Другими словами, веер позволял в XVIII в. женщине быть активной и пассивной участницей грандиозной оргии непристойности, устраиваемой ежечасно светским обществом словами и поступками. Прячась за веером, дама могла выразить свое одобрение дерзкой смелости; развернув веер, она могла вызывать на флирт жестами, скрывать этот флирт от чужих взоров, отвечать на него и т. д.

По всем указанным причинам веер неминуемо должен был стать неизменным спутником женщины. Без веера она была беззащитной, была подобна воину, противостоящему в битве с голыми руками закованному в броню неприятелю. И потому она никогда и не расставалась с веером. В своих мемуарах одна молодая англичанка замечает: «Мне подарили также несколько вееров. Для девушки достаточно одного, но мы ходили с веерами, как японки; мне подарили один для улицы, один для утра, другой для вечера и, наконец, еще один для особо торжественных случаев».

Необходимо здесь упомянуть о практиковавшемся тогда обычае носить маску, так как маска служила почти тем же целям, что и веер. В некоторых странах и городах, в особенности в Венеции, аристократы — и только они одни — имели право ходить в маске по улицам или посещать театр не только в дни карнавала, но и в течение всего года. Эта привилегия имущих и господствующих классов служила везде, где она существовала, если не исключительно, то во всяком случае преимущественно целям галантности. Из сообщений Казановы мы узнаем, что маска всегда употреблялась, когда нужно было набросить покров на галантное приключение. Так как в Венеции нельзя было никуда поехать иначе как на гондоле, то без маски люди легко становились к тому же предметом чужого контроля или же постоянных вымогательств. Употребление маски позволяло и порядочным дамам посещать пьесы и спектакли настолько непристойные, что, казалось бы, в театре не должно было быть места женщинам. Обычай посещать театр в маске господствовал поэтому не только в Венеции, но и во многих других городах эпохи старого режима, например в Париже и Лондоне.

Разнообразные драгоценные украшения относятся в особенности к области кокетства и потому играли во все времена в облике женщины несоизмеримо большую роль, чем в облике мужчины, носящего по крайней мере еще только перстни, иногда браслет, указывающий, впрочем, в большинстве случаев на мазохистские наклонности...

Так как пышная грудь всегда является гордостью женщины и так как женщина прежде всего хочет обратить внимание на нее, так как, далее, большинство мод запрещает украшать непосредственно ее, то всякое украшение, находящееся около груди, в особенности же вокруг шеи, предназначено сосредоточить взоры именно на ней, выделить ее особые преимущества. Ожерелье и приделанные к нему украшеньица должны оттенять не только гибкость шеи, но и цезуру, разделяющую грудь, а также обратить внимание на то, что грудь не отвисла. Аграф обязан указать на выпуклость груди, а брелок на корсаже — на ее ореолы. Поэтому женщина носит обыкновенно тем более рафинированные украшения или — так как нужного эффекта можно достигнуть и при помощи одного украшения — рафинированное украшение, чем больше ее декольте.

Таковы законы и цели украшений, и потому они служат важным средством кокетства: они своего рода плакаты. Цель обыкновенно преследуется бессознательно, но зато она достигается только в том случае, когда эти украшения не стоят в противоречии с украшаемыми ими красотами тела, а выгодно оттеняют их линии.

Если дочери бюргерства были в большинстве случаев вынуждены ограничиться по бедности несколькими простыми колечками и такими же простыми бусами и брошками, то имущие классы и придворная знать тратили на украшения в течение всего старого режима баснословные суммы. В этих кругах не только женщины, а часто и мужчины положительно утопали под драгоценностями: драгоценные камни покрывали пальцы, руки, шею, из драгоценных камней состояли цветы, которые держали в руке; они окаймляли, подобно живому пламени, грудь и ниспадали, как огненный ручеек, вниз по пуговицам, вплоть до чулок и башмаков. Человек с головы до ног сам как бы становился предметом украшения, созданным рукой мастера. Только таким образом получался полный образ представителя класса, предназначенного для безделья: каждый член этого класса сам стал украшением мироздания.

Одним из важнейших средств кокетства, относящихся к тому же только к эпохе галантности, так как оно вместе с ней и исчезло, были так называемые мушки. Первоначально они должны были скрывать портившие красоту пятна на лице и других обнаженных частях тела. Очень скоро, однако, эти мушки вошли в моду, так как их чернота особенно хорошо оттеняла белизну кожи, ставшую высшим признаком красоты; отсюда другое их название — «пластырь красоты», так как они, кроме того, фасцинировали взоры, как всякая неправильность. А эта последняя особенность открывала рафинированности самые пикантные возможности. Стоило только наклеить мушку на таком месте, на которое в особенности хотели обратить внимание, и можно было быть уверенным, что взоры всех то и дело будут обращаться на это именно место. Так и поступали.

Кто хотел обратить внимание на красивую шею или на плечо, помещал мушку именно там; галантная дама наклеивала ее наверху груди, бесстыдница - как можно ниже между обоими полушариями. Такова была главная, но не единственная цель мушки. То, что первоначально предназначалось только для глаз, становилось постепенно также пикантной игрой для ума, становилось — хотя и не очень глубокомысленной — наукой, которой пользовались тогда все женщины.

Наиболее излюбленным местом помещения мушек были низ выреза груди или же верхняя часть груди. Таким путем к груди обращались постоянно не только взоры, но и руки мужчин. И хотя эти игры и шутки кокетства были весьма неуклюжи и грубы, это не помешало тому, что мода господствовала в продолжение десятилетий во всех странах.

Наиболее ясное представление о взаимных отношениях полов дает нам наряду с описаниями современных донжуанов живопись той поры, прославлявшая все проявления любовных ласк.

Искусство целовать стало настоящей, и притом очень популярной, наукой. Рафинированность великого знатока этого вопроса в XVI в. Иоганна Секундуса сделалась в XVIII столетии публичной тайной. Что такое поцелуй, какие существуют разнообразные виды поцелуя, как должно целовать в том или ином случае — все это описывается и обсуждается и в серьезных трактатах, например во «Frauenzimmerlexicon». По словам автора этого сочинения, более жгучим поцелуем является так называемый «флорентийский». Он состоял в том, что «берут особу за оба уха и целуют». Влажный поцелуй говорил женщине, что мужчина хочет от нее большего, чем невинных шуток. Гофмансвальдау говорит: «Влажный поцелуй мой дал ей понять, что я обуреваем желаниями». А так как мужчины целовали женщин особенно часто именно таким образом, то они по опыту знали действие на их чувства такого поцелуя.

«Девичий» поцелуй состоит в том, что мужчина целует девушку в грудь и в ее бутоны. «Женщины особенно любят такой поцелуй, так как он позволял им показать красивую грудь». «Французский» поцелуй состоит в том, что целующиеся соприкасаются языками. Так целуются женатые люди, ибо подобный поцелуй доставляет обоим «нежнейшее удовольствие». Мужчина a la mode тоже иначе не целует, так как он таким образом особенно возбуждает женщину, и потому и «женщины, склонные к любви, предпочитают такого рода поцелуй».

И таких способов целовать существовало еще много, а каждый способ имел к тому же еще и свои оттенки. По тому, как мужчина целует женщину, последняя знает, что обещает ей его любовь. «Мужчина любит, как целует». И так как на это направлено «высшее любопытство женщины», то каждая в конце концов не прочь, чтобы ее целовали, даже в том случае, когда она хочет остаться верной любовнику или мужу. «Невинный поцелуй — не грех».

Поцелуй в уста в эту эпоху неотделим от желания пробудить в том, кого целуешь, чувственное желание. Поэтому мать даже в порыве бурной радости целует своего ребенка не в губы, а в щеку, глаза или лоб. Это поцелуй дружбы, поцелуй нежности, чуждый всего полового.