Эта версия была изложена впервые в "Цене свободы"*. Рой Александрович Медведев в своей фундаментальной, на мой взгляд, лучшей до сих пор биографии Андропова ее оспорил на том основании, что в 1967 году о Юрии Владимировиче мало что знали и в нашей стране, и за границей, иностранные журналы не писали о нем как о "восходящей звезде", а Брежнев "не читал иностранных журналов; он очень бегло просматривал обзоры ТАСС и не считал Андропова своим соперником, хватало других, более влиятельных"**.

По лености своей я никогда не взялся бы соперничать с великим тружеником и собирателем документации, каким является мой друг Медведев. Но в данном случае от своего мнения не отступлюсь. Дело в том, что в одном из номеров журнала, не то "Тайм", не то "Ньюсуик", был напечатан очерк об Андропове с высокой оценкой его интеллектуальных качеств и с прогнозом, что этот политический деятель может как раз стать той самой "восходящей звездой". Были и другие оценки подобного рода со ссылками на его роль в продвижении Кадара после венгерских событий, создании сильного отдела, им возглавляемого, и даже, помнится, с упоминанием нашей консультантской группы, в которой усматривали аналог мозговых центров, входивших тогда в моду.

К сожалению, говорю об этом по памяти. Что же касается того, что Брежнев читал лишь сводки ТАСС, то это и вовсе не аргумент - любая публикация о потенциальном сопернике немедленно ложилась ему на стол, вполне вероятно, что их-то он как раз и читал самым внимательным образом. Вдобавок у Леонида Ильича был сильнейший инстинкт по этой части - тут он даже Ельцину дал бы сто очков вперед. В том-то и заключался его гениальный и иезуитский ход: "ставя" на КГБ сильного, талантливого человека, он тем самым надежно защищал себя от самого опасного в тот момент соперника - Шелепина и одновременно на годы загонял в угол самого Андропова.

Продолжу рассказ о том откровенном разговоре.

- Кое в чем должен согласиться с тобой, - сказал Андропов, - во многом ты преувеличиваешь. Но сейчас я бы не хотел вступать в идеологический спор. Меня интересует, что можно сделать конкретного в плане совершенствования государственного механизма, вы же, юристы, над этим думаете?

Уловив нотку легкого раздражения в голосе шефа, я стал ему пересказывать те робкие предложения, какие кочевали по страницам "Советского государства и права", "Социалистической законности" и других журналов. Речь там шла, как всегда, о том, чтобы обогатить законодательство, поднять роль суда, укрепить процессуальный порядок рассмотрения уголовных и гражданских дел. Самой дерзкой идеей было робкое предложение подумать о возрождении суда присяжных.

Юрий Владимирович вяло комментировал все это псевдоноваторское словоблудие. Оно ему явно наскучило, и он сказал недовольным тоном:

- Ну вот, завел бодягу.

- Так вы сами этого хотели.

- Ладно, считай, мы квиты, начнем все сначала. Только теперь для затравки я сам скажу, что думаю. Понимаешь, наша система не то что плоха, ведь она свои задачи выполняла, да еще как. Коллективизацию провели, индустриализацию осилили, в такой страшной войне верх взяли, да и после войны быстро поставили страну на ноги, в космос вышли. Все так. И тем не менее все мы чувствуем неполадки в государственном механизме, причем такие, каких не исправишь двумя-тремя умными решениями. Машина, грубо говоря, поизносилась, ей нужен ремонт.

- Капитальный, - вставил я.

- Может быть, капитальный, но не ломать устои, они себя оправдали. Причем реформы нам нужны и в экономике, и в политике. Тут центральный вопрос - с каких начинать. Я с тобой согласен, не обойтись без существенных поправок в государстве. Советам больше прав дать, чтобы они действительно хозяйствовали, а не бегали по всякому пустяку в райком или даже в ЦК. Позволить людям избирать себе руководителей - политическая культура выросла, иной рабочий или крестьянин нам с тобой сто очков вперед даст, а мы его все держим за несмышленыша, учим, как жить, ставим над ним дураков-начальников.

Но в чем я абсолютно убежден: трогать государство можно только после того, как мы по-настоящему двинем вперед экономику. На поверхности здесь дела вроде бы неплохо идут: прирост ежегодный есть; нефтью, газом и себя обеспечиваем, и братским странам даем, и на экспорт остается. Вроде бы пусть и дальше так идет. А ты знаешь, в Политбюро крепнет убеждение, что всю нашу хозяйственную сферу нужно хорошенько встряхнуть. Особенно скверно с сельским хозяйством: нельзя же мириться дальше с тем, что страну не можем прокормить, из года в год приходится закупать все больше и больше зерна. Если так дальше пойдет, скоро вообще сядем на голодный паек. И виноваты здесь не колхозы, а плохая организация производства, низкая заинтересованность. Хрущев и так и эдак пытался поправить дело, лозунги вроде бы выдвигались на пленумах и съездах правильные, а все по-прежнему идет наперекосяк.

Юрий Владимирович воодушевился и долго еще рассказывал, как он представляет себе реформу сельской экономики, затем о назревших нововведениях в промышленности, финансах. Все, что он говорил, было по направленности своей близко к тому, что затем стало чуть ли не постоянным лейтмотивом выступлений и принимавшихся на партийных форумах программ. Это был план хотя и неглубокой, не структурной, но достаточно серьезной реформы, которая в конечном счете была официально провозглашена, детально документирована в решениях правительства и умерла тихой, естественной смертью, поскольку у Брежнева не было никакого желания рисковать своим положением и авторитетом, ввязываясь в предприятие с непредсказуемым результатом. Чего ради! На его век, по расчетам, должно было хватить нефти, на которую можно было закупать зерно. И вместо того чтобы заняться экономической реформой и техническим прогрессом, он решил ознаменовать свое правление присоединением к соцсодружеству Афганистана.

Я возразил Юрию Владимировичу:

- Об экономической реформе у нас говорят без перерыва уже десять лет. А если покопаться в бумагах, то еще при Сталине начались эти разговоры. Толку же никакого. Почему? Да потому, что политическое устройство не позволяет, правящий слой закостенел, живет неплохо, а на остальное ему наплевать. С какой стати все это менять? До тех пор, пока этот слой не заменят, хотя бы не освежат, все попытки реформировать экономику пойдут прахом. Разве это правильно, Юрий Владимирович, если человек попал в номенклатуру, стал членом ЦК, это уже гарантирует ему посмертно передвижение с одного высокого поста на другой. Провалит дело в промышленности, давайте пошлем его на село, там не справится - в послы.

- Это ты прав, - вставил Андропов, - дураков наплодили уйму, но их сразу не выживешь. А ждать, пока перемрут, нельзя. К тому же они ой как живучи. Я на своем веку навидался этой публики...

Эта тема сильно его задела. Видно, как всякий умный человек, настрадался он от встреч с глупыми чиновниками и, только набив шишек, научился быть осторожным.

- Все-таки, - продолжал Андропов, - начинать надо с экономики. Вот когда люди почувствуют, что жизнь становится лучше, тогда можно будет постепенно и узду ослабить, дать больше воздуха. Но и здесь нужна мера. Вы, интеллигентская братия, любите пошуметь: давай нам демократию, свободу! Но многого не знаете. Знали бы, сами были бы поаккуратней.

- Так нам бы и сказали, чего мы не знаем. Это ведь тоже, кстати, элемент демократии: свобода слова, печати...

- Знаю, знаю, - прервал меня Юрий Владимирович, - всякому овощу свое время. В принципе согласен, здесь нужны подвижки. Об этом шла речь и на Секретариате. Скажу тебе, между нами, на агитпроп, в науку, культуру придут новые люди.

И они пришли. С.П. Трапезников - куда до него Аракчееву! - сел на науку, а агитпроп, после того как А.Н. Яковлева отослали в Канаду, на годы остался без главы, пока не посадили туда бесхребетного говоруна В.И. Степакова.