Как мы уже успели убедиться, намного проще было иметь дело с простыми воинами, или « плебсом», как иногда называли их летописцы: их обычно предавали смерти без особых последствий. Особенно уязвимыми в этом смысле становились лучники и арбалетчики, тем самым как бы отдавалась дань их меткости; велика была жажда мести за погибших товарищей. Саладин также не проявлял снисходительности к арбалетчикам. В 1153 году граф Генрих Анжуйский (которому вскоре предстояло стать королем Генрихом II Английским) проявил милость и пощадил рыцарей замка Кроумарш, но приказал казнить шестьдесят его лучников. Король Иоанн в 1215 году пощадил гарнизон Рочестера, но велел повесить арбалетчиков. По распоряжению Генриха III свыше трехсот лучников были обезглавлены во время гражданской войны в 1264 году. Даже в начале эпохи высокого рыцарства, когда рыцарям приходилось намного меньше опасаться своих равных по статусу противников, и когда зачастую во время сражения погибала лишь горстка рыцарей, обычных пехотинцев вырезали и вешали целыми группами, как и случилось под Долом в 1173 году. При Тинчбери ^[18] , в 1106 году, Генрих потерял всего двух рыцарей, а простых воинов погибло свыше двухсот.

Сказанное, однако, требует небольшого пояснения. Принято считать, что сдавшиеся в плен простые солдаты истреблялись просто потому, что не имели никакой ценности, и их никто не смог бы выкупить. Это не верно, в чем нам предстоит убедиться в одной из последующих глав. Однако в определенных ситуациях милосердие по отношению к простой пехоте могло стать неосуществимым либо нецелесообразным в военно-тактическом плане. Примером первого служат скоротечные военные кампании, когда захватившие в плен не имели времени дожидаться выкупа, или когда у родственников не было возможности следовать за армией с деньгами или товаром, тем более, если плененные солдаты сражались очень далеко от родины. Выражаясь экономическими терминами, охрана пленников могла также вызвать определенные препятствия в погоне за добычей. Примеры последнего уже обсуждались в битвах при Азенкуре и Уэксфорде, осаде Акры, где число пленных оказывалось чересчур обременительным для победителей. Количество погибших среди пехоты также отражает жесткую военную реальность: пеший солдат редко имел на себе доспехи, сравнимые по эффективности защиты с прочными латами рыцаря, и у него не было коня, который помог бы хозяину быстро покинуть поле битвы в случае отступления.

Если плененным пешим солдатам по каким-то причинам удавалось избежать смерти, то зачастую они подвергались жестоким, зверским наказаниям. Роджер Вендоверский описывает один из подобных эпизодов. Во время Альбигойского крестового похода в 1228 году граф Тулузский устроил засаду французам и, как пишет Роджер Вендоверский, захватил две тысячи пленников. « После того как всех их раздели донага, граф повелел одним выколоть глаза, другим отрезать уши и носы, третьим — отрубить ступни и руки; а после такого позорного надругательства он отослал всех домой, устроив для своих французских соотечественников страшное зрелище». Такие действия, аналогичные массовым убийствам, являлись практическими демонстрациями, которые служили предупреждением для противника и были призваны подавить их моральный дух, воспрепятствовать эффективному набору войска и просто физически сократить численность живой силы, способной к боевым действиям. Однако с течением времени, когда все чаще велись войны на истребление, причинение увечий стало применяться реже и в плен брали все меньше лиц любого ранга и статуса. В своей войне против Гента в 1451–1453 гг. Филипп Добрый, герцог Бургундский, недвусмысленно приказал истреблять всех пленников — лучшей судьбы они, как мятежники, по его мнению, не заслуживали. В XV–XVI веках немецкие и швейцарские наемники, составлявшие костяк многих армий, приобрели дурную славу за то, что практически не брали пленных. Швейцарский боевой порядок в марте 1476 года предписывал, чтобы в бою пленных никто не брал, поскольку все вражеские воины, независимо от их положения и званий, подлежали уничтожению. Результатом стало истребление примерно шести тысяч итальянцев. Физическое уничтожение врага в таких масштабах являлось исключительно практической мерой.

Массовое убийство могло даже получать поддержку и представлялось как общественное благо, особенно когда дело касалось всем ненавистных наемников, которым такое качество, как милосердие, было явно не свойственно. Наемники побежденной стороны едва ли могли рассчитывать на снисхождение: его не получили фламандцы в Англии в 1174 году; они же не получили его и в битве при Бувине в 1214 году, когда яростно и отчаянно оборонялись, вполне осознавая свою будущую участь. Когда Филипп Август выступил против рутье(банд наемников) в 1182 году, то получил одобрение за проявленную безжалостность. Ему также воодушевленно помогали отряды местного населения. Однажды во время массовой казни они повесили пятьсот схваченных рутье. Конечно, короли по-прежнему в больших количествах комплектовали свои армии из наемных солдат (тот же Филипп Август — не меньше, чем другие), и их лидеры, такие как Кадок, Меркадье и Джон Хоквуд, получали в награду земли, славу и титулы. Военное дело в этом смысле являлось весьма «подвижной», т. е. способной дать быстрый результат, профессией.

Отношение к «плебсу», или простым солдатам, в свою очередь, не располагало их к тому, чтобы вежливо снимать шляпу перед вельможей или рыцарем на поле брани. Часто вспыхивали крестьянские восстания, и порой их масштабы серьезно угрожали общественному порядку: такими были французская Жакерия в XIV веке, крестьянские восстания в Англии (1381) и в Германии (1524–1525). Когда фламандские горожане и крестьяне разгромили «сливки» французского рыцарства при Куртре в 1302 году, то могли бы с лихвой обогатиться на выкупах; вместо этого им было приказано « убивать всех, у кого есть шпоры», и, послушавшись, они истребили от 40 до 50 процентов французских рыцарей, включая и их блестящего лидера графа Робера Артуа. В морской битве при Сэндвиче в 1217 году побежденные французские рыцари стали прыгать в холодные воды Ла-Манша, лишь бы не попасть в руки простых английских воинов. С великими усилиями подоспевшим английским рыцарям удалось предотвратить истребление на месте тридцати двух захваченных в плен знатных французов. Выше приводилась мрачная картина истребления видных пленников при Азенкуре, когда исполнение экзекуции было возложено на лучников. Но и при Креси, еще в одном знаменательном для англичан сражении Столетней войны, события были омрачены резней. Фруассар описывает, что произошло, когда воины нерыцарских кровей принялись рыскать по полю битвы после окончания основного боя.

Сцена из битвы при Бувине прекрасно иллюстрирует социальное разделение на поле брани. Граф Булонский, один из военачальников, выступивших против Филиппа II Французского, оказался зажат собственной лошадью, сраженной во время боя. Прямо посреди еще не завершившегося сражения с полдюжины французских рыцарей завязали между собой жаркий спор о том, кто именно предъявит свои права в качестве победителя, т. е. кому достанется столь знатный пленник. Тем временем над головой у графа оказался какой-то юноша из числа простолюдинов. Ни на какой выкуп он не рассчитывал. Приставив нож к горлу графа, он попытался снять с него доспехи, заодно приготовившись к нанесению смертельного удара. Граф в отчаянии закричал, моля кого-нибудь из рыцарей поскорее пленить его и тем самым обеспечить его безопасность.