— Молодец, — вновь шепотом одобрила Димина сестра и продолжила прерванный было разговор, впрочем, не отпуская моего локтя. — И скольких ваших господин Воронов уже успел довести до подачи заявления на увольнение?

Динара помрачнела.

— Пока никого, — фыркнула, — у меня ребятки подобраны душевно стойкие, да и господин Воронов покамест слаб и ограничен в возможностях. Но, увы, скоро ему станет лучше, и тогда, сердцем чую, побежит у меня персонал косяками, невзирая на хорошую зарплату… Вы бы повлияли на своего брата, Алина Константиновна, пусть темперамент умерит, а то заводится почем зря, на сестер голос повышает, санитаров материт, вещами кидается. Не мальчик, должен соображать — для его же блага стараемся…

Алина поджала губки и задумалась над недопитым кофе. Размышляла женщина недолго: вдруг распахнула ресницы, откачнулась назад на диванную спинку, загадочно прищурилась — почему-то на меня, и поинтересовалась:

— По-вашему, Динара, что более всего раздражает моего брата на данный момент?

— Необходимость принимать помощь от чужих людей, — уверенно ответила медсестра. — Дмитрий — мужчина властный и самостоятельный, а тут его уложили в койку, опутали запретами и едва ли с ложки не кормят. Вот он и психует — не может и не хочет быть зависимым…

Алина Константиновна удовлетворенно мурлыкнула, совсем расслабилась, прижала меня, уже затрепыхавшегося в предчувствии беды, покрепче, и предложила, очень уверенно:

— А если за Димой станут ухаживать его парнишки, Сергей с Валерой? Тогда?..

Я «завис», притиснутый к обивке, сцепив зубы, злящийся, потеющий, про себя захлебывающийся протестом — и промолчал. Смысла шуметь и возникать не было: медички, заразы, вряд ли нуждались в моем согласии. Решили все за нас с блонди, жестокие тётки, отдают на растерзание разъяренному хищнику. Одно слово — взрослые.

И, самое ужасное, ведь они, похоже, правы — своих ласковых кутяток лев, может, и обругает, но убивать и калечить поостережется.

Ладушки, значит, пора осваивать работу сиделки. А, где наша не пропадала, выдюжим… Я и Лерка, вместе.

И Диме с нами обоими будет намного спокойней, чем со всякими непонятными конопатыми солдатиками, мы ж — родные. Все его фокусы знаем наперед, нужные слова всегда найдем, и в носик, коли нужно, поцелуем.

Кстати, а когда приступать к обязанностям? Немедленно, да? Пойду я, пожалуй…

Ну, к нему, к господину Воронову, мужчине моему любимому. Спасибо за кофе. Мхм.

Пожелайте лишь выжить в этом бою…

Глава 30. Сергей. 7 января 2013 г. Характер господина Воронова: представление второе, или сам давай, любимый, достал

— Дим…

— Рр-р!

— Димочка…

— Рр-р!

— Ну, Дмитрий Константиныч… Пожалуйста…

Я уговаривал своего льва уже без малого минут сорок и успел изрядно устать, но господин Воронов продолжал упираться. Вампир. Нервотреп. Сам сейчас зарычу, и зубами заклацаю, и на луну взвою! Больше не могу, терпелка иссякла!

А если еще разочек, самый последний-распоследний? Вдруг согласится, это же у него живот болит, в конце концов?! Мордочку слепить поумильней, бровки домиком поставить, глазки предельно наивные и ресничками не забывать трепетать.

— Димочка…

— Рр-р?

Я присел на край кровати рядом со стыдящимся собственного недомогания мужчиной, наклонился, потерся носом о его колющуюся щетиной щеку. Поймал взгляд. Улыбнулся нежной-пренежной ангельской улыбкой. Пообещал:

— Сделаю быстро и не больно, честно! И вазелина много-много возьму! Ты даже не почувствуешь!

Не подействовало — Дима лишь еще больше нахмурился. Боится он, что ли? Вот ведь… смешной. Ну чего здесь страшного?

— Димка… — я прижался сильнее, — хватит меня мучить… Это всего лишь клизма, маленькая клизмочка! Мы с Леркой такие не глядя вставляем…

Мой мающийся запором любимый хмыкнул и посмотрел заинтересованно.

— То есть без зеркала? — уточнил он. — Наощупь?

И заржал.

А я едва сдержал желание ему врезать. НУ СКОЛЬКО МОЖНО! Как девственница перед первой брачной ночью! Даже хуже! Рр-р-р-мя-у-у! Нет, это я — вампир, злобный, голодный и клыкастый! Берегись, господин Воронов, покусаю!

— Дима! — рявкнул, теряя последние крохи самообладания. — Или ты даешь сюда жопу, или я ухожу! Прямо сейчас и немедленно! И пусть тебя говном разорвет!

Нет, все-таки ёж — животное страшное, когда разъярится — похуже саблезубого тигры!

…А Дима, гад, продолжал веселиться — мое буйное бешенство не произвело на него впечатления. Все, хватит!

Так и неиспользованная клизма улетела в угол, а я, красный, всклокоченный и почти ревущий, сорвался с насиженного места и метнулся прочь из палаты, от души хлопнув дверью. Не желаю больше нянькаться с этим ненормальным! Не желаю и не буду! Лучше пусть меня повесят на ближайшем к больнице дереве, лучше под машину попаду, лучше в дурку обратно лягу! А-а-а-а-а!!!

Толкающий мимо каталку санитар приостановился и с любопытством наблюдал, как я в полном ошизении молочусь о стену. Мужик, похоже, натурально прибалдел от нежданного бесплатного цирка — аж рот раскрыл и, естественно, уже никуда ничего не вез. Я заметил его не сразу, но все же заметил, и немедленно вызверился.

— Че замер?! — заорал в голос, брызгая слюной. — Психов никогда не видел?! Вали на хуй отсюда, не мешай гулять!!!

От быстрой и мучительной смерти санитара спасла замечательная реакция — шарахнулся, бедный, прочь, и каталку бросил. В меня! В буквальном смысле — приподнял в воздух и швырнул. Но не попал — не докинул. Тяжелая металлическая конструкция с грохотом шмякнулась о кафельный пол, расколов при падении несколько плиток, и покатилась аккурат в толпу спешащих на обход врачей. Образовалась небольшая паника.

Я стоял у стеночки, пялился расширенными глазами на воцарившийся хаос и истерически хихикал. Убивать и драться перехотелось, резко, толчком закружилась голова и затошнило. Устал, просто устал. Ночью толком не спал — чертово больничное кресло жутко неудобное — да и не завтракал еще, так, кофе пару глотков сделал, а времени уже — скоро одиннадцать. Хлопнусь в голодный обморок сейчас, бля…

Коленки подогнулись, и я тихонько сполз вниз, борясь с дурнотой. Сил не осталось совсем, в ушах звенело тонко и противно, окружающее заволокло прозрачной дымкой. Точно в обморок упаду. Уже падаю…

В кармане ожил и завибрировал телефон: разумеется, звонил Дмитрий Константиныч. Неужто осознал, сожалеет и таки решился? Или соскучился в одиночестве?

Отвечать не имело смысла — из-под дверей палаты-то. Игнорируя жужжащий аппаратик, я скрепил сердце, скрипнул зубами, кое-как поднялся на ноги и поплелся к своему великовозрастному капризнику, надеясь на чудо — что Дима созрел и подставит зад под процедуру. Увы и ах — чуда не свершилось, господин Воронов по-прежнему лежал укрытый одеялом, аки щитом, и мрачно-сопящий.

— Ёжа, — позвал он очень неуверенно, когда я вошел, — а если сироп какой или таблетки? Ну, для живота…

И я понял, что должен сделать. Подобрал из угла растреклятый пластиковый тюбик и показал, в двух пальцах.

— Смотри, — велел, — кончик вставишь, сам знаешь куда, и так сожмешь. И вытаскивай, не отпуская. А я — в столовку, завтракать. Понадобится судно — вот звонок вызова сестры.

Высказался, развернулся и удалился — внаглую, кормить себя, любимого. Динара просила на ее отделении в голодные обмороки не падать, и расстраивать добрую женщину непослушанием я не намеревался.

Перерыв на пожрать, короче, объявил. Ясно всем?!

А Дмитрий Константиныч пусть сам справляется, заебал до судорог. Тьфу.

Глава 31. Сергей. 7-8 января 2013 г. Прощай, укешечка, да здравствует бойкий универсал

Когда я приплелся из столовки, Дмитрий Константиныч изволил уже переделать свои делишки и теперь возлежал довольный, с просветленным, хоть и малость смущенным, лицом. Судно и клизма исчезли, окно в палате оказалось открыто: ну да, логично — проветривают, чтобы не пахло.

Свершилось: господин Воронов таки преодолел стыд, воткнул то, что нужно, куда потребовала ситуация, и не умер, ура! Да здравствует храбрый господин Воронов! Блядь. Ему теперь гордиться до самой пенсии или памятник в бронзе отлить за отвагу в бою с комплексами? Не дождется, сволочь. Это мне, бедному, почти двое суток толком не спавшему, издерганному, пусть памятник лучше поставят, и с надписью позолоченной на пьедестале по мрамору: за терпение…