Вооружение Дика было обычным для белого охотника, однако ружье, которое он положил перед собой на стол, стоило того, чтобы рассмотреть его поближе. Честно говоря, оно и на ружье не очень-то было похоже, а производило, скорее, впечатление дубинки, выломанной где-то в лесу и припасенной для ближайшей драки. Приклад давно потерял свою первоначальную форму, был местами расщеплен, весь изрезан, расцарапан — как будто его изгрызли крысы; между ним и дулом набилось такое количество пыли, грязи и всякой всячины, что в результате дерево, железо и не имеющий отношения к делу мусор образовали неразделимое целое. Даже лучший европейский стрелок не решился бы сделать выстрел, воспользовавшись таким ненадежным сооружением, из опасения, что оно тут же разлетится на куски; однако в прериях и сейчас еще довольно часто можно встретить подобного рода ружье — кажется, что его и зарядить-то нельзя, однако его хозяин очень редко мазал.

Итак, он встал перед чужаком, оглядел его не поддающимся описанию взглядом и сказал:

— Где и когда это должно произойти, не имеет никакого значения. Вы думаете, Дик Хаммердал десять лет ходил в школу, для того чтобы научиться разговаривать? Что я сказал, то сказал, больше ни слова, а кому этого мало, тот может пойти и послушать проповедь у кого-нибудь другого. Здесь прерия, и легкие человеку нужны не для болтовни, а для того, чтобы дышать. Запомните это!

— Дик Хаммердал, заметно, что вы десять лет ходили в школу, потому что язык у вас подвешен как у хорошего мормонского проповедника. Однако я думаю, вы забыли то, о чем я вас спрашиваю. Итак, еще раз: каким образом и где я могу встретиться с Дедли-Ганом?

— Черт возьми, парень, я сыт по горло! Вы же слышали, что вы его найдете, и этого вполне достаточно. Ползите к своему стакану и ждите. Еще не хватало, чтобы какой-то гринхорн читал мне тут катехизис!

— Гринхорн? Вы сказали — гринхорн? А нет ли у вас желания познакомиться с моим ножом?

— Что вы, сэр! Какое мне дело до вашего ножа? Бейте им тараканов, а если вам этого мало, можете резать жаб. Еще мне не хватало бояться какой-то булавки! Ваши манеры не годятся для белого человека; могу это повторить еще раз. Нравится вам это или нет, все равно вы зеленорогий козел, или вы имеете что-то против? — сказал Дик и снова сел.

— Да, имею.

Он отошел в угол, где стояло его ружье, взял его, взвел курок и произнес:

— Мистер Хаммердал, где можно найти вашего Полковника? Даю вам одну минуту; если за это время вы не ответите на мой вопрос, то вы навсегда потеряете способность отвечать на вопросы. Здесь прерия, и каждый сам издает себе законы.

Тот, к кому он обращался, в это время равнодушно рассматривал свой стакан, и по его виду никак нельзя было понять, услышал ли он высказанное требование. Остальные посетители салуна были страшно рады возникшей потасовке, которую они рассматривали в качестве приятного времяпрепровождения, и в предвкушении развязки переводили взгляды с одного противника на другого. Один только Пит Холберс, казалось, был неколебимо уверен не только в исходе противостояния, но и в том, в каких именно формах оно будет протекать. Удобно засунув пальцы под ремень, он вытянул свои бесконечные ноги на всю их длину, будто для того, чтобы они не мешали ему видеть происходящие события.

Чужак сказал:

— Ну, мистер, минута прошла! Получу я ответ или нет? Считаю: один… два… тр…

Полностью выговорить опасное число «три» ему не удалось. Хаммердал, сидевший до счета «два» без движения, с невообразимой быстротой схватил свое старое ружье, в тот же миг повернул его в нужном направлении, все увидели короткую вспышку, и в тесном помещении раздался страшный грохот. Разбитое ружье чужака вывалилось у него из рук и упало на пол. В следующую секунду и сам он лежал рядом с ружьем, придавленный коленом Дика, причем в руках у последнего был большой охотничий нож, который он приставил к его груди.

— Ну, гринхорн, скажи «три», чтобы я смог тебе ответить, — презрительно предложил Дик.

— К черту, мастер, отпустите меня, я не имел в виду ничего серьезного. Ябы ни за что не выстрелил!

— Потом мы все хорошие. Не выстрелил бы? Значит решил устроить спектакль для старого охотника, которого зовут Дик Хаммердал? Смех, да и только! Мне все равно, стали бы вы стрелять или нет, юноша! Вы направили оружие на белого человека и по законам прерии заслуживаете того, чтобы вам распороли брюхо. Теперь считаю я: один… два…

Лежащий сделал отчаянную, но бесплодную попытку освободиться, после чего взмолился:

— Не убивайте меня, мистер; Полковник — это мой дядя!

Охотник отвел в сторону нож, но противника отпускать не стал.

— Полковник… ваш дядя? Скажите это кому-нибудь другому, а я еще подумаю, прежде чем поверить.

— Это так. И он будет вам не очень признателен, когда узнает, что вы со мной сделали.

— Так! Мда! Ну, то ли вы и в самом деле его племянник, то ли нет — это все равно; я вас немного пощекотал и думаю, что это был хороший урок. Слишком много чести для гринхорнов, чтобы мой нож лишал их жизни. Вставайте!

Сказав это, он пошел к своему столу, на котором лежало оставленное им ружье. Взяв его в руки, Дик принялся его заряжать. Его маленькие блестящие глазки внимательно разглядывали старое, грозное оружие, лицо осветилось любовью и заботой — именно это чувство неизменно вызывало у него данное занятие.

— Да, такое ружье, как это, вряд ли еще где-нибудь найдешь, — высказал свою точку зрения хозяин салуна, воспринявший происшествие с полным спокойствием; дым, наполнивший помещение, его не волновал.

— Хотелось бы думать, разбавитель спиртного, — добродушно сказал Дик, — оно в неплохом состоянии и всегда под рукой, когда требуется.

В этот момент дверь тихо отворилась, несмотря на то, что сидящие у окна не заметили перед этим никакого движения на улице, и в зал бесшумными шагами вошел человек, в котором, хотя он был одет как белый охотник, сразу можно было узнать индейца.

Одежда его была опрятной и чистой, что редко встречается среди людей его цвета кожи. Охотничья куртка и гетры, изготовленные из сыромятной телячьей кожи, в выделывании которой женам индейцев нет равных, были аккуратно сшиты и украшены искусно сделанной бахромой. На ногах он имел мокасины из лосиной шкуры; этот род обуви не повторяет форму ноги, однако является удобным и долговечным. Головной убор отсутствовал; темные густые волосы были собраны в узел, покоившийся на голове подобно тюрбану.

Оглядев собравшихся спокойным, благородным взглядом, индеец направился к столу, за которым сидел Дик. Он выбрал самое неподходящее место, ибо тот злобно заорал:

— Что тебе нужно тут, около меня, краснокожий? Это место мое! Иди поищи себе другое!

— Красный человек устал; белый брат оставит его в покое! — мягко сказал индеец.

— Устал или нет, это все равно. Мне противно смотреть на твою красную шкуру!

— Моей вины в этом нет; ее дал мне Большой Дух.

— От кого ты ее получил, это все равно. Ты мне не нравишься!

Индеец снял с плеча ружье, поставил его прикладом на пол, положил скрещенные руки на верхний конец дула и спросил, теперь уже не так мягко:

— Мой белый брат владеет этим местом?

— Не твое дело.

— Ты сказал правильно: это не мое дело, но также и не твое, поэтому красный человек будет сидеть там же, где белый.

И он сел. В том, как он произнес последние слова, было нечто такое, что произвело впечатление на ворчливого охотника, и он оставил его в покое.

Тут подошел хозяин и спросил краснокожего:

— Что тебе нужно в моем доме?

— Дай мне хлеба, чтобы поесть, и воды, чтобы выпить! — ответил тот.

— У тебя есть деньги?

— Если бы ты пришел ко мне в вигвам и попросил есть, я бы не взял с тебя денег. У меня есть золото и серебро.

Глаза хозяина заблестели. Индеец, у которого есть золото или серебро, является желанным гостем в любом месте, где есть «огненная вода». Он ушел и вскоре вернулся с огромным кувшином, который вместе с хлебом поставил перед гостем.