Я подошла к холодильнику и достала оттуда другие ингредиенты для картофельного салата, заготовленные мною заранее, в шесть часов утра, задолго до ее приезда. Это была стеклянная миска сваренных вкрутую яиц, нарезанные сельдерей, корнишоны и лук — все это я поставила на большой деревянный поднос, туда же поместила перечницу, солонку и банку майонеза.

Перенеся нагруженный поднос на старомодный кухонный стол, я поставила его посредине и взяла другую доску для резки и нож, прежде чем усесться напротив нее. Я принялась методично рубить яйцо, не глядя в ее сторону. Внутри у меня все кипело.

Некоторое время мы работали в тишине, затем моя мать прекратила резать крупную картофелину, отложила нож и откинулась на спинку стула. Она смотрела, тщательно меня изучая.

Ее взгляд был такой напряженный, разглядывание таким пристальным, что это меня почти разозлило. Она всегда на меня так действовала, я чувствовала себя, как будто меня положили под микроскоп и препарируют, как жука.

Я нахмурилась.

— В чем дело, мама? — холодно спросила я. — У меня на лице грязь или что-нибудь еще?

Она покачала отрицательно головой и воскликнула:

— Нет-нет, ничего нет! — Затем, помолчав, продолжила: — Извини меня, Мэл, я смотрела на тебя слишком тяжелым взглядом. Я изучала твою кожу; в действительности, я оцениваю ее эластичность. — Она энергично кивнула головой, как бы подтверждая себе самой что-то очень важное. — Доктор Мэлверн прав: молодая кожа обладает особой эластичностью, совсем другим строением, нежели старая кожа. М-м-м. Ну, ничего. Боюсь, мне не удастся вернуть эластичность коже, но я смогу избавиться от того, что висит. — Говоря это, она начала постукивать под подбородком тыльной стороной руки. — Доктор Мэлверн говорит, что подрез и подтяжка мне помогут.

— Мама! Ради Бога! Тебе не нужна еще одна косметическая операция на лице. Честно тебе говорю. Ты выглядишь замечательно!

Я говорила честно. Она до сих пор была очень интересной женщиной и выглядела намного моложе своих лет. Конечно, помогла подтяжка лица, которую она делала три года тому назад. Но она, к тому же, хорошо сохранилась естественным образом. Никто не мог предположить, что этой стройной длинноногой красавице с ясными карими глазами, широкими скулами, замечательным цветом лица и полным отсутствием морщин на самом деле скоро исполнится шестьдесят два года. Я считала, что она выглядит намного моложе, примерно, лет на пятнадцать. Одной из редких вещей, которая вызывала у меня восхищение матерью, были ее моложавость и дисциплина, которую она соблюдала, чтобы ее добиться.

— Спасибо, Мэл, за эти любезные слова, но я все же думаю, что должна сделать небольшую подтяжку…

Ее голос замолк, и, продолжая меня разглядывать, она несколько раз тихонько вздохнула. Подобная слабость после небольшого боя была для нее совершенно нетипична, и меня это очень удивило.

— Нет, ты в этом не нуждаешься, — пробормотала я любезно, почувствовав прилив любви к ней. Она вдруг показалась мне такой открытой и беззащитной, что я испытала редкий приступ симпатии к ней.

Снова воцарилось молчание, и мы продолжали смотреть друг на друга; но нас, действительно, одолели наши собственные раздумья, и мы на некоторое время погрузились в мечтательное состояние.

Я думала о ней, о том, что, как ни тщеславна и вздорна она бывает порой, она неплохой человек. На самом деле наоборот. В глубине души моя мать — добрая женщина, и она изо всех сил старается быть хорошей матерью. Бывали времена, когда она совсем теряла надежду в этом преуспеть, иногда же ей это удавалось. Можно предположить, что она воспитала во мне некоторые прекрасные качества, которые для меня были очень важны. С другой стороны, мы редко сходились во мнениях о чем бы то ни было, часто она неправильно истолковывала мои поступки, несправедливо меня судила и обращалась со мной, как с безмозглой фантазеркой.

Наконец, мама прервала молчание. Она произнесла необычайно для нее тихим голосом:

— Я тебе еще кое-что хотела сказать, Мэл.

Я кивнула головой, приготовилась внимательно слушать. Она колебалась некоторое время.

— Ну, продолжай же, — пробормотала я.

— Я собираюсь выйти замуж, — наконец произнесла она.

— Замуж… Но ты ведь замужем. За моим отцом. Конечно, это только формально, но ты до сих пор связана с ним по закону.

— Я знаю. Я имею в виду, после развода.

— За кого ты собираешься выйти замуж?

Я наклонилась вперед и вопросительно глядела на нее, неожиданно охваченная любопытством.

— За Дэвида Нелсона.

— Ох…

— У тебя это не вызывает восторга.

— Не говори глупостей… Я просто поражена, только и всего.

— Тебе не нравится Дэвид?

— Мама, я едва с ним знакома.

— Он очень приятный, Мэл.

— Я уверена, что это так… Он казался весьма любезным, очень сердечным… в тех редких случаях, когда мы с ним встречались.

— Я люблю его, Мэл, и он меня любит. Нам очень хорошо вместе, мы с ним абсолютно совместимы. Мне было так одиноко. Действительно, очень одиноко, и это продолжалось очень долго. И то же самое испытывал Дэвид с тех пор, как его жена умерла семь лет назад. Последний год мы с ним регулярно и часто встречались, и когда на прошлой неделе Дэвид предложил мне выйти за него замуж, я внезапно поняла, как много он для меня значит. Ведь нет причин, мешающих нам пожениться.

Что-то похожее на вопрос появилось на мамином лице, теперь ее глаза пристально изучали меня; я поняла, что она ищет моего одобрения.

— Нет никаких причин, чтобы ты не смогла выйти замуж, мама. Я рада, что ты выходишь замуж. — Я улыбнулась ей. — Есть ли у Дэвида дети?

— Сын Марк; он женат, и у него есть ребенок. Мальчик, Дэвид, названный в честь деда. Марк и его жена Энджела живут в Уэстчестере. Он юрист, так же как и Дэвид.

«Сын», — подумала я с облегчением. Не сверхпокровительственная дочь-собственница, хлопочущая над папой Дэвидом и могущая спутать все карты. Теперь, когда я об этом узнала, я была полностью за этот союз. Я бы хотела, чтобы все прошло без задержки. Я осторожно осведомилась:

— И когда вы планируете устроить свадьбу, мама?

— Как только я смогу, как только буду свободна.

— Ты уже начала процедуру развода?

— Нет, но в конце недели у меня назначена встреча с Алленом Фаллером. Проблем не будет, принимая во внимание, что твой отец и я так давно расстались. — Она помолчала, затем добавила: — Пятнадцать лет уже.

Как будто я этого не знала.

— Ты сказала папе?

— Нет еще.

— Понимаю.

— Не принимай такой обиженный вид, Мэл. Я думаю, он должен…

— Я не принимаю обиженный вид, — возразила я, удивившись, как она могла так подумать.

У меня совершенно не было чувства обиды. На самом деле я была довольна, что она перестанет жить в неопределенности и нерешительности.

— Перед тем как ты меня перебила, я собиралась сказать, что, полагаю, твой отец почувствует облегчение от того, что я наконец сделаю решительный шаг.

Я кивнула в знак согласия.

— Ты права, мама. Я совершенно уверена, что он будет доволен.

Звук цокающих каблуков по деревянному полу коридора за дверями кухни заставил мою мать выпрямиться на стуле. Она приложила указательный палец к губам и, пристально глядя на меня, почти беззвучно прошептала:

— Это секрет.

Я еще раз коротко кивнула головой.

Диана толчком открыла дверь и скользнула в кухню, в то время как мои мысли сосредоточились вокруг секретов. В нашей семье их было так много; я постаралась отогнать все грустное как можно дальше, я всегда так делаю. Никогда я не хотела оставаться наедине с этими секретами со времен моего детства. Лучше их забыть; еще лучше сделать вид, что их никогда не было. Но они были. Мое детство состояло из секретов, нагроможденных друг на друга, — как карточный домик.

Приняв беззаботный вид, я улыбнулась Диане. Это была улыбка, охраняющая мои мысли. Я спрашивала себя, действительно ли она любовница моего папы? И если так, затронет ли как-нибудь его жизнь с нею эта внезапная перемена обстоятельств? Заставит ли его предстоящий развод подумать о женитьбе на ней? Неужели моя свекровь скоро станет моей мачехой? Я подавила зарождающийся в моем горле смех; тем не менее, я была вынуждена отвернуться в сторону, поскольку мои губы невольно растянулись в улыбку.