Мой отец не был ее родным сыном, но по законам предков она должна была его воспитывать. В отношении пищи ограничений у моего отца и его братьев не было, чего нельзя сказать об остальном. Тот же старый евнух рассказывал: "Ваш отец и его брат в ее присутствии даже смеяться не смели. Если они смеялись в голос, тут же раздавался окрик: "Что смеетесь? Невоспитанные!""

Первая наложница великого князя Чуня, Яньчжа, умерла очень рано. Моей родной бабкой была вторая наложница — Люя. После смерти первой жены деда она стала главной в семье. Люя была не такой упрямой, как Ехэнала, но у нее часто происходили приступы нервного расстройства. Причина этой болезни была связана с судьбой ее детей и внуков. Она тоже потеряла двухлетнюю дочь. Но больше всего подействовало на ее психику и лишило ее рассудка усыновление младшего сына. У нее было три сына — Цзай Фэн, Цзай Сюнь и Цзай Тао. Цзай Тао с малых лет рос при матери. Когда ему исполнилось одиннадцать лет, Цы Си издала указ, по которому Цзай Тао должен был стать приемным сыном князя императорской крови четвертой степени И Мо — двоюродного брата моего деда. Получив высочайший указ, моя бабка рыдала до полуобморочного состояния. С тех пор у нее стали появляться нарушения психики.

У И Мо не было детей, поэтому, получив приемного сына, он, естественно, неописуемо радовался, словно у него самого родился сын. На третий день было устроено пышное торжество и приглашены многочисленные гости и друзья. И Мо обычно не очень умел услужить Цы Си, что давно вызывало у нее недовольство. Увидев его таким радостным, она еще больше разгневалась и решила ему отомстить. У Цы Си было "известное изречение": "Кто мне хоть раз испортит настроение, тому я его испорчу на всю жизнь". Не знаю, чем Цы Си досадила И Мо, но только он как-то от злости нарисовал картину, на которой была изображена нога. В картине содержался намек на то, что Цы Си специально во все вносит беспорядок и валит в кучу и дела государственные, и домашние дрязги (слова "нога" и "вносить беспорядок" в китайском языке произносятся одинаково). К картине была сделана стихотворная надпись:

Я пытался увернуться от ноги ужасной силы

И решил построить башню, чтобы спрятаться от "милой".

Триста чи [21]была у башни высота,

Но и там меня преследует нога.

Цы Си каким-то образом узнала о существовании картины и, чтобы излить свой гнев, внезапно издала еще один указ, в котором усыновленного уже более пяти лет назад Цзай Тао предлагалось снова усыновить, передав его на этот раз восьмому брату деда — князю императорской крови второй степени Чжуну, по имени И Гэ. После такого потрясения И Мо и его жена слегли. Вскоре И Мо скончался. Цы Си умышленно послала Цзай Тао совершить на могиле обряд жертвоприношения от своего имени. В этой роли Цзай Тао, естественно, даже не мог стать перед надгробием на колени. Не прошло и полугода, как жена И Мо, не выдержав издевательств, также покинула этот мир.

Одновременно со вторым усыновлением Цзай Тао Цы Си велела усыновить и Цзай Сюня, отдав его другому двоюродному брату деда — князю императорской крови второй степени Миню, по имени И Чжи. Получилось именно так, как сказано в надписи к картине:

Триста чи была у башни высота,

Но и там меня преследует нога.

У бабки, которая теперь, словно затворница, сидела дома, вдруг забрали еще одного сына. Это был второй удар, а за ним вскоре последовал и третий. Только моя бабка сосватала отцу хорошую невесту, как был получен высочайший указ Цы Си о его помолвке. Первый раз мой отец был сосватан еще раньше, но его первая невеста покончила с собой в 1900 году из страха перед иностранцами, когда союзная армия восьми государств вошла в Пекин. В тот год так погибли многие маньчжурские семьи. Когда отец, сопровождая Цы Си и Гуансюя, был в Сиани, бабка вновь сосватала ему невесту и устроила "большую помолвку", то есть подарила невесте скипетр. По обычаю дарение кошеля означало "малую помолвку", при которой еще имелись пути к отступлению. После же "большой помолвки" девушка считалась "членом семьи свекрови". И если до свадьбы происходило неожиданное несчастье, например умирал жених, то по старым феодальным законам невесту ждала трагическая участь "вдовы, смотрящей за ворота", или гибель во имя долга и чести. Цы Си, разумеется, не беспокоило, как воспримут ее решение молодые и их родители. Цы Си вообще никто не смел ослушаться. Бабку мою, с одной стороны, страшил гнев Цы Си, с другой — отмена "большой помолвки". Она боялась, что с невестой может произойти что-нибудь непредвиденное. Пойди она против решения Цы Си, обеим бы сторонам несдобровать. И хотя многие ее успокаивали, говоря, что указом вдовствующей императрицы отменить "большую помолвку" можно без каких-либо последствий, она и слушать ничего не хотела.

Через шесть лет ее здоровье резко ухудшилось. Это произошло в тот день, когда члены Государственного совета прислали высочайший указ, по которому мне надлежало явиться во дворец. Получив его, бабка тут же лишилась чувств. С того дня приступы неврастении у нее участились. Ей было то лучше, то хуже, и так продолжалось до самой ее смерти. Она умерла в тот год, когда я уехал из Пекина в Тяньцзинь. Ей тогда было 59 лет.

Мой отец, великий князь Цзай Фэн, в возрасте восьми лет потерял отца и, как завещал великий князь Чунь, воспитывался двумя старушками в традиционном аристократическом духе. Когда он стал регентом, у него появилось много денег. Всеми домашними делами занималась мать, а казной и приемами ведал специальный совет во главе с управляющим [22]. В распоряжении Цзай Фэна была стража, евнухи, слуги и куча прихлебателей, которые подавали ему советы и идеи и развлекали его. Ему не приходилось заботиться ни о домашних делах, ни тем более утруждать себя приобретением каких-либо знаний. Он мало был связан с внешним миром и, кроме официальных визитов, почти нигде не появлялся.

У отца было две жены, от которых родились четверо сыновей и семеро дочерей. Моя вторая мать появилась в доме после Синьхайской революции. Три мои сестры и два брата, а также четверо сестер от второй матери родились уже в годы республики. Из этой семьи в живых остались только брат и сестра. Отец умер в начале 1951 года, а родная мать умерла еще в 1921 году.

Отец и мать были совершенно разными людьми. Некоторые считают, что маньчжурские женщины зачастую энергичней своих мужей. Может быть, это и так. Я помню, что моя жена Вань Жун и моя мать Гуаэрцзя во многих делах разбирались лучше, чем мы с отцом. Маньчжурские девушки могли самостоятельно вести хозяйство в доме, и их особо уважали старшие, потому что каждая из них могла быть избрана во дворец в качестве императорской наложницы четвертого ранга (как мне кажется, молодые люди либо бездельничали, либо были заняты службой, и заботы о доме, естественно, ложились на плечи женщин, поэтому они и были более энергичны). В семье отца мою мать очень любили. Цы Си как-то сказала: "Эта девушка даже меня не боится". Когда мать начинала тратить деньги, отец и бабушка хватались за голову. Доход отца, не считая земельной ренты, персонального жалованья и денег на "воспитание чувства неподкупности" [23], ежегодно составлял 50 тысяч лянов серебра. Получал он их и в годы республики от малого двора. Каждый раз не успевали деньги попасть в руки, как мать тратила их до последнего фыня. Отец всячески пытался бороться с этим: производил раздел имущества и денег, выделял ей определенную сумму на расходы, однако ничего не помогало. Он даже прибегал к битью посуды. Брал, например, со стола вазу и разбивал ее об пол, выражая этим свой гнев. Но все время бить посуду ему было жалко, поэтому позднее для этой цели специально изготовили небьющиеся медные чайники и алюминиевые чашки (мой младший брат видел эти "орудия воздействия"). Вскоре мать разгадала эту уловку отца. Кончилось все тем, что отец вновь стал давать ей деньги. При виде присылаемых счетов бабушка тяжко вздыхала и плакала, а отцу оставалось лишь в который раз посылать приказчика продавать антикварные изделия и землю.