Мой отец к этому времени уже окончательно стал сторонником поддержания существовавшего положения. Жить бы мне тихо и спокойно в Запретном городе, а ему ежегодно получать свои обычные 42 480 лянов серебра, и он был бы доволен. Поэтому он так легко поддался нажиму Департамента двора. Однако отец вовсе не обладал тем искусством убеждения, на которое так надеялись в Департаменте. Повторяя слова наставников, он не мог какими-либо новыми доводами убедить меня, и я одной фразой поставил его в тупик:
— Ведь в резиденции вашего высочества давно уже установлен телефон!
— Это… это… но… Но это не одно и то же, что у вашего величества. Лучше об этом поговорить дня… дня через два.
Я вспомнил, что косу он перестал носить раньше меня, телефон установил раньше, не разрешил мне купить автомобиль, а сам купил, и в душе был очень доволен.
— Как это, император не одно и то же? Что, у меня даже и такой свободы нет?! Не согласен! Установить, и все! — Я обернулся к евнуху: — Передать Департаменту двора — чтоб сегодня же был телефон!
— Хорошо, хорошо, — закивал отец, — хорошо, хорошо, установить…
Вместе с телефоном прислали телефонную книгу. Листая ее, я решил поразвлечься. Наткнувшись на фамилию известного певца Пекинской оперы Ян Сяолоу, я снял трубку и назвал номер. Когда мне ответили, я, подражая интонациям актеров Пекинской оперы, продекламировал:
— На сцену вышел Ян Сяолоу?
В трубке я услышал смех и вопрос:
— А кто вы? Ха-ха!..
Не дождавшись конца фразы, я повесил трубку. Тут же я сыграл такую же шутку с известным клоуном Сюй Гоуцза. Потом позвонил в ресторан "Дунсинлоу" и велел привезти роскошный ужин по ложному адресу. Позабавившись так некоторое время, я вдруг вспомнил о докторе Ху Ши, о котором только что упоминал Джонстон. Мне захотелось послушать, каким голосом разговаривает этот автор "Пикника на берегу реки", и я назвал его номер. Так получилось, что подошел к телефону он сам. Я спросил:
— Вы доктор Ху Ши? Прекрасно. Угадайте, кто я?
— Кто вы? Что-то я не могу узнать…
— Ха-ха! Можете не отгадывать. Я скажу. Я — Сюаньтун!
— Сюаньтун?.. Это ваше величество?
— Верно. Я император. Теперь я услышал ваш голос, но я еще не знаю, как вы выглядите. Будет свободное время — заходите во дворец, чтобы я имел возможность посмотреть на вас.
Эта случайная шутка действительно привела его во дворец. Джонстон рассказывал мне, что Ху Ши специально навестил его, чтобы убедиться в подлинности телефонного звонка, ибо он не смел и надеяться, что "его величество" позвонит ему по телефону. Он тут же узнал у Джонстона процедуру посещения дворца, понял, что я не заставлю его отбивать земные поклоны и что характер у меня неплохой.
Наша встреча, происшедшая по воле прихоти, длилась всего около двадцати минут. Я спросил его о назначении байхуа и о том, где он бывал за границей и т. д. Когда Ху Ши ушел, я просто перестал думать о нем. Меня мало беспокоило, как восприняли эту личную встречу с "новым человеком" князья и особенно наставники, которые теперь стали чувствовать себя со мной все более неспокойно, а мне они становились еще более неприятными. К этому времени я уже несколько раз бывал за пределами Запретного города. Началось с того, что я выразил желание лично совершить обряд жертвоприношений на могиле моей матери. Преодолев неимоверное сопротивление, я добился этой частички свободы, но она лишь разожгла аппетит. Мне стали противны эти трусливые, придурковатые чиновники, и летом 1922 года моя решимость уехать за границу возросла. Мои разногласия с князьями достигли продела, когда я официально высказал идею поехать на учебу в Англию. Это было не то, что установка телефона. Князья не уступали ни на йоту. В конце концов даже больше всех сочувствующий мне дядюшка Цзай Тао разрешил мне только приготовить дом в Тяньцзине на территории английской концессии, где я мог бы, укрыться в случае крайней необходимости. Не имея возможности выходить открыто из Запретного города, я стал просить помощи у Джонстона. Как я уже писал выше, последний был против моей поездки за границу, считая, что время для нее недостаточно подходящее. Поэтому, набравшись терпения, я стал выжидать удобного момента и одновременно готовился к побегу. У меня появился верный друг, искренне желавший помочь мне, — мой младший брат Пу Цзе.
В то время я и Пу Цзе действительно были настоящими, близкими друг другу братьями. Наши настроения и помыслы были еще более схожи, чем наша внешность. Пу Цзе тоже всей душой стремился вырваться из своего семейного круга и найти свой путь. Все мечты и надежды он связывал с заграницей. Его и мое окружение мало чем отличались одно от другого.
Пу Цзе был моложе меня на год, но о жизни знал больше меня. Главное — он мог свободно бывать в городе, для чего ему достаточно было дома сослаться на визит во дворец. Прежде всего нам необходимо было запастись деньгами. Мы решили самые дорогие надписи, картины и антикварные изделия, якобы подаренные мною Пу Цзе, вынести за пределы дворца и собрать в моем доме на английской концессии в Тяньцзине. В течение полугода, уходя после занятий домой, Пу Цзе ежедневно уносил с собой большой сверток с надписями, картинами, старинными предметами, причем лучшими из лучших. В то время Департамент двора и наставники вели учет каллиграфических произведений и картин, и я по составленным ими спискам выбирал самые ценные. Редкие книги, изданные в Сунскую и Минскую эпохи и находившиеся в зале Сичжаожэнь дворца Цяньцингун, также были похищены нами и перевезены в Тяньцзинь. Общее количество вывезенного составляло свыше 1000 настольных свитков с иероглифами и картинами, свыше 200 различных стенных свитков и отдельных листов из альбома, свыше 200 редких ксилографов Сунской эпохи. Когда в тринадцатый год республики я покинул дворец, Комитет по восстановлению цинского двора при проверке дворцового хозяйства обнаружил список подарков для Пу Цзе. Список был перепечатан и опубликован. И выяснилось, что среди подарков было много редчайших книг, дорогих шелков и драгоценностей, которые в большинстве своем оказались вывезенными за границу. Из вещей, перевезенных в Тяньцзинь, несколько десятков были позднее проданы. После образования марионеточного государства Маньчжоу-Го советник Квантунской армии японец Ёсиока перевез все эти ценности на Северо-Восток. Что с ними было после капитуляции Японии, я не знаю.
Следующий этап нашего плана предполагал тайный побег из Запретного города. Достаточно мне было выйти за пределы дворца и прибыть на территорию Посольского квартала, как ни князья, ни республиканские власти уже ничего не смогли бы поделать. Джонстон посоветовал нам установить сначала связь с дуайеном дипломатического корпуса голландским посланником Удендайком, с тем чтобы тот мог заранее подготовиться принять нас. Этот совет я получил от Джонстона в марте 1923 года — двенадцатого года республики. А еще за девять месяцев до этого он был противником моей поездки за океан. Я не знал ни того, почему он изменил свое мнение, ни того, о чем он договаривался с дипломатами из Посольского квартала. Благодаря его советам я обрел большую уверенность, и это меня вполне удовлетворяло. После того как Джонстон по моей просьбе познакомил дипломатов с моим намерением, я сам поговорил с Удендайком по телефону, а затем послал Пу Цзе посетить голландскую миссию, Удендайк в разговоре по телефону обещал мне помочь и лично договорился обо всем с Пу Цзе. Он не мог послать автомобиль непосредственно во дворец, машина должна была ждать у ворот Шэньумэнь. Самым трудным для меня было проскользнуть через ворота, все же остальное не представляло проблемы. Удендайк брал на себя ответственность за все — от пищи и крова в первый день до того момента, когда моя нога ступит на английскую землю и я войду в ворота английской школы. Мы наметили конкретный день и час моего выезда из дворца.
К 25 февраля оставался нерешенным лишь один вопрос: как выйти из ворот Шэньумэнь? В Запретном городе меня повсюду сопровождали мои личные евнухи, у входов во дворцы дежурили другие евнухи, вокруг дворцовых залов на часах стояла стража, а за воротами Шэньумэнь нес охрану дворца патруль республиканской армии. Я считал, что все проблемы можно было решить, поладив с личными евнухами и евнухами, дежурившими у входа во дворец. Однако планы мои были весьма несовершенны, а способ завоевать доверие евнухов сводился всего лишь к затрате некоторой суммы денег. Получив их, евнухи несказанно обрадовались и благодарили меня за милость, и я не мог и предположить, что за час до условленного времени один из них доложит обо всем Департаменту двора. Мы еще не успели выйти из палаты Янсиньдянь, как узнали, что отец отдал строжайшее распоряжение никого не впускать и не выпускать из ворот дворца. Так и остались мы с Пу Цзе, одураченные, в дворцовой палате Янсиньдянь.