Ну, а путешествие в мир анорексиков началось не так давно. Месяцев шесть назад. Вдруг почувствовав непреодолимую тягу к английскому языку и огромное желание поскорее покинуть свою родину, я попросила маму что-нибудь придумать, найти способ уехать отсюда. Желательно, навсегда. Сначала мы думали про Германию. Позвонили своей знакомой, которая иммигрировала к немцам на каких-то еврейских законах. Что-то не сложилось, не срослось, и нас выкинули к какой-то девице-консультанту школы иностранных языков, которая организует поездки за границу. Предложение было заманчивое — поехать в Великобританию, подтянуть язык, сдать экзамен и поступить в институт. Даже не думала, насколько это легко. Папа с удовольствием дал денег, одобрив стремление дочери к новой, самостоятельной жизни и иностранному. Он всегда почему-то первым делом, справляясь обо мне, интересовался, как у меня с английским. И вот его чадо само изъявило желание добиться совершенства на поприще его так горячо желаемом. Мы собрали чемоданы, и отправили меня в пригород Лондона на три с половиной месяца в школу английского, как иностранного, языка.

Хост-маму зовут Шерон. Цвет ее кожи очень похож на кофе с небольшим количеством пломбира. Я такой очень любила раньше. А хост-папа — Эмлин, светлый и чуть кучерявый. Я ввалилась в свою новую комнату, где, как мне показалось с первого взгляда, побывало стадо лошадей, которые увлекаются рыжей краской для волос, забывают стирать носки и очень любят раскидывать свои тетрадки в крошках хлеба, называемые в Англии тостами. Самой лошади, точнее этого стада, дома не было. Девочка-японочка показала мне дом и сообщила, что родители уехали в Лондон на какой-то спектакль. Она пригласила меня в бар, но, поняв, что я еле стою на ногах с дороги, предложила поспать. Выдав мне чистое полотенце и наволочку, ускакала к своим друзьям.

Ее звали Милике. А имя писалось как-то Melike, очень, очень сексуально. Первое, что она сказала: «Ой, какая ты худенькая». Я тогда, кажется, была 55 или 57 килограммов. Предложила мне свои джинсы, сообщив, что когда-то у нее была фигура, как у меня. А теперь, после месяца или двух, проведенных здесь, она растолстела на три размера. Впрочем, констатировала она, тут все девушки толстеют. На радиацию списывать бессмысленно. На нее вообще редко, что можно списать. Все дело в том, что еда в Англии волшебная. Очень вкусная. Но я сразу поняла, что под «вкусная» подразумевается «жирная» и «ужасная». Макдональдс и КФС на каждом шагу, а Fish and chips им, британцам, заменяет зубную пасту по утрам.

И поэтому все, что я решила делать — играть. Правила были просты. Отказаться от ужинов, и, вместо риса с курицей пожирать глазами тех, кто пожирает свою огроменную порцию необходимой энергии. Я смотрела на них и наслаждалась своей какой-то особенностью. Делать это, отворачивать нос от регулярной кормежки, оказалось довольно легко — я всегда мало ем по вечерам. Тело просто не хочет, выработало строгий иммунитет против обжираловок перед сном. Хотя не всегда перед сном. Иногда под луной мы носились по мокрой Англии, пили кофе в Milles с уютными диванчиками и низкой крышей, о которую все постоянно бились головой, или догонялись коктейлями Малибу в The Royal. По пятницам. Как ритуал. Выпедриться, гламурно заскочить в ночной клуб и, лавируя с бесплатной выпивкой «только для девушек», танцевать, соблазнять и выражать всю себя под музыку, заставляющую сердце биться быстрее. Парни, девушки, веселье и все, о чем можно мечтать, случалось в эти ночи. Сумасшествие и голод, ядовито сливаясь в моей крови, порой давали о себе знать. Иногда я ощущала нестерпимую боль в голове, которую глушила шоппингом или книгами. Процесс пошел быстро. Я чувствовала, что худею, проводя рукой по животу и наслаждалась комплиментами, что выгляжу, как модель. Игра того стоила. Кофе вливалось в мою жизнь, смывая желание есть обед. Времени на него все равно не было, поэтому я хлопала глазами в книгу или выбирала очередную погремушку в Playboy. Иногда подруги вытаскивали меня в ресторан, заставляя есть. Эта партия игры давалась мне тяжелее всего. Избежать, показать им, что я не особо нуждаюсь, что занята. Или обойти иным способом, увильнуть, выдумать новое. Или признать, что просто не голодна. Легким не было то, что ультиматумы посыпались внезапно. Я уверена, это жалость. Тянусь через обеденный стол, мысленно смахивая еду, меня нервирует то, что они не понимают меня на людях, и всем нутром желают быть похожими на меня — иметь силы отказаться от еды. Клетки мозга склеивали все, что касалось жизненного топлива, полного энергии — я отказалась от завтраков. Мне стало противно смотреть на тосты, хотя я все еще наслаждалась запахом. Настоящим глубоким запахом хлебных свеже-поджаренных крошек. Я могла нюхать и смотреть, как кто-то облизывает пальцы от липкого английского джема рядом, запивая жирным английским молоком. Этого хватало. Я знала, что чуть позже учитель, взглянув в мои уставшие глаза, лишенные сил и потенциала к жизни, угостит меня шоколадкой. Мальчики в кафе на перемене купят мне кофе, и жизнь опять обретет смысл. Все, что я ела в течении дня — шоколад. Английский, китайский, японский, неважно — я перепробовала миллион видов какао-радости и конфет, разбавляя все каппуччино, латте или горячим шоколадом. Я готовила невероятно вкусный растворимый кофе с невероятно вкусным количеством мороженого. Потрясающим оказалось ощущение, когда я видела, кого обнимают парни, которые мне нравятся. Английские тушки, килограммов под 200 или 300, пытались делать что-то сексуальное со своим телом или языком. А мне было достаточно надеть юбку и пройти мимо того, кого в данный момент хотелось больше всего, капризно отметая десятки по нелепым причинам. По пятницам The Royal становился как супермаркет — я могла подцепить любого, достаточно посмотреть, толкнуть бедром и — он твой. Наверное, от меня пахло шоколадом, наверное, это соблазняло. От тесноты мне захватывало дух, и я ясно помню как сказала ему, не понимающему моего языка: «Тебе в кайф обнимать меня, почти идеальную. Я завидую тебе».

Взрослые беспокоились, подруга беспокоилась, ставя ультиматумы, которые просто выводили меня из себя. Мне не нужна помощь! Оставьте в покое! Почему просто нельзя дать мне дышать без вашей, пропитанной жиром, еды? Я ненавижу ваши фишы и чипсы, хватит винить меня за то, что я пытаюсь быть прекрасной. Хотя порой льстит. Ведь это зовется — зависть. Я выкидывала еду, которую мне готовили, или угощала кого-то, кто не пропускал регулярные обеды. Я идеальна. Я в ванной у подруги. Лучшей подруги. Несмотря на ее условия «Жри, а то не буду с тобой разговаривать», которые мне хотелось прижечь горячим утюгом на корню, я обожаю ее. Она — лучшая. С ней мы можем свернуть горы, с ней мы можем заставить парней дрожать от желания, изнывать, облизываться и оцепинять. Передо мной весы, впервые за несколько месяцев. Ради интереса я шагаю на них и опускаю взгляд. 47 кг. Потрясение и невероятная эйфория кайфа охватывает каждый нерв системы радости в моем организме. И тут начинается главная партия игры в идеалы. Мне надо показать шок, глубоко спрятав наслаждение от того, что выбила стрелка на весах. И я показывала. Порой плакала, обнимая кого-нибудь, уютно утроившись в кресле любимого бара под теплый и нежный кофе, шептала всякую ерунду про анорексию, о которой вычитала в интернете, и просила не помощи, а понимания. Но я была счастлива. Гламурность от приобретенной болезни вызывала только положительные эмоции, выжимая на окружающих свою прекрасную новую оболочку. Хотя тут небольшая ошибка. Болезнь не была приобретена. Я сама ее слепила. Для контроля окружающих. Для перфекционизма. Для идеала.

Быть анорексиком — значит принадлежать другому миру. Люди думают, что ты сумасшедший, какой-то зацикленный на еде. Но, хаха, все как раз наоборот. Они прутся по завтракам-обедам-ужинам, они о них постоянно заботятся, они живут ради своих желудков. Иногда хочется сказать таким в ответ на укор или просьбу поесть, если очередной доброжелатель пытается кормить тебя с ложки: «Работаешь на свой жир, дай мне отдохнуть ради своих костей». Если ты анорексик, ты как бы находишься в параллельном, не доступном остальным людям, измерении. Ты ясно ощущаешь все внутри себя, каждый капилляр, каждую вену и частицу себя — интуитивно можешь сказать, где сейчас та самая красная кровяная клетка, о которой думаешь. Ты чувствуешь себя. Насквозь. Каждое свое движение. Можешь ловить свои мысли. Физически. Ты другой. Как бы выше всех.