И — приду, бегом прискачу. И к Ваде, и к наркотикам, не могу больше находиться в четырёх стенах, Господи, с ума схожу!
И плевать на голубцы, и Лерку с его взглядом смертельно раненой собаки, и на Диму-инфарктника, и на все-про все! Упасть в крепкие объятия русого, втянуть в ноздрю белый мелкий порошок и улететь в рай: во вседозволенность, в ослепительное наслаждение, в отсутствие мыслей. Да.
А деньги на такси есть — Вадик целых две тысячи давал, а водила взял всего шестьсот рублей. Быстрее!
— Ты куда?! — изумился блонди, когда я, на ходу срывая фартук, метнулся из кухни. — Ёжа!
— За смартфоном и обратно, — я лишь отмахнулся, сунул хлопающему ресницами любимому парню скомканный передник вместе с мобильником, сцапал с полочки валяющийся кошелек и пулей вылетел в холл.
Лерка обалдело смотрел вслед. А меня… меня ждал Вадик! Ну, и кокаин.
Я осознавал, что чеканулся и позже сильно пожалею, и ничегошеньки не мог с собой поделать. Душа жаждала свободы, тело — жаркого секса, мозги — амфетаминной эйфории. Договорились, ироды, между собой и напрочь задушили в зародыше мои совесть и силу воли.
Такси поймалось с первого взмаха руки. Я юркнул в пахнущий сигаретами и кожей салон машины и без запинки назвал адрес Вадика.
Меня аж перетряхивало от нетерпения и предвкушения. Быстре-е-е-е-е!
И ведь ни единой пробки, словно назло, по дороге не попалось, чтобы очнуться и одуматься. За пятнадцать минут домчали, с ветерком.
Глава 42. Сергей. Кокаиновая потрахучая сказка, до немогу и тумана. Уж какой есть, бля, шалавный, Диме молчок
Я сидел верхом на Вадьке, к нему лицом, опираясь на выпрямленные, дрожащие в напряжении руки, запрокинув искрящуюся ледяным вакуумом голову назад, с полузакрытыми глазами; не чувствуя боли, кусал кровоточащие распухшие губы и двигался вверх-вниз в задаваемом бугрящимися мускулами мужскими руками ритме, в слабом трепещущем зареве свечей.
Наши с русым тела ударялись друг о друга со звонкими шлепками, по спине струился пот, и не было больше ничего, кроме раскаленных, широких, мнущих ягодицы, не позволяющих ускориться мужских ладоней, толстого длинного хуя, скользящего внутри моей распаханной задницы, и огромного, невыносимого желания, раздирающего пах.
— Кончить, кончить… — набатом билась в укокаиненных мозгах одна-единственная мысль. Даже не мысль, просто вой, на уровне инстинкта.
Но повязанная вокруг основания обильно сочащегося смазкой члена ленточка мешала, а Вадик, садист, не давал ее снять. Я метался, пронизываемый сладчайшими, мучительными спазмами, лепетал в беспамятстве страсти:
— Вадя-я-я-я. Вадя, хва-а-а-ати-ит…
И тут же без перерыва:
— Оо-о-о-о, еще-е-е-е…
Сколько мы уже трахались? Я не знал, да и не хотел знать. Мне было гораздо больше, чем хорошо. Я был в полнейшем, сказочнейшем рае, и желал лишь одного — ЕЩЕ!
Еще дорожку, еще оргазм, еще поцелуев и ласк, еще Вадика, еще затяжку марихуаны из его пальцев. Укешка укешкой, хуже течной суки. Только еби…
Ну, русый и ебал. Покусывал мне ушки, соски, вылизывал языком, засасывал кожу губами, метил везде, куда дотягивался, шептал, выгибая дугой, переворачивая, ставя в коленно-локтевую, закидывая мои ноги к себе на плечи:
— Малыш, жги… Горячая шлюшка… Девочка моя… Ёжик… А давай-ка вот так…
Я едва слышал его бормотания из глубин наслаждения — и подчинялся с радостью, плавился воском, выстанывая напрочь сорванным горлом, словно заклинание:
— Еще-е-е-е-е…
И тут же получал требуемое «еще». Еще поцелуев и ласк, еще кокаина, еще дымочка травки, еще члена по простате. Аа-а-а-м-м-м-х-х-х-м… Да-а-а-а…
Я — и Вадик. Ненасытные. Дикие звери в гоне. Сношающиеся бешеные мартовские кролики, мокрые, перемазанные спермой, липкие, кричащие в унисон. Еще-е-е-е…
Еще, еще, еще!!!
Безумец юный, лишившийся разума, и безумец старший — полностью утратившие контроль, под завязку накачанные наркотой, не понимающие, чего творим, не могущие остановиться.
— Сними-и-и-и… — мой задушенный всхрип. — Ва-а-адя-я-я-я-я…
Короткое движение любовника, и ленточка улетела на пол к чертям. Аа-а-а-а-а!!! Бля-я-я-ядь!!! Да-а-а-а!!!
Я опять кончил, ослепительно, ярко, вопя в полный голос, и рухнул в объятия дергающегося в сладостных конвульсиях русого. Воды…
Вадик подхватил, уложил рядом, нежно-нежно огладил по покрытым соленой испариной бокам, чмокнул в кончик носа.
— Сёреженька, — проворковал низко-вибрирующе, — котёнок…
Я улыбнулся — ужасно нетрезво, облизнулся, потянулся к стоящей на тумбочке пластиковой бутылочке, содрал пробку и хлебнул животворящей прохладной влаги.
— И мне! — вскинулся русый.
Вдвоем мы шустро ополовинили водичку — и поплыли в волнах кайфа. Водичка-то, похоже, имела добавочку…
— Летаешь? — спросил мужчина.
Я блаженно вздохнул, подтверждая, и вернул поцелуй.
— Сигарету?
Сигарету. Для тебя, Вадь, всё, что угодно. Курили по очереди — затяжка мне, затяжка Вадику. Ментоловые. Хорошо. Вкусно.
— Ёжик…
— Да?..
— Ты очень красивый, Ёжик…
— И ты…
— Ёж?..
— Аа-а?..
— Приятно?..
— Оо-о-о-ом-м-м…
Вадькин язык у меня во рту. Я принял его, пососал, слегка прикусил зубками — и по новой налился возбуждением, затерся отвердевшим пахом, залепетал:
— Вадя…
Его член и мой, в одном кулаке, наши страстные всхлипы.
— Сережа-а-а-а…
— Ва-а-а-дя-я-я-я…
И мужские руки, подхватывающие под ягодицы, тянущие на торчащий… бля, толстая дубина… Хочешь так опять? Нравится, когда я сверху? Нет проблем…
Аа-а-а-а-а!.. Еще-е-е-е!..
Быстрее, о-о-о, быстрее же, глубже, сильнее, развести бедра почти до шпагата, на пределе рвущихся связок… Оо-о-о-м-м-м-хм…
Вперед, к оргазму… Провал.
И опять Вадик меня ебет. По самые помидоры вколачиваясь, мощно, в проходе смачно хлюпает. Что?.. А где резинка?! Без?! Похрену… только еби… а-а-агмх-х-х… Кончать нечем, яйца пустые, совсем… Дорожку леденящей дури прямо в мозг… Ап-п-пчхи-и-и-и! И кровь из ноздри пачкает ладони, капает на и без того изгвазданные простыни… Мне плохо — или охрененно?.. Вадя-я-я-я-я-я…
Очередной провал.
В нём никак. Тошнотворная пульсирующая темень.
Я где?..
Под Вадькой… Да-а-а-а-а…
Оргазм. Провал. Звезды кружатся под закрытыми веками. Меня целуют, куда-то несут. По волосам тёплая вода потоком. Душ?.. И Вадя, разумеется, Вадя, его руки, его запах, его губы, его таранящая зад и бугорок наслаждения мужская гордость, еще, отклячить жопку, максимально прогнуться в пояснице, обеспечивая доступ, цепляясь ногтями за промежутки между кафельной плиткой, и кричать, кричать… Долгая сладчайшая пытка. Оргазм. Провал.
Вадя… Хватит… Не могу я больше… Дорожку?.. Не-е-е-ет… Рвёт, выворачивает наизнанку. Вот теперь точно просто плохо. Без «но»…
Я не помнил, как приехала скорая. Не помнил, что меня погрузили в машину и увезли. Не помнил из своего ослепительного блюющего ничто.
Очнулся под капельницей, на отделении, рядом сидел рыдающий взахлёб Вадик и мял за запястье.
Банальный передоз. Ёпрст.
— Я люблю тебя, — сказал русый мужчина, ловя мой пытающийся сфокусироваться взгляд. — Серёженька, котёнок, ты слышишь?
Я смотрел на плачущего Вадьку, молчал и… морщился. Я — любил другого. Точнее, других. Да-да, сразу двоих. Было противно, что этот чужой незнакомый в принципе мужик сжимает мою руку. Не Дима. Не Лерка.
— Позвони Валере, сообщи… — взмолился я едва слышно.
И — забился, разрывая рот животным воем. Ушел в наполненное кошмарами марево.
Не-е-е-е-ет!!!
Я пробыл в тумане больше полутора месяцев и выбирался медленно и мучительно, толчками, огромными усилиями воли, ради Димы и Леры, и ОНИ, бедные, плакали надо мной, идиотом, оба, удерживая в реальности, целуя. В тумане было ужасно, и возвращаться ТУДА не тянуло. На этом моя кокс-эпопея закончилась. Ну, почти…. Замнём для ясности. Возможно, позже расскажу.