Я никогда не делал ничего, чтобы специально шокировать зрителей, а просто правдиво рассказывал какую-то историю. Я не лгу о своих героях, не возвожу на них напраслину. Они такие же живые, как и люди вокруг нас.

Однако многие восприняли «Сладкую жизнь» как скандальный фильм. Он приобрел мгновенную известность. Я не добивался этой скандальной огласки и не понимаю, почему фильм воспринят именно так. Такая реакция мне непонятна, но именно она принесла фильму коммерческий успех и мировую популярность. Лично мне неприятно быть обвиненным во всех смертных грехах и в том, что я наживаюсь на запретных темах, однако, когда люди шли и смотрели фильм, большинству из них он нравился, и они не находили его таким уж порочным, хотя некоторые все же находили.

«Сладкая жизнь» помогла мне познакомиться с Жоржем Сименоном, который в детские и юношеские годы, проведенные в Римини, был моим любимым писателем. Его книги настолько замечательны, что мне не приходило в голову, что они написаны человеком. Много лет спустя, познакомившись с ним в Каннах, я испытал глубокое волнение. Он сказал, что переживает те же чувства. Как выяснилось, Сименон был председателем жюри Каннского кинофестиваля, удостоившего «Сладкую жизнь» первой премии — Золотой пальмовой ветви. Для меня было бы большим событием познакомиться с ним в любое время, но познакомиться при таких обстоятельствах — об этом можно только мечтать. Джульетта была так счастлива, что поцеловала его, и он поднялся на сцену с пятном от помады на щеке.

Меня удивило, что Сименон считал себя неудачником. Он никогда не чувствовал, что добился многого. И повторял, что восхищается тем, что делаю я — я, который был его страстным поклонником! Я спросил, как может он сравнивать нас, он, написавший такие удивительные книги, и он ответил: все дело в том, что его произведения- всего лишь о скучной действительности.

Кто-то мне сказал, что один популярный и престижный американский словарь включает «dolce vita» в число английских словосочетаний с 1961 года, когда вышла на экраны «Сладкая жизнь». Сам фильм не упоминается, но указывается итальянское происхождение словосочетания и дается его толкование: «жизнь праздная и эгоистическая».

«Папараццо» тоже оказался в этом словаре, что меня позабавило. После моей фамилии в биографическом разделе шло и определение «феллиниевский», что показалось мне удивительным. Думаю, однако, что американские продюсеры не пользуются этим словарем. Да и итальянские, очевидно, тоже не расположены читать словари.

Снимая фильм, я понял, что в целях достоверности надо несколько изменить виа Венето: мне была нужна возвышенная реальность, и я должен был контролировать обстановку на этой улице. Анджело Риццоли, продюсер, согласился выполнить мои требования при условии, что я откажусь от моих процентов с прибыли, что было указано в контракте. Если б этот пункт остался, я стал бы богачом. Но я сделал выбор. Мне пришлось — ради фильма. Ни секунды не колеблясь, я отказался от огромного денежного вознаграждения за «Сладкую жизнь». Хуже того, повторись все снова теперь, когда я знаю, от чего отказался, я поступил бы точно так же.

За постановку фильма я получил 50 тысяч долларов. Вот и все.

Мой фильм принес миллионы долларов. Многие люди разбогатели, но меня среди них не было. Анджело Риццоли сделал мне подарок — золотые часы.

После «Сладкой жизни» в моей жизни наступил момент, когда, если б я захотел, я мог бы делать большие деньги или снимать много фильмов. Все упиралось в то, что я по-прежнему не мог делать фильм, не думая о его финансировании, а на компромиссы я идти не собирался. Меня не волновало, что продюсеры, если я не шел навстречу их пожеланиям, платили мало лично мне, самое страшное, что я с трудом доставал деньги, чтобы снимать то, что мне хотелось. Продюсеры не хотели «феллиниевского» фильма, им нужно было только, чтобы фильм снял Феллини. Они не говорили мне «нет». Все дело в том, что они не говорили «да». Надежда оставалась. Я был очень терпелив. Я хотел снять мой фильм, а не их. И даже не догадывался, что наступил мой час и он больше не повторится, продлившись недолго.

Я тратил драгоценное время, негодуя на то, как мало заплатили мне за «Сладкую жизнь», а негодование крадет энергию. А потом сожалел, что попусту тратил время, а сожаление тоже крадет энергию.

Тогда я еще не знал, какой коммерческий успех ожидает «Сладкую жизнь», как не знал и того, что ни один мой фильм не повторит этот успех. Не представляю, что бы я делал, если бы это знал. По-настоящему я думал только о съемках следующего фильма. Раньше у меня всегда были трудности с поисками продюсера, и никогда не было так, чтобы несколько продюсеров соперничали за право финансировать фильм Феллини. А с одним предложением хороший торг не получится. Один покупатель ставит тебя в невыгодное положение. Джульетта никогда не могла понять, почему мне так мало платят.

Журналисты постоянно задавали мне один и тот же вопрос: что я собираюсь снимать после «Сладкой жизни». Мне делали самые разнообразные предложения. Непривычное и приятное ощущение: не быть просителем, а видеть, что тебя добиваются. О сладость ухаживания! Как быстро привыкаешь, что ты всем нужен. К хорошему вообще легко привыкаешь. И я, как хорошенькая молодая девушка, решил, что такое будет продолжаться вечно. Я не подозревал, как недолго это будет длиться, могу только сказать, что почувствовал вкус успеха.

Я не знал, что другого подобного момента больше не будет, и это имело два недостатка. Во-первых, я не воспользовался им в должной мере, во-вторых, не насладился так, как мог. Но было и преимущество: я беспечно радовался, а что может быть лучше? Тогда кажется, что жизнь вечна, а горести и смерти случаются только с другими. Когда слишком дорожишь отпущенной тебе минутой счастья, оно — не в радость.

Я никогда не мог понять американских продюсеров. Наведываясь в Рим, они поселяются в «Гранд-отеле», куда приезжают заключать сделки, — то, что у себя на родине делают в Беверли-Хиллзе, в той великолепной гостинице, где останавливаются все знаменитости, — «Беверли-Хиллз-отеле»; там, в «Поло-Лаундже», они устраивают свои дела. В Риме американцы все время сидят в нижнем белье у себя в роскошном номере и делают международные звонки. Зачем так далеко ехать, чтобы звонить на родину? На столе у них всегда бутылка с минералкой. Когда к ним приходишь, они не выказывают никакого смущения, что принимают тебя почти голым и не предпринимают никаких попыток что-нибудь надеть. Думаю, они хотят, чтобы ты чувствовал себя непринужденно.

Когда у них находишься, они почти все время говорят с кем-то еще по телефону — с коллегами из Штатов или Японии. Или еще с кем-нибудь. Возможно, таким образом они хотят убедить тебя в своей значительности, а может, убедить Самих себя? Они что есть силы орут в трубку, ибо не доверяет итальянской телефонной связи, как не доверяют и итальянской воде. Во время разговора стараются говорить на посторонние темы — о чем угодно, только не о том, зачем ты пришел. Затем, в последние минуты твоего пребывания, неожиданно заговаривают о главном. Почему американские дельцы тратят уйму времени на разговоры ни о чем, травят анекдоты, упорно избегая говорить о предмете, из-за которого ты, собственно, к ним и пришел, и затем упоминают о нем в последние минуты? Может, они чего-то боятся?

Если говоришь им «нет», они думают, ты торгуешься. Им и в голову не приходит, что ты действительно отказываешься. Затем заманивают тебя на телевидение, чтобы ты продавал свое творчество как «мыло». В частности, мне предлагали показать на всю Америку, как готовить спагетти. Я никогда не готовлю спагетти — даже дома. У меня не хватает терпения дождаться, пока вода закипит. По сути, я сказал: нет. Но на самом деле я просто не могу повторить при женщинах, детях и в печати, как я дословно ответил на такое предложение.

Американская киноакадемия номинировала меня на «Лучшего кинорежиссера» за «Сладкую жизнь» — впервые иностранный режиссер удостоился такой чести.