— Ну, ну, не надо так беспокоиться о них. Тюрьма часто закаляет человека, и она, конечно, не усмирит этого быка Бека. Об этом не следует забывать.

Шапталь вышел. Он хотел бы рассердиться, но не мог. Он устал, от встречи с Кенном осталось только странное чувство покорности. Кенн не был единственным в своем роде. Все они были отчасти похожи на него, эти заправилы прессы. Шапталь вдруг почувствовал уверенность, что он прав, для эльзасца это было просто игрой в борьбе за власть. Он надеялся получить ее с помощью своих денег и газет, направленных на подрыв режима. Для этой цели он мог рискнуть всем своим состоянием и будущим своей семьи.

Но, если вникнуть глубже, именно деньги таких людей, как Кенн, создавали и разрушали режимы, опрокидывали троны и давали толчок революциям. А ставкой таких людей, как Тома, Марийер, да и сам Шапталь, в борьбе за свои идеалы были собственные жизнь и свобода.

Было прекрасное сентябрьское воскресное утро, очень теплое и солнечное для этого времени года. На тихой дороге около Сены было особенно жарко.

Узкая тропинка с одной стороны была ограничена живой изгородью из боярышника, с другой — рекой, с ее зеленоватой водой, заросшей тростником и травой.

Жюль Серио убрал парус низко сидящей в воде белой шлюпки, спрыгнул на тропинку и привязал свое суденышко к маленькой пристани, у которой плескалась вода. Это был невысокий, мускулистый, но кряжистый мужчина, одетый в полосатую, черную с белым, хлопчатобумажную фуфайку и запачканные парусиновые брюки. Потрепанная большая соломенная шляпа-канотье, которую он носил для защиты лица от солнца, не скрывала копну рыжеватых волос. У него было энергичное лицо со слегка покрасневшей от солнца кожей и внимательными выразительными карими глазами.

Серио потянулся, снял шляпу, чтобы пригладить волосы, и приложил носовой платок к толстой, как у быка, шее. Внезапно он застыл на месте от звука голосов — решительного мужского и перемежающегося со смехом женского.

Звуки доносились из расположенного рядом сада, зелень которого мелькала за оградой.

Жюль подошел к ограде, приподнялся на цыпочки, чтобы посмотреть, что там, и остановился как вкопанный. На качелях, кое-как подвешенных к двум большим ветвям крупного вишневого дерева, сидела женщина. Жюль Серио узнал в ней одну из молодых особ, живущих в соседнем доме.

В летние месяцы Жюль Серио жил с матерью в маленьком доме на берегу Сены. Дом стоял рядом с участком, принадлежавшим Анри Габе, его школьному товарищу.

— Я решил продать дом мелким буржуа с небольшим достатком, — поделился как-то Габе с Серио. — Это женщина, лет около сорока пяти. Она недавно овдовела и все еще хороша. Кажется, у нее две дочери, хотя я видел только одну, и какая же она красавица! Смешно, но именно из-за нее я решил продать им дом, хотя едва ли когда-нибудь увижу ее еще раз. К несчастью, она уже замужем за каким-то напыщенным олухом, который умудрился три раза в течение получаса сказать мне, что он дипломированный юрист, и все время повторял, что пишет критические статьи о всякой всячине в какую-то парижскую газету. Но что касается красавицы жены — она очень неглупа. У нее есть голова на плечах.

Серио очень хотелось хоть мельком увидеть красавицу, описанную его другом. Однажды он уже видел Шарлотту — в воскресенье вскоре после их приезда, но она была довольно далеко, чтобы он мог убедиться, что Габе не преувеличивал.

Жюль пристально смотрел на молодую женщину в белом, сидевшую на качелях. Худой темноволосый мужчина стоял сзади нее, раскачивая качели. Женщина мягко смеялась, радостно откидывая голову и подбрасывая вверх ворох нижних юбок, открывающих пару стройных ножек, затянутых в розовые чулки.

На солнце было жарко, но Жюль не двигался, хотя и был слегка обескуражен тем, что женщина на качелях была не та, которую он надеялся увидеть.

Это, должно быть, сестра, о которой упоминал Габе, и она, несомненно, менее привлекательна. Серио было любопытно, кто такой этот мужчина в голубом, который раскачивал ее с такой заботой. Может быть, ее муж, хотя это казалось маловероятным. Он был слишком внимателен. Изучая молодого человека, его щегольский голубой костюм из легкой ткани, туго накрахмаленный воротничок, Жюль решил, что только тщеславный дурак может так наряжаться в деревне.

Он уже собирался отвернуться, когда порвалась одна из веревок, на которых висели качели. Молодая женщина, пронзительно вскрикнув, пролетела по воздуху и приземлилась на соседнюю грядку салата. Она была явно обижена. Жюль Серио увидел, как молодой человек испуганно бросился к ней.

— Луиза, вы не ушиблись?

Он помог ей подняться, и она крепко вцепилась в отвороты его костюма.

— Луиза, Луиза, дорогая моя, скажи что-нибудь. Ничего не сломано? Как ты меня напугала…

«Он пользуется случаем, чтобы обнять ее», — решил Жюль Серио. Ему понравилась мужская хватка спасителя, однако по тому, как беспокоился тот, он понял, что женщина не могла быть его женой. Любой нормальный муж был бы более склонен поворчать над неуклюжестью жены.

Жюль Серио внутренне рассмеялся и поздравил себя с тем, что не женат. Он придерживался весьма пессимистических взглядов на женскую верность и оставался тверд в своем убеждении.

«Готов держать пари, он сейчас попытается покрепче обнять ее», — предположил он.

Однако по тому, как молодая женщина вцепилась в своего кавалера среди салатной грядки, можно было сделать вывод, что она действительно пострадала. Мужчина шептал:

— Луиза, моя бедная маленькая Луиза, ты могла сломать ногу. Ты уверена, что все в порядке?

В похвальном стремлении убедиться в этом, он пальцами тщательно обследовал ее руки, грудь и ноги. Он тяжело дышал и, конечно, извлекал максимум возможного из этого случая, целуя лоб, щеки и наконец губы девушки.

Негромко вскрикнув, девушка отпрянула от него и побежала прочь. Голубой костюм бросился за ней, и они исчезли из поля зрения Серио.

Жюль немного потянулся — у него затекли конечности — и, бросив последний любящий взгляд на свою шлюпку, легко танцующую на воде, решил идти домой.

— О чем ты думаешь, Жюль? — спросила его мать, когда они сели за стол. — Ты не сказал мне и двух слов с тех пор, как вошел. Должна сказать, для матери просто прекрасно иметь такого сына, как ты. Когда ты не пропадаешь на воде, то сидишь молча и о чем-то мечтаешь. Неужели тебе нечего мне сказать?

Жюль уставился на мать, которую очень любил. Он никогда не чувствовал необходимости разговаривать дома, и, на его взгляд, в этом состояло преимущество матерей перед другими женщинами. Ему нравилась эта жизнь без обязанностей, хотя ему и приходилось скрывать от матери любовные приключения, в которые он часто попадал из-за своих чувственных наклонностей. В жизни главным для него были женщины — хорошенькие женщины, — любовь, вода, река, хорошая еда и друзья.

— Ничего не случилось, тебя ничто не беспокоит? — допытывалась мадам Серио, проницательно глядя на своего рыжеголового отпрыска.

— Нет, — ответил он ей со смехом. Он поднялся и погладил ее по щеке. — Не волнуйся.

Пока он попыхивал своей трубкой, она вынесла ему кофе на воздух под навес.

— Что бы ты сказал по поводу визита к нашим новым соседям? — неожиданно сказала она. — Я сегодня утром встретила мадам Морель после мессы. Очаровательная женщина. Она пригласила нас к чаю, и я приняла приглашение, но тебе, конечно, идти не обязательно.

Он рассмеялся, показывая здоровые белые зубы под закрученными усами:

— Ну почему же, я пойду, если ты хочешь.

Шарлотте не особенно хотелось присутствовать на чае, который устраивала ее мать ради знакомства с соседями. Но Тереза Морель, проведшая всю неделю в деревне с ребенком, соскучилась по обществу, и Шарлотте пришлось уступить.

Фактически мадам Морель была в Жувизи всю неделю одна, не считая малышки Элизы и горничной Люси. Проведя несколько дней на берегу реки в созерцании сельских красот, ее дочь Луиза, изнывая от смертельной скуки, умоляла мать разрешить ей уехать и пожить с сестрой на улице Месье-ле-Принс. Луизе исполнилось двадцать два года, и теперь она получила некоторую независимость.