Львы не только не нападают на вас, но даже не рычат, они просто не удостаивают вас вниманием. Вы не существуете для них, вы что-то вроде надоедливых мошек. Если они улеглись в тени, то никакой вездеход и даже 20 туристов не в силах вынудить их подвинуться хотя бы на один метр, для того чтобы их можно было сфотографировать при солнечном освещении. Львица не обращает на вас никакого внимания, ее взгляд лениво скользит мимо; вы можете кричать, свистеть, топать ногами — она даже не повернет головы. Если какой-нибудь лев и посмотрит в вашу сторону, то создается впечатление, что он смотрит сквозь вас, вы для него пустота, воздух.
Многие люди очень тяжело переживают такое пренебрежение. Им хочется бросаться камнями и ругаться, чтобы заставить царя зверей удостоить их хоть беглым взглядом. Однако это большая желтая кошка поднимается, проходит в полуметре от задних колес вашей машины и исчезает за ближайшим холмом.
Львы, которых я обнаружил здесь, прямо среди голой степи, нисколько не заинтересовались моей красной машиной, хотя, безусловно, никогда еще не видели такой сверкающей диковины (такова уж их невозмутимость). Это три взрослые львицы с подростками и одним совсем маленьким, примерно четырехмесячным, детенышем. Я утешаюсь тем, что заинтересовал собой хоть «беби». Он отделяется от общей группы, разглядывает меня и обходит вокруг моей красной «амфибии». Может быть, теперь мамаша забеспокоится о нем и подойдет, чтобы приглядеть за своим малышом? Ничуть не бывало. Я продолжаю оставаться пустотой для нее, хотя она сидит так близко, что при желании я мог бы дотянуться до нее рукой.
И в то же время среди здешних львов есть какой-то преступник. Прошлой ночью на границе национального парка впервые за 50 лет был съеден один человек. Он ловил рыбу, задержался и пришел слишком поздно к пограничной заставе, где его уже не пропустили через границу. Пограничники предложили ему переночевать в ближайшем домике у проезжей дороги. Обитатели хижины ничего не имели против, только не согласились взять в комнату ведро с пойманной снулой рыбой. Боясь оставить свой улов без присмотра, этот человек решил заночевать на крыльце. На другое утро его не нашли. Кровавый след вел в кустарник. Там в луже крови лев оставил лишь руку и ногу несчастного.
Но это из ряда вон выходящий случай. Для спасения чести львов я должен сказать, что чаще здесь бывает наоборот: за последнее десятилетие бесчисленное множество львов было раздавлено автомашинами на дороге, ведущей через парк Куин-Элизабет. За два дня до трагического происшествия с рыболовом грузовик врезался прямо в группу отдыхавших львов, одного убил, а остальных покалечил.
Моя «амфибия» привела в необычайный восторг американских туристов, и они усиленно уговаривали меня продать ее им. Но мы с моим другом Обри Бакстоном решили подарить ее Угандинскому национальному парку. Будем надеяться, что с ее помощью африканскому директору парка Френсису Катете удастся полностью покончить с браконьерством.
Для успешной борьбы с браконьерством на Виктория-Ниле Франкфуртское зоологическое общество подарило ему еще и моторную лодку.
Спустя несколько месяцев я получил от своего оператора Алана Рута письмо следующего содержания:
«Теперь я уже выбрался из больницы, но чувствую себя еще паршиво, вся рука от самого плеча до кисти опухла и болит. Случилось это со мной в национальном парке Меру, в палаточном лагере Джой Адамсон. Недалеко от лагеря я обнаружил африканскую гадюку длиной примерно в 1 метр 20 сантиметров, которую и поймал, для того чтобы показать ее Джой и одной американке, сопровождавшей нас в поездке. Я открыл гадюке пасть и выдавил немного яда, чтобы показать дамам, сколько за один раз может выделяться яда у таких змей. Затем я опустил змею на землю, потому что молодая американка должна была перезарядить пленку. Когда же я снова хотел поднять змею и схватил ее за шею, она была уже настолько обозлена, что резко вывернулась и укусила меня за руку.
Поскольку меня десять лет назад уже кусала такая змея и мне вводили противозмеиную сыворотку, я знал, что новое вливание в таком случае может оказаться противопоказанным. Поэтому я решил выждать с этим делом, чтобы сначала выяснить, сколь опасным будет для меня этот укус. Так как я у этой змеи предварительно уже выдавил часть яда, то полагал, что у нее осталось его не так уж много. Однако рука быстро опухала, сознание мое мутилось и к горлу подступала тошнота. Тогда Жоан вкатила мне три шприца (30 кубических сантиметров) сыворотки, и мы вылетели на самолете в Найроби.
Как мы и ожидали, мой организм очень резко прореагировал на противоядие — меня вырвало, дыхание и сердцебиение начали катастрофически учащаться. Когда мы добрались до больницы в Найроби, врач решил, что мое состояние вызвано змеиным укусом, и добавил мне в вену еще 10 кубиков сыворотки. Я сейчас же впал в шоковое состояние, и тогда уж им, чтобы спасти мою жизнь, пришлось срочно вводить в меня антигистамины, кортизон, адреналин и кислород.
3 последующие три дня мое состояние все ухудшалось. Кисть чудовищно раздулась и покрылась огромными пузырями, наполненными кровью. Вся рука распухла, посинела и стала толщиной с мою ляжку. Большие кровяные опухоли ползли от подмышки через всю лопатку почти до поясницы, а спереди — до шеи. На четвертый день процент гемоглобина у меня упал до 36–40, что считается самой нижней границей. Тогда мне перелили 2,2 литра крови, после чего я почувствовал себя значительно лучше.
С этого дня дело пошло на поправку. Для моего дальнейшего лечения Жоан вызвала профессора Дэвида Чэпмана, специалиста по лечению от укусов змей, который и прилетел на самолете из ЮАР. Его консультация имела для нас большое значение, потому что в эти первые четыре ужасных дня здешние врачи явно уже склонялись к тому, чтобы отнять поврежденную руку. В ней перестал прослушиваться пульс, а пальцы до того опухли и деформировались, что казалось, я уже никогда не смогу ими пользоваться. Однако теперь, спустя четыре недели после укуса, рука почти приняла свои прежние размеры, и даже кисть каким-то чудом стала приходить в норму. Хотя она еще несколько отечна и болит, тем не менее большой палец и три других стали почти нормальными, я ими двигаю, и в них даже восстановилась чувствительность. Зато указательный палец, в который, по-видимому, глубоко вонзился ядовитый зуб, выглядит неважно. Вся кожа и мясо до самых сухожилий изъедены ядом. В течение ближайших недель его будут латать новой кожей. И только позже выяснится, будет ли он в дальнейшем представлять для меня какую-либо ценность.
Помнишь, ты рассказывал мне о том, как тебя укусил за палец шимпанзе. Я заметил, что ты совершенно свободно владеешь этой рукой, хотя средний палец и не сгибается. Должно пройти, наверное, не меньше двух месяцев, пока я снова смогу хоть как-то пользоваться своей рукой. Хотя у меня уже иссякает терпение, но я понимаю, что должен быть благодарен судьбе, что хоть так отделался.
С сердечным приветом от нас обоих
Указательный палец все же пришлось отнять. А поскольку двигательные функции большого пальца восстановились лишь частично, мой друг Алан был вынужден еще на два месяца вылететь в Англию, где ему повторно прооперировали руку, на сей раз с блестящим результатом.
Когда он вернулся в Африку и все знакомые с жалостью стали разглядывать его изуродованную кисть, на которой не хватало одного пальца, он каждого отводил в сторону и совал ему в руку отрезанный, окровавленный палец, который он якобы законсервировал и привез с собой на память. Знакомые, особенно дамы, вскрикивали, а Алан получал при этом маленькое удовольствие: оказывается, он специально раздобыл себе в Лондоне искусственный палец из мягкой пластической массы для этаких «веселеньких шуточек».
Вскоре мне пришлось побывать в Ботсване в болотах Окованго. Тесть хозяина дома, где я остановился, пятидесяти одного года от роду, как раз за четыре недели до этого участвовал в крокодильей охоте, во время которой его укусила за руку ядовитая мамба. Случилось это за 350 километров от его жилища как раз в тот момент, когда он собирался залезть в лодку. Спустя полчаса после укуса он сам впрыснул себе противозмеиную сыворотку, но от волнения разбил одну из двух имеющихся у него ампул. К сожалению, пострадавший решил сесть за руль и самостоятельно добраться домой. В дороге он умер.