Мистер Эдвардс упирается локтями в стол и тычет пальцем в сторону Бена.

— Пострадает именно ваше поколение, — утверждает он. Его праведный гнев, судя по всему, по-прежнему силен. — Вам еще долго предстоит выпутываться из этого безобразия. Чудовищные долги. Террористы. Жуткая внешняя политика.

Все размышляют над будущим, которое и в самом деле выглядит зловеще. Миссис Эдвардс сжала челюсти (Сидни представила, как вечером в тиши и уединении супружеской спальни она будет резко отчитывать мужа).

— Ты напугаешь детей, Марк, — заявляет она. — И испортишь прелестный обед.

Мистер Эдвардс внимательно смотрит на жену с другого конца орехового стола.

— А почему ты считаешь, что наших детей не интересует, что ожидает их в будущем? — простодушно спрашивает он. — И, кроме того, я не говорю ничего такого, о чем Бену или Джеффу не было бы известно. Уверен, что Джефф сам мог бы поведать нам пару историй.

Джефф, разумеется, мог бы поведать им пару историй или даже три, хотя не похоже, что он собирается это делать.

— «Сокс» сегодня играет? — спрашивает Бен.

— Ага, мы попали на поле «Сокс»! — в притворном ужасе восклицает Арт, игриво хватая жену за руку. — Кто подает?

Мистер Эдвардс и Сидни встают, чтобы собрать посуду, как они делают каждый вечер. Мистер Эдвардс говорит: «Минутку», — и приносит из кухни большой черный пакет для мусора. Он раскрывает его и обходит стол, а остальные счищают в него с тарелок все, что осталось от обеда: панцири, позеленевшие печенки, красную икру, — стараясь не забрызгать одежду соком омаров. Сидни собирает глубокие жестяные миски, на которых эмалью нарисованы красные ракообразные существа (еще одна находка из Эмпории), и через открывающиеся в обе стороны двери пятится на кухню. Каждый раз, когда она опять появляется в столовой, за столом остается все меньше людей. Сперва исчезает Джули. Потом Бен и Джефф. Наконец остаются только миссис Эдвардс и ее гости.

Мистер Эдвардс и Сидни довели процесс мытья посуды до совершенства. Мистер Эдвардс замачивает столовое серебро в керамической вазе с широким горлышком, которую держат на кухне именно для этой цели. Он ополаскивает каждую тарелку и ставит ее в раковину. Сидни кажется, что он все еще размышляет о бумажном пакете, за который проголосовал бы, чтобы сместить действующего президента. Задача Сидни, с которой она справляется просто замечательно, — загрузить посудомоечную машину как можно более эффективно, чтобы вымыть всю посуду за одну загрузку.

Она складывает стаканы в верхний поддон, опускает сетку и ставит сверху горшочки. Когда она заканчивает, в машину уже нельзя втиснуть ни одного предмета. Сидни устанавливает программу и бедром захлопывает машину. За два года, прошедших с тех пор, как умер Дэниел, ей пришлось заново научиться получать удовольствие от хорошо сделанных домашних дел: купленных по списку продуктов, двух выполненных поручений за один вечер, загрузки посудомоечной машины, доведенной до уровня высокого искусства.

— Я вытру клеенку, — говорит Сидни. Она ищет, чем бы еще заняться.

— Я разогрею пироги.

На бледно-зеленой футболке мистера Эдвардса Сидни замечает сок омаров и другие пятна, обесцвеченные во время предыдущих стирок. Она чувствует, что ему не хочется присоединяться к гостям, расположившимся на веранде, куда будут поданы пироги и кофе. Быть может, он не в восторге от Арта.

Сидни трет яркую красно-синюю клеенчатую скатерть, которая все еще лежит на столе. Затем поливает ее водой и опять трет. Эта скатерть используется только для омаров, и когда Сидни перед обедом доставала ее из ящика, ей в нос ударил неприятный запах прошлых обедов. Тухлая рыба. Прогорклое засохшее масло.

Сидни споласкивает скатерть во второй раз, когда в комнату входит Бен. Он берет сухое посудное полотенце, болтающееся у нее на левой руке, и протирает стол насухо.

— Спасибо, — говорит Сидни, когда их пальцы встречаются. Они только что в первый раз расправили-сложили тяжелую клеенчатую ткань, которая теперь разделяет их.

— Нет, это тебе спасибо, — возражает Бен. Он берету нее из рук скатерть и, ловко расправив ее еще раз, опять складывает пополам. Идеально. Он все складывает и складывает, пока скатерть не становится размером с флаг, вручаемый вдове.

— Любишь ночной серфинг? — спрашивает Бен.

Сидни растеряна. О чем он?

— Конечно, — говорит она.

— Надень купальник под одежду. Мать ненавидит, когда мы этим занимаемся.

Сидни поднимается в свою комнату, совсем крохотную, оклеенную бледно-голубыми обоями с миниатюрными кремовыми розочками. Все деревянные поверхности, включая узкие кровати, выкрашены в белый цвет. Днем сквозь единственное окно виден океан. Если Сидни садится почитать на одну из кроватей, как она частенько делает днем (Эдвардсы думают, что она спит, и она их не разубеждает), ей кажется, что она смотрит в иллюминатор океанского лайнера. На подоконнике стоит высокая зеленовато-синяя ваза, из которой торчит перо чайки. Сбоку от окна примостился красный эмалированный стул, а возле него — две неглубокие ниши. Эти соседствующие ниши ставят Сидни в тупик. Она не знает, для чего они. Одна — для костюмов, другая — для повседневной одежды? Одна — для платьев, другая — для ночных рубашек? Одна — для нее, другая — для него?

Сидни нравится ее комната, и пока ей ничего не хочется здесь изменить. Она напоминает старую фотографию больничной палаты с женщинами в накрахмаленных косынках и фартуках, ухаживающими за пациентами на кроватях с туго натянутыми простынями.

Сидни вытряхивает песок из купальника в корзину для мусора. Затем натягивает его, а сверху — рубашку и шорты, которые надевала к обеду. Она сует ноги в резиновые шлепанцы и спускается по лестнице. Шлепанцы хлопают, извещая о ее появлении. Все собрались на веранде, почти у всех в руках тарелки. Мелькают вилки. Джефф и Бен отказались от десерта и стоят, прислонившись к перилам.

— Пожалуй, мы возьмем Сидни и пойдем прогуляемся, — говорит Бен.

Миссис Эдвардс оборачивается и смотрит на Сидни, возможно, заподозрив в невинном сообщении сына что-то противозаконное. Она открывает и снова закрывает рот. Может, она хотела спросить, закончила ли Сидни мыть посуду?

— Возьмите фонарь, — говорит мистер Эдвардс.

Бен показывает ему тяжеленный МЭГ-лайт [10], которым вполне можно убить человека.

Бен включает фонарь, пока они идут по настилу и спускаются по лестнице, но затем выключает его.

— Будет лучше, если глаза привыкнут к темноте, — поясняет он. — Оставь обувь здесь.

Сидни сбрасывает шлепанцы и ставит их на нижнюю ступеньку лестницы. Как будто следуя предварительной договоренности, она идет между двумя братьями. То самое, противозаконное, окружает их и вызывает у Сидни ощущения, от которых у нее кружится голова. Ей кажется, что братья вот-вот бросятся бежать, стремясь во что бы то ни стало обогнать друг друга.

Они направляются к берегу, ощущая прохладный песок под босыми ногами. Голоса на веранде тут же стихают, их заглушает белый шум прибоя. Сидни наблюдает за своими ногами, которые ступают вразнобой с более длинными ногами братьев. В небе висит полумесяц, в коттеджах, выстроившихся вдоль пляжа, светятся окна.

— Когда твои глаза привыкнут к темноте, ты увидишь прибой, — говорит Джефф.

— А вы, ребята, часто этим занимаетесь? — спрашивает Сидни.

— В первую ночь после приезда. Это что-то вроде обязательного ритуала, — отвечает Бен.

— Даже если идет дождь? Даже если холодно?

— Главное — это уверенно становиться обеими ногами на серфинг, — инструктирует ее Джефф. — Тогда ты будешь чувствовать направление отползающих волн.