В другой коробке он нашел свои старые ежедневники, маленькие гармошки, в которых каждому дню отводилось по строчке. Настоящих дневников он не вел никогда, мысль записывать что-то из своей жизни казалась ему абсурдной. Сохранились только эти гармошки, в которых года подытоживались с помощью ключевых слов — имен, встреченных им людей, названий курортов, дней рождения, экзаменов и походов к врачам. В первые парижские годы он записывал и названия всех увиденных фильмов, всех ресторанов, в которых ему приходилось бывать. Но со временем ему это надоело. Тем более что он стал ходить в одни и те же рестораны, а в кино смотрел не заслуживающие упоминания фильмы. С Надей и Сильвией он встречался так часто, что не имело смысла записывать их имена. В последние годы в ежедневниках появлялось все больше пустых месяцев, не оставивших никакого следа. В одном из них лежал список всех женщин, с которыми переспал Андреас. Он начал читать имена. Кого-то забыл, кого-то вспоминал только после долгих раздумий. Список уже давно не обновлялся, он дополнил его несколькими именами, потом скомкал и выбросил.

Один список из многих, подумал он. Его жизнь была бесконечной чередой школьных уроков, сигарет и застолий, киносеансов, встреч с безразличными ему любовницами и друзьями, несвязным списком малозначимых событий. Когда-то он бросил попытки придать всему этому цельную форму, отыскать эту форму. Чем бессвязнее становились события его жизни, тем легче ему было заменять одно другим. Порой он казался себе туристом, бегло осматривавшим достопримечательности города, даже названия которого он не знает. Одни начала, не имеющие ничего общего с концом, со смертью, которая не значит ничего — лишь то, что его время истекло.

На выходных родители госпожи Кордельер осмотрели квартиру. Она им понравилась, и в тот же день был заключен предварительный договор. Кордельеры решили заново перекрасить все стены и отциклевать полы. Мебель они брать не захотели.

Агент по недвижимости объявил, что окончательный договор можно будет подписать лишь через полтора месяца. Андреас сказал, что через несколько дней съедет с квартиры и отправится за границу. Агент предложил ему оформить доверенность, чтобы кто-нибудь мог представлять его интересы у нотариуса. Деньги ему переведут сразу по заключении договора.

В понедельник за мебелью приехал старьевщик. Когда он начал упаковывать статую Дианы, Андреас сказал, что эту вещь он хочет оставить себе. Старьевщик заявил, что она ничего не стоит. За мебель он предложил какие-то гроши. Андреас из принципа поторговался и немного поднял цену.

Теперь все его имущество помещалось в одном чемодане, в том самом красном чемодане из кожзаменителя, с которым он приехал в Париж восемнадцать лет назад: немного одежды, туалетные принадлежности, спальный мешок, письма Фабьен, аудиокассеты и две сохраненные им книжки. Он даже не стал брать записную книжку с адресами знакомых. Ощущал себя свободным, избавившимся от ненужного груза. Ему казалось, все эти годы он проспал, онемел, как часть тела, долго находившаяся без движения. Он чувствовал ту сладостную боль, какая бывает, когда кровь снова приливает к руке или ноге. Он еще жил, еще двигался.

Андреас ночевал в квартире последний раз. Лег на пол в спальный мешок, как делал в первые дни своего пребывания здесь, и, как тогда, квартира показалась ему чужой и необжитой. Спал он плохо. Проснулся на рассвете. Встал и начал бродить по комнатам. Его шаги гулко отдавались в пустоте, а кашель приобрел угрожающий отзвук. Андреас подошел к окну и открыл его. Ночью моросило, и все цементные плиты стали одинаково черными и блестящими. Он закурил сигарету и выкурил ее до конца, хотя она показалась ему противной. Смотрел на дрозда, прыгавшего с ветки на ветку. Когда он закрыл окно, дрозд испугался и улетел. Андреасу хотелось еще немного побыть здесь, чтобы проститься с квартирой, которую он больше никогда не увидит, но внезапно у него пропал к ней всякий интерес. Нельзя с чем-то или кем-то проститься, подумал он. Последний взгляд был таким же, как первый, воспоминание — одной из многих возможностей.

Он завернул статую в снятую вчера занавеску. И ушел из квартиры, не оборачиваясь. В почтовом ящике лежало несколько рекламных проспектов и письмо, которое он взял, не взглянув на имя отправителя. Надо сообщить на почту о своем отъезде, подумал он, однако нового адреса у него не было, он не знал, где остановится. Наверно, письма будут отсылать обратно с маленькой пометкой: «Адресат переехал».

Ключ он, как и договаривались с агентом по недвижимости, бросил в почтовый ящик. Когда дверь подъезда захлопнулась, он некоторое время постоял, не зная, куда идти. Наконец пошел тем же путем, каким в последние годы ходил едва ли не каждый день. Вниз по улице к бульвару Клиши. Снял в банке все имеющиеся у него сбережения. Потом отправился дальше, не сворачивая, до бульвара Мажента, а оттуда до Северного вокзала. Проходя мимо больницы, он немного ускорил шаг, словно боялся, что кто-то может узнать его и остановить. За вокзалом к нему обратилась женщина примерно того же возраста, что и он.

— Прошу прощения, — сказала она, когда их взгляды встретились.

Андреас отгородился рукой. Хотя женщина не была похожа на нищенку, он наверняка знал, что она попросит у него денег. Хотел что-то сказать, но голос не слушался. Двигался только рот. Женщина возразила что-то, так же беззвучно, как и он, и они разошлись в разные стороны. Может, она хотела узнать время, подумал Андреас, или спросить дорогу. Он обернулся. Женщина уже скрылась из виду.

Он поехал в Дёй. Выехал позже, чем обычно, час пик миновал, но пассажиров было много, и Андреас остался стоять в тамбуре вместе с завернутой статуей и чемоданом. В Дёе он не пошел в школу, а двинулся в другом направлении.

Торговец подержанными автомобилями хотел продать Андреасу машину подороже старого «ситроена 2СѴ». Сказал, что у него есть куда более совершенные модели по чуть более высокой цене.

— Это — машина на любителя, — сказал он, — тут вы платите только за имя. Позвольте показать вам нечто более спортивное.

— Я — любитель, — ответил Андреас. Сказал, что заплатит наличными. Вытащил из кармана пачку купюр и отсчитал на глазах у изумленного продавца нужную сумму. — Можно садиться и ехать?

Продавец сказал, что сначала надо оформить документы. Это займет по крайней мере пять дней. Андреас спросил, где находится ближайший отель. Здесь — не знаю, ответил торговец. В Энгиене есть курортные пансионы, но там дорого. Если ему не нужно в город, то на окружной много дешевых отелей.

Андреас взял такси и доехал до Порт-де-ля-Шапель. Прямо у окружной нашел недорогой «Этап»[4] и снял номер. Сказал, что не знает, долго ли пробудет, и заплатил за одну ночь.

Двенадцати еще не было, и ему пришлось ждать, пока не освободят номер. Он сидел в холле. У стены стояли автомат с напитками и сладостями и автомат с картами города, словарями, зубными щетками и презервативами. Все, что нужно, подумал Андреас. Несколько темнокожих парней столпились у автоматов и без умолку галдели. На постояльцев они похожи не были.

Андреас наблюдал, как супружеская пара с ребенком остановилась возле стойки регистрации и разговаривала с портье. Отец был не старше Андреаса, но выглядел усталым и замотанным. На нем были джинсы и старомодный вязаный свитер, под которым проступал маленький животик. Сын, ровесник учеников Андреаса, был почти того же роста, что и отец. Тощий и бледный мальчик с прыщами на лице. У матери были коротко стриженные, крашеные волосы. Андреас нисколько не сомневался, что это немцы. Отец выглядел потерянным и неуверенным в себе, мать злилась. Портье нетерпеливо что-то им втолковывал.

Андреас подошел к стойке и по-немецки спросил, не может ли он помочь. Мужчина с удивлением взглянул на него и объяснил: ему казалось, что парковка включена в стоимость номера. Андреас перевел. Портье сказал, что за стоянку в подземном гараже надо платить отдельно. Речь шла о небольшой сумме, но, похоже, отец не предполагал дополнительных расходов. Семья явно была небогатой, вероятно, они посчитали все в обрез и потратили больше, чем планировали.