чужих и встречи с пиратами. Там ценят в первую очередь тех, кто умеет драться, во вторую инженеров. А ты по образованию гуманитарий, ни разу в жизни не стрелявший по живым мишеням и с руками, которые растут не из того места, даром не нужен среди первопроходцев.