В 1955 году я с интересом прочитал книгу фон Меллентина «Танковые сражения». Автор во время описываемых событий служил в штабе Роммеля. Вот что он пишет о сражении у Алам-Хальфы: «…Поворотный пункт войны в пустыне, первое в долгом перечне поражений на всех фронтах, которые в конечном итоге привели к капитуляции Германии».
Конечно же, из этого сражения нами были извлечены важные уроки. Это была «армейская» операция. Сила 8-й армии основывалась на четком плане действий ее соединений и жестком [118] контроле происходящего со стороны штаба армии. Солдаты и офицеры на собственном опыте убедились, сколь необходимо наличие одного, и только одного, руководящего центра, который и определяет их судьбу. Это сражение наглядно доказало им, что я могу быть таким центром.
8-я армия в основном состояла из гражданских лиц, надевших военную форму, а не из профессиональных солдат. И все они, до последнего, были такими гражданскими, которые читали газеты. И у меня сложилось мнение, что для управления этими людьми требуется не только руководящий разум, но и некий символ, другими словами, не только командир, но и талисман, приносящий удачу. И начал сознательно работать над этой второй составляющей. Я не сомневался, что будет очень даже неплохо, если они будут узнавать меня, знать, что вот тот самый человек, который ведет их в бой. Подчиняться обезличенному командующему трудно. Я чувствовал, что они все должны знать, каков я из себя. Этот анализ может показаться излишне академичным, проделанным в тиши кабинета. Но таким он, собственно, и был, и я не вижу в этом ничего зазорного. Действительно, пришлось искать наилучший способ руководить этими людьми, добиваться от них наибольшей отдачи, создать из них эффективную и сплоченную команду, способную решать задачи, которые я намеревался перед ними ставить; а задачи эти, я знал, будут очень непростыми. Но с готовностью признаю, что находиться в центре внимания подчиненных мне было очень даже приятно. Я не только старался им что-то дать, в данном случае ощущение общности, единого целого, но сам приобретал столь необходимый опыт, видя, что мне удается все лучше узнавать и чувствовать их, я наблюдал, как растет их боевой дух и физически ощущал нарастающую любовь ко мне. Я начинал сражение у Алам-Хальфы в австралийской шляпе прежде всего потому, что лучшего головного убора для пустыни просто не найти, но скоро меня начали по ней узнавать — во всяком случае, за пределами участка фронта, который занимали австралийцы. Позднее, как читателям, возможно, известно, я сменил шляпу на черный берет, опять же прежде всего из практических соображений.
А две кокарды на берете появились в общем-то случайно, но я быстро отметил их функциональную значимость, и шутка [119] танкистов одного из бронетанковых полков, которые вручили мне этот берет, превратилась в отличие, по которому меня узнавали в пустыне. Я вскоре понял, что прибытие на тот или иной участок фронта двухкокардового берета подстегивало солдат и офицеров: они знали, что я здесь, что я лично интересуюсь их делами, что не сижу в глубоком тылу, издавая приказы. Берет оказался куда эффективнее любого парадного мундира. Он стал, если хотите, моим фирменным знаком. И к тому же в нем было очень удобно.
Вновь отмечу, что сражение у Алам-Хальфы стало свидетельством отказа от прежней доктрины, согласно которой любое наступление Роммеля мы встречали контратакой своих танков. Имея недостаточно подготовленный личный состав и вооружение невысокого уровня, следовало выбирать и соответствующую тактику. Я отказался от соблазна сразу же развить наш успех, потому что такие поспешные действия шли вразрез с моими долговременными планами.
И наконец, следует отметить, что успешная битва, прошедшая именно так, как и предрекало высшее командование, вызывает подъем боевого духа. Как я и обещал, мы победили с минимальными потерями. В данном случае подъем боевого духа имел огромное значение. За мои несколько дней пребывания в пустыне мы избавились от неопределенности, осуществляя жесткое руководство из штаба армии и объявив о реорганизации, которая приведет к победе в войне в пустыне. Все это, конечно же, вызвало у личного состава чувство облегчения. Однако сомнения все равно оставались: выглядит все неплохо, звучит неплохо, но даст ли результат? Было, конечно, огромное желание приложить все силы, чтобы результат был, с каждым новым днем росла уверенность в успехе. Но именно Алам-Хальфа заставила армию поверить в мои методы, если хотите, мои пророчества, заложила прочный фундамент победы в Аламейне.
В общем, в сражении у Алам-Хальфы я достиг всего, чего хотел. Помимо восстановления боевого духа, 8-я армия прошла первое серьезное испытание при новом командующем. Командиры, штабы, войска, начиная с меня и заканчивая последним солдатом, сработали как единое целое и в тесном взаимодействии с военно-воздушными силами добились успеха. [120]
Когда сражение закончилось, в письме одному из моих друзей, оставшихся в Англии, я написал следующее: «Моя первая встреча с Роммелем ожидалась с интересом. К счастью, я успел восстановить порядок и подготовить план действий, так что разобраться с ним труда не составило. Я чувствую, что мы выиграли партию, в которой он сделал первый ход. В следующей партии первым придется ходить мне, при счете один — ноль в мою пользу».
Мы возобновили подготовку к битве при Аламейне, но некоторые вопросы потребовали незамедлительного решения, и пришлось, не откладывая, заняться ими.
При подготовке 8-й армии к грядущим сражениям я решил сосредоточиться на трех ключевых моментах: лидерстве, оснащении и подготовке. Во всем ощущался дефицит. Ситуация с оснащением находилась под контролем. Я знал — Александер проследит, чтобы мы получили все необходимое. Подготовке личного состава уделялось самое пристальное внимание. Я очень быстро понял: хотя в 8-й армии служат отличные парни, их подготовка оставляет желать лучшего. Сражались они много, учились воевать мало. Мы только что одержали серьезную победу, до добились ее в позиционном сражении. Я не мог бросить войска в полномасштабное наступление без серьезной боевой подготовки. Я помню, какой испытал шок, когда, посетив одну из частей, спросил ее командира, учит ли он своих людей ведению боевых действий и как это делается. Командир без запинки ответил, что возложил эту задачу на своего заместителя. Позже я подошел к этому заместителю и сказал: «Как я понимаю, вы отвечаете за обучение офицеров вашей части. Расскажите мне, как проводятся занятия». Он ответил, что он никаких занятий не проводил, это дело командира части. Я тут же приказал найти этой части нового командира, поскольку никакая подготовка офицерского состава не велась.
В высших эшелонах командования мне хотелось иметь трех первоклассных командиров корпусов. В 13-м корпусе такой командир у меня был, Хоррокс, который оправдал возлагаемые на него надежды в битве у Алам-Хальфы. Я решил снять Рамсдена с 30-го корпуса и попросил прислать генерал-майора сэра Оливера Лиза, который тогда возглавлял гвардейскую бронетанковую [121] дивизию, расквартированную в Англии. Он тут же прилетел, и я ни разу не разочаровался в своем выборе: Лиз прекрасно проявил себя и в Аламейне, и в тунисской кампании, и на Сицилии. После длительных консультаций с Александером я согласился отдать 10-й корпус, мои элитные части, сформированные по подобию Бронетанковой армии Роммеля, в руки Ламсдена. Ранее он командовал 1-й бронетанковой дивизией, сражавшейся в пустыне, и на Ближнем Востоке о нем отзывались очень высоко. Я плохо его знал, а потому не мог относиться к нему с полным доверием, однако прислушался к совету других. Я уже перетащил из Англии двух новых командующих корпусами и не хотел, чтобы 8-я армия думала, что ни один из ее старших офицеров не достоин повышения. Я также счел необходимым поставить нового командира во главе 7-й бронетанковой дивизии и попросил назначить на эту должность Хардинга из штаба ближневосточной группировки в Каире.
Для успешного начала и развития нашего наступления прежде всего требовалось пробить брешь в оборонительных рубежах Роммеля, а потому следовало уделить особое внимание артподготовке. Я пришел к выводу, что моему штабу необходим новый начальник артиллерии. Когда я сказал об этом одному старшему офицеру штаба ближневосточной группировки в Каире, тот ответил, что мой нынешний начальник артиллерии — милейший человек да к тому же чемпион по гольфу. Я согласился с тем, что он очень мил, но добавил, что играем мы вовсе не в гольф. И попросил прислать из Англии бригадного генерала Киркмана, которого считал лучшим артиллеристом британской армии (теперь он генерал сэр Сидни Киркман и руководит гражданской обороной в министерстве внутренних дел).