Везде пускали в ход розгу и совершенно открыто об этом говорили. Она — лакомство в области наслаждения, и люди гордятся тем, что сумели оценить это средство.

Многие мужчины регулярно посещали известные учреждения, чтобы или самим подвергнуться «розге», или насладиться возможностью подвергнуть этой процедуре молодых девушек и детей. Во всех домах терпимости существовали мастерицы этого дела, а в любом таком мало-мальски благоустроенном доме имелись, кроме того, так называемые комнаты пыток, где были собраны все инструменты, которые могли служить этой цели.

Флагеллация как важная составная часть общей половой жизни — прямо своего рода завоевание абсолютизма именно в том смысле, что абсолютизм возвел патологический случай в степень социального порока. Если иметь в виду логику развития и историческую ситуацию, то нетрудно понять это явление. Первый корень его лежит в развивавшейся после крушения Ренессанса тенденции упразднения творческого элемента в области чувственности, второй — в доведении чувственности до никогда не удовлетворенного и никогда не удовлетворимого желания под знаком галантности. Так как чрезмерно возбужденное желание требует большей силы, чем отпущено природой, то кнут должен ей помочь, так как удары по известным частям тела возбуждают половые центры.

Наконец, третья и важнейшая причина — возведение на престол женщины в качестве владычицы, предполагающее как естественное дополнение унижение мужчины. Глубочайшее унижение мужчины в обществе, построенном, по существу, на господстве мужчины, состоит, естественно, в том, что порядок выворачивается наизнанку и женщина получает право унизительным образом обращаться с мужчиной. А обращается она так унизительно с ним тогда, когда «наносит мужчинам удары розгой, как это делают с непослушными детьми».

Эти условия объясняют нам также, почему к флагеллации как к возбуждающему средству прибегали все возрасты и все слои населения.

До сих пор мы рассматривали «любовь» как самоцель. Однако в эту эпоху, как и во всякую другую, такая ее роль становится особенно важной только после выяснения вопроса: в какой степени любовь — средство для достижения цели, то есть простое средство расплаты?

В эпоху абсолютизма любовь не только ходячее средство расплаты, а такое, курс которого стоит выше всех остальных,

«Любовью» достигают состояния, влияния, прав, положения, могущества — словом, всего. Получить место, должность, почести можно легче всего путем «любви».

Кокетство и флирт служат в этой торговой сделке необходимой мелкой монетой, без которой никто не может обойтись. Этот факт вовсе не противоречит той большой роли, которую любовь играла в эту эпоху в смысле самоцели, а является лишь неизбежным коррелятом. Там, где любовь всеми ценится как высший объект наслаждения, она должна в такой же степени стать предметом торга, и притом главным предметом торга.

Сказанное имеет совершенно реальное, а не символическое значение, так как товарный характер любви выступает довольно открыто. Вместе с курсом, по которому оценивается «любовь» женщины или мужчины, падает и вообще значение их в глазах людей. Женщина, за благосклонность которой платят больше всего, пользуется и наивысшим почетом.

Это положение вещей находит свое характерное выражение в распространенном институте метресс. Мужчина содержит любовниц, даже когда женат. Жена в бесконечном количестве случаев не только жена, но вместе с тем и любовница другого, подчас третьего и четвертого мужчины, которые, в свою очередь, могут быть тоже женатыми. Любовь метрессы так же мало подарок, как и любовь мужа или жены, это заем, обыкновенно уплачиваемый звонкой монетой или в виде жалованья, или в виде тем более драгоценных подарков. И подобно тому как не секрет, что женщина — чья-нибудь метресса или что у мужчины есть любовницы, так не секрет и факт оплаты любви. Так как любовь перестала быть подарком, то, напротив, горделиво выставляют напоказ «сколько человек стоит или сколько он может платить».

Если в эту эпоху каждый обладающий средствами содержит любовницу, то это неизбежное следствие того, что брак носит чисто условный характер. Тем не менее было бы грубой ошибкой думать, что институт любовниц преследовал, хотя бы между прочим, цель соединить мужчину и женщину узами любви, совершенно отсутствовавшей в браке, носившем условный характер. Институт метресс служил только удовольствию, которого не было в освященных браком половых сношениях. А так как в эту эпоху половые отношения построены исключительно на чувственном наслаждении, то метресса незаметно превратилась в главную фигуру, стоявшую в центре всеобщего внимания. Не женщина вообще была возведена эпохой на престол, а женщина в качестве метрессы: с ней на престол взошла проститутка.

Если метресса была возлюбленной лишь в исключительных случаях, то, с другой стороны, как тип, она была формой, в которой только и можно было решить стоявшую тогда на очереди проблему галантности.

Галантность покоится на многообразии и разнообразии. Институт метресс позволял решить обе эти задачи. Любовниц можно менять, если угодно, каждый месяц и еще чаще, чего нельзя делать с женой, подобно тому как можно быть любовницей многих мужчин. Так как институт метресс столь удачно разрешал проблему галантности, то общество и санкционировало его: никакое позорное пятно на метрессу не ложилось. Это так же логично, как и то, что господствующие классы видели в этом институте исключительно им принадлежавшую привилегию. Конкубина-мещанка была в их глазах существом в высшей степени презренным. И так как в эту эпоху все сосредоточивалось вокруг абсолютного государя, то он имел специальное право содержать любовниц, и в княжеской метрессе кульминировали все тенденции этого учреждения. Государь без любовницы был понятием диким в глазах общества. Государи, индифферентные в половом отношении, содержали поэтому фиктивную метрессу, любовницу напоказ, как Фридрих I Прусский в лице графини Кольбе-Вартенберг.

Так как в культе метрессы кульминировал и весь культ женщины, то понятно, что он достигал своих чудовищных форм лицом к лицу с королевской любовницей. Обыкновенно она стояла выше даже законной супруги, часто не более как машины для производства наследников. Госпожа Монтеспан, знаменитая метресса Людовика XIV, имела в Версале двадцать комнат в первом этаже, тогда как королева занимала лишь одиннадцать во втором. Фридрих II, король Прусский, представитель так называемого Просвещения, покрыл стены замка Сан-Суси откровенными портретами своей любовницы, балерины Барберини, великолепный зал этого дворца был посвящен ее прославлению, а королева была изгнана со двора и не имела права даже издали смотреть на Сан-Суси. Это возведение любовницы государя в сан высшего божества выражалось теми почестями, которые обязательно ей оказывались.

Официальная метресса являлась, как равная, рядом с легитимными государынями в обществе. Перед ее дворцом стоял почетный караул, и часто она имела к своим услугам почетных фрейлин.

Подобным же образом чествовали официальных фавориток и при других дворах. Когда Август Сильный был избран королем польским, коронационная церемония превратилась в чествование тогдашней официальной фаворитки, графини Эстерле. Барон Пелльниц сообщает: «Получив диплом на избрание, король поехал в Краков, где короновался с большой пышностью. Графиня Эстерле сопровождала его. Коронация возлюбленного превратилась в своего рода триумф для нее. Она смотрела на всю церемонию из ложи, устроенной для нее в церкви, и было замечено, что, когда король направился к алтарю, он оглянулся на свою любовницу, точно желая сказать, что ей он будет курить фимиам и ей принесет в жертву свое сердце».

Даже государи и государыни других стран обменивались любезностями с официальной фавориткой. Ни Екатерина II, ни Фридрих II, ни Мария-Терезия не считали ниже своего достоинства посылать любезные письма идолу Людовика XV госпоже Помпадур.

Институт метрессы представляет собой поистине перевод на светский язык католического культа Марии. Мария выше Христа. Так выше и могущественнее монарха его метресса, ибо она властвует над ним, она его рок.