Сам того не сознавая, Алый Ниндзя стал законодателем моды, хотя все думали, что это мужчина.

— Прости, папа, — прошептала она, бросая взгляд из окна на необычайно чистое ночное небо, как если бы он смотрел на нее с небес. Отличительной чертой весенней погоды были дожди, дожди и еще раз дожди, но она запланировала эту вылазку на ту единственную ночь, которая по предсказаниям метеорологов должна быть ясной. Кроме того, весьма неприятно замышлять кражи, заранее обреченные на провал из-за проливного дождя.

В дверь постучали, как она того и ожидала, и Фиона вздохнула.

— Я еще не одета, Хопкинс, пожалуйста, уходи.

Открылась дверь, и вошел мужчина с подносом. Он был почти что ее дедом.

— Обожаю непристойность в женщинах и иностранных фильмах. Горячий шоколад?

Фиона снова вздохнула, стараясь не скрежетать зубами при виде его безупречно уложенных серебристых волос и исключительно-опрятного черного костюма. И это ночью-то, обалдеть!

— Мне некогда распивать шоколад. И я уже не та маленькая девочка, которую ты должен оберегать от ночных кошмаров. Тебе давно следует лежать в постели в своей любимой пижаме, которую тебе подарила на день рожденья Мадлена. Ты выглядишь как дворецкий, Хопкинс.

— Я и есть дворецкий, Фиона, — парировал он в точности так же, как триллион или около того раз с того времени, как более двадцати лет тому назад они впервые вступили в эту словесную баталию, после смерти ее отца. — Я служил дворецким еще у вашего отца, мир праху его, а до этого у вашего деда, пусть сгниет его порочная душонка.

— О мертвых либо хорошо, либо никак.

— При жизни я удостаивал его словцом и покрепче, — сказал он сухо, поднимая серебристую бровь. Дворецкий снял крышку с серебряного чайничка, наполненного горячим шоколадом, и ноздри девушки затрепетали от утонченного аромата. — Более того, если вы когда-нибудь поймаете меня за ношением шелковой пижамы, украшенной крошечными фигурками животных со скотного двора, можете отправить меня прямиком в дом престарелых.

— Это же овцы, Хопкинс. — Она сжала губы, стараясь сдержать рвущийся наружу смех. — Ты знаешь считалочку про овец? Это что-то вроде шутки. И кстати, когда ты выбросишь из своего обихода это слово «Леди» и будешь называть меня просто Фиона?

— Несомненно, не ранее того дня, когда начну облачаться ко сну в пижаму с животными. — Он налил восхитительный шоколад в чашечку из тончайшего китайского фарфора и протянул девушке.

Фиона взяла чашку. Проще было пойти на небольшие уступки.

— Она хочет, как лучше.

— На самом деле, всего лишь притворяется, — заметил он. Его ярко-голубые глаза заискрились весельем, но ее-то не проведешь. Не далее как этим утром она застала его за тем, что он нес шоколад Мадлене.

— За работу, леди Фиона. Неотслеживаемый телефон при вас?

— Всегда.

— Заряжен? Когда вы вломились в Британский Музей…

— Когда ты прекратишь меня этим попрекать? Я вышла оттуда с целой коллекцией нефритовых статуэток, «Тлалок» [5]в том числе.

Она выдвинула верхний ящичек письменного стола эпохи Людовика XIV, пока не показалось углубление, сделанное в деревянном днище ящика. Приглушенный щелчок возвестил об открытии потайной ячейки, откуда она извлекла одну из своих алых масок с капюшоном и глянцевую карту серебристого цвета.

— Ах, да, Тлалок. Бог дождя. После того как вы притащили его домой, если мне не изменяет память, в наших краях была зафиксирована осень с рекордным количеством выпавших осадков. Благодарю покорно. Мы, безусловно, прямо-таки умерли бы без дождя, — Хопкинс умудрился выдать эту сентенцию с совершенно каменным лицом. — Может чистый носовой платок?

Она застыла, медленно повернула голову и воззрилась на него.

— Чистый носовой платок? Ты, что, шутишь, что ли, Хопкинс?

Прежде чем встретиться с ней взглядом, он аккуратно сложил полотняную салфетку, которой она не стала пользоваться — белые складки были столь же безупречны, как и перчатки, на ношении которых он до сих пор настаивал.

— Я никогда не шучу. Если мой работодатель, под коим я, конечно же, подразумеваю вас, собирается украсть одну из самых знаменитых драгоценностей Лондонского Тауэра — которая, заметьте, находится в месте, защищенном от взлома — тогда перед лицом королевы и страны вы должны иметь при себе чистый платок.

Фиона уставилась на румянец, расцветший на его щеках, и поняла, какой же она была идиоткой. Она все время беспокоилась о материально-технической базе, необходимой для ее работы, и ни разу не задумалась о тех людях, которые ее любят. Фиона кинула маску и карту на столик рядом с шоколадом и подошла к нему.

— Сегодня я не собираюсь ничего красть, а всего лишь отправляюсь на разведку, ты глухая тетеря. А теперь обними меня.

На мгновение ей показалось, что он откажется, но, в конце концов, Хопкинс вздохнул и обнял ее, похлопав по спине так, как когда она была непоседливым ребенком, обремененным грузом своего положения, а позже, трагического события.

Он быстро отпустил ее и протянул ей маску, которую Фиона заткнула себе за пояс, и карту.

— Вы, что, правда, оставите свою визитку до того, как украдете «Сирену»? Они бросят все свои силы в Тауэр, чтобы помешать вашим планам после того, как вы в прошлый раз оставили с носом Скотланд-Ярд и Интерпол.

Она пожала плечами, оглядываясь на серебряную с позолотой визитку с выгравированной в центре крошечной фигуркой алого ниндзя.

— Это же просто игра, не так ли? Кроме того, они подумают, что я собираюсь украсть целый меч. Возможно, они поменяют меры безопасности.

— Игры загонят вас в гроб. Или в тюрьму, и весьма надолго.

— Не сегодня. Это только разведка. — Она повесила на плечо свое снаряжение и улыбнулась ему.

— И все же, насколько опасной может оказаться эта вылазка?

Обернувшись туманом, Кристоф кружил вокруг Лондонского Тауэра [6]. Вместо того чтобы любоваться прекрасным памятником архитектуры, воин пытался найти лазейку внутрь. Он углядел иронию в своем намерении украсть меч Вильгельма Завоевателя, который лихо и пророчески прозвали «Победитель», из той самой башни, строительство которой начал тот же исторический персонаж. В принципе, ему не слишком-то и нужен был этот меч, да и принц Конлан, вероятно, не придет от его поступка в восторг — захват монаршего имущества и тому подобное — но Кристоф считал, что просто вынуть Сирену из украшенного драгоценными каменьями эфеса значило упустить подвернувшуюся возможность.

Не то, чтобы он вообще нуждался в этом, по слухам, годном лишь для проведения церемониалов плохо сбалансированном мече. Его собственный, который он оставил в Атлантиде во время своего последнего путешествия на родину, был практичен, прост в обращении и смертоносен. Единственное украшение — изумруд на эфесе. Строчка из детской сказки промелькнула у него в голове, хотя возможно, несколько отличающаяся от той, что он слышал в детстве.

«Лучшее оружие, с помощью которого ты сможешь совладать со злом, мой дорогой».

Хотя, если на то пошло, почему бы и нет? Прикидывать способы и искать средства, чтобы вынести этот меч из одного из самых охраняемых мест в мире, это ли не забавное времяпровождение. Достойная попытка избежать скуки.

Миновав главные ворота и ров, который не использовался в течение длительного времени, Кристоф оказался над мостом, по которому ежегодно проходили в Башню миллионы туристов. Можно было бы воспользоваться маршрутом попроще и проникнуть в Тауэр днем под видом туриста, если бы не одно «но» — он терпеть не мог толпы вонючих людишек, да и к тому же, когда это он искал легких путей? Не говоря уже о том, что привычка задавать себе риторические вопросы, вероятно, и есть один из тех путей, ведущих к сумасшествию. Не многим лучше разговоров с голубями.

Бледно-желтый кирпич светился в ночном воздухе, перекликаясь с молчаливым величием стен, стоявших подобно стражам, безразличным и мужественным, и веками взиравших на толпы людей, которые то набегали, то удалялись прочь, словно волны. Если бы стены могли говорить, как гласит старая поговорка, они преподали бы урок на тему «Роль власти в становлении человечества» или поведали поучительные истории тем, кто этого жаждет.