— Расчищают землю под пашни. В индейских деревнях у женщин много тяжелой работы, Шеннон.

Она нахмурилась и показала на пни от вырубленных деревьев.

— Саскуэханноки вырубили эти прекрасные деревья?

— Конечно. На дрова, для строительства вигвамов, для частокола.

— Я думала, индейцы живут в гармонии с природой, не уничтожая леса, — разочарованно протянула Шеннон.

— Им нужны дрова. Они берут только то, что им необходимо, чтобы жить. Этим индейцы отличаются от англичан, — Джон криво усмехнулся. — Разве ты никогда не видела, как англичане вырубают лес, чтобы их поместье выглядело величественнее? — И Джон расхохотался, будто сказал что-то остроумное.

— Я вижу у них много собак… Они едят их?

— Только в голодные времена.

Шеннон смотрела на него, пытаясь понять, не очередная ли это неудачная шутка. Но лицо Джона было непроницаемо, и она вздохнула.

— Как они могут есть своих любимцев?

— В добрые времена саскуэханноки кормят своих собак. В трудные, — лукавая улыбка заиграла на его губах, — все наоборот.

— Ух! Надеюсь, ты шутишь, — Шеннон старалась идти рядом с Джоном, когда они подходили к воротам. — И все-таки мне не нравится, что мы привели сюда Герцогиню.

— Ерунда. Они ее любят. Она умнее их собак. Правду сказать, они едят собак только во время церемоний. Собака должна быть белой, без единого пятнышка. Ее режут… Конечно, для собаки это — большая честь.

— У тебя несколько извращенное чувство юмора, Джон Катлер. О, посмотри на ребятишек! Какие прелестные!

Дети подзывали Герцогиню. Собака посмотрела на Джона, будто спрашивая разрешения, и бросилась к детям, радостно повизгивая. Из-за детских головок гостям улыбалась юная красавица с высокими скулами и блестящими, гладко зачесанными волосами.

Шеннон сразу догадалась, что это — сестра Кахнаваки.

— Она прекрасна, Джон, — призналась невесело Шеннон. — Она, наверное, была совсем юной, когда вы встретились.

— Да. Она была самым красивым ребенком из всех виденных мною детей.

«Негодяй, — подумала Шеннон. — Как смеет он смотреть на бесцветную сумасшедшую, если его невеста похожа на королеву? Джон — достойный сын своего легкомысленного отца!»

Не обращая внимания на беспокойство Шеннон, Джон взял ее за руку и подвел к ожидавшему их Кахнаваки.

— Не боишься, что ему не понравится, как ты прикасаешься ко мне? — прошипела она.

— Почему он должен быть недоволен? Он сам назначил меня твоим покровителем и защитником.

Блестящие глаза Кахнаваки насмешливо наблюдали, как Шеннон пыталась вырвать руку из сильной ладони Джона. Он улыбнулся Джону, ласково прикоснулся к бахроме куртки и с шутливым ужасом уставился на его безбородое лицо. Потом они заговорили. Судя по тону, беседа велась спокойно, добродушно. Шеннон ненавидела их за то, что они не замечают ее присутствия и, несомненно, отпускают шуточки о ее сумасшествии.

— Кахнаваки спрашивает, хочешь ли ты есть, — Джон, наконец, решил хоть что-то перевести. — Женщины приготовили еду специально для тебя.

В его голосе явственно звучала насмешка. Несомненно, вся деревня потешалась над ее вегетарианством. Шеннон хотелось уязвить его, но она вспомнила о своей великой миссии и мило улыбнулась.

— Скажи, что я благодарю его, но я не голодна. Пойду к Герцогине и детям, а вы поболтайте.

— У женщин совсем другие планы на твой счет, — добродушно засмеялся Джон. — Они умирают от любопытства.

Увидеть женщину со странностями? Шеннон с трудом сдержалась.

— Очень мило с их стороны. Кто-нибудь из них говорит по-английски?

— Одна или две, но совсем немного… Не для серьезного разговора… Позже я смогу переводить для тебя.

Кахнаваки внимательно смотрел на Шеннон, и она равнодушно улыбнулась ему. В конце концов, он — вождь, и ей нужна его помощь, чтобы выбраться из этого унизительного положения. Если бы хоть одна из женщин поняла ее и передала ее слова Кахнаваки…

— Рада видеть тебя, Кахнаваки, — тихо сказала Шеннон.

На его лице заиграла лукавая улыбка.

— Добро пожаловать, Шеннон Клиэри, — мягко ответил вождь.

— О! Ты хорошо говоришь по-английски.

— Он знает всего несколько приветствий, — весело прервал ее Джон. — Не поддавайся впечатлениям, Шеннон.

К ним подошла высокая, похожая на Кахнаваки, женщина. Наверное, его сестра-близнец, но, вероятнее всего, жена, подумала она. Кахнаваки представил женщину, и Джон перевел: «Сестра Кахнаваки».

— Она? — Шеннон недовольно сморщилась. — Кажется, ты говорил… — Она показала на юную красавицу. — Какая же из них твоя невеста?

Джон пожал плечами.

— Любая хороша. Кахнаваки обещал решить сегодня, кто из них моя невеста.

— Любая? — встревожилась Шеннон. — Ты хочешь сказать, что тебе все равно?

— Я их почти не знаю…

— О! — значит, Джон не любит ни одну из них. Бурная радость охватила Шеннон и бросила ему в объятья. Она поцелует его так, как его еще никогда не целовали. Да, это же самая потрясающая новость в ее жизни…

— Шеннон! — Джон оттолкнул ее и с беспокойством взглянул на Кахнаваки. Они заговорили, потом Кахнаваки рассмеялся, а Джон вздохнул с облегчением.

Если его кажущаяся преданность невесте оскорбляла ее, то с его явной отчужденностью она смирилась.

— Прости меня, Джон. Не представляю, что на меня нашло.

— Ничего страшного. Я сказал ему, что ты… несдержанна. Кажется, он понял.

— Слава Богу, — выдохнула Шеннон и подумала про себя: «Мы же не хотим, чтобы он понял, что нас тянет друг к другу, не так ли, Джон Катлер?»

Шеннон почувствовала пристальный взгляд Кахнаваки, заставила себя улыбнуться и шутливо спросить:

— Кажется, здесь кто-то говорил о еде? Я так проголодалась, что готова съесть быка, — заметив женщин в тени одного из вигвамов, Шеннон, не глядя на мужчин, поспешно направилась к ним.

С женщинами Шеннон почувствовала себя несчастной. Она думала, что ее радушно примут, как родную, любящую природу душу. Но к ней отнеслись, как к человеку странному. Она с болью сознавала, что они, вероятно, были правы. Она была одинокой, сбитой с толку женщиной из другого времени, из другого мира. Они почувствовали это и замкнулись в себе.

Нет, они были гостеприимны: накормили ее кукурузным супом; заставили накинуть на плечи мягкое коричневое одеяло, стоило подняться холодному ветру, предвестнику непогоды. Они олицетворяли вечность — безмятежность, смешанную с практичностью. Шеннон восхищалась ими, но без радости. Она едва не забыла, осознав, что даже таким, казалось бы, вечным, культурам и обычаям приходит конец. Для саскуэханноков все закончится очень скоро, меньше, чем через десять лет!

«Весна для них — тяжелое время», — подумала Шеннон, но женщины были приветливы и гостеприимны. По их спокойным лицам нельзя было понять, понравилась ли им золотоволосая гостья. Они не проявляли к ней интереса, не было даже проблеска любопытства. Когда Шеннон обращалась к ним, глаза их были опущены. Они не знали английского языка, Шеннон не знала ирокезского. Правда, две женщины сносно говорили по-английски, но такие слова, как «наказание», «путешествие во времени», «унижение», «надутый осел» им были незнакомы.

Шеннон все время думала о Джоне, о том, что сейчас он просит у Кахнаваки темноглазую невесту. Для такого негодяя любая из сестер вождя желаннее, чем сумасшедшая, вроде Шеннон! «Твоя ревность абсурдна, — сказала она себе, — ты скоро покинешь их». Долгих шесть лет Джон мечтал жениться на сестре Кахнаваки и породниться с саскуэханноками. Тогда бы он жил счастливо. Шеннон от души желала ему счастья, но…

Она чувствовала себя разбитой и несчастной из-за планов Джона и довольствовалась тем, что вышучивала его.

Женщины не понимали ее шуток, но для нее это не имело значения. Когда мать Кахнаваки показала ей хорошо сделанный плуг и благоговейно, с уважением назвала имя кузнеца — Джона Катлера, — Шеннон с серьезным видом ответила:

— Довольно прочен, чтобы пройтись по твердому лбу Джона.