— Говорил, что моя мама была страстно влюблена в жизнь.

— А что еще?

— Говорил, что она была добрая и очень красивая. — Дженнифер глубоко вздохнула. — Поскольку по всем этим качествам я не иду ни в какое сравнение с мамой, вредный старикашка, очевидно, решил позлить меня. И когда я попросила его рассказать еще что-нибудь о маме, он наотрез отказался.

— Ясно, — задумчиво произнес Бардалф и сурово насупил темные брови, намереваясь что-то сказать.

Но Дженнифер его опередила.

— Дело в том, что «Монтрозский угол» в моем представлении — это не просто соединение известкового раствора с кирпичами и архитектурным стилем колониальной эпохи. — Она резко наклонилась вперед и отчеканила слова, пронизанные горечью и отчаянием: — «Монтрозский угол» — это все, что осталось у меня от той жизни, когда была жива мама. Особняк — единственный сохранившийся свидетель тех немногих дней, которые были отпущены нам с мамой Господом, чтобы мы провели их вместе на этой земле.

— Ты должно быть, знаешь что-то еще о своей матери…

— Нет, я ничего больше не знаю! — Дженнифер была в отчаянии: неужели он не расслышал ее слов или не понял их? — Я не знаю, как она выглядела, не знаю, почему и при каких обстоятельствах бросила меня. Мне ничего о ней больше неизвестно. Абсолютно ничегошеньки!

Она заметила, как сжались челюсти Бардалфа, но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он прореагировал на ее слова. Сухим, бесцветным тоном он пробормотал:

— Тебе, может быть, следовало послать документы на ее розыск.

— Я не могу сделать этого. — Ее голос прозвучал жалко и беспомощно. — Возможно, она пустила где-то новые корни, а если я вдруг появлюсь на пороге ее дома, это может разрушить ее жизнь. Кто знает? А мне не хотелось бы причинять ей такое зло. Она бы уже давно сама приехала в Монтроз, если бы пожелала встретиться со мной, не так ли?

— И все-таки ты должна узнать правду о ней, — настаивал Бардалф.

— Нет!

Дженнифер закрыла глаза и запрокинула назад голову. Ее сокрушала мысль о том, что он даже не догадывается, как она боится встречи с матерью. Может быть, та, что когда-то дала ей жизнь, стала теперь полоумной. Или завела кучу любовников. А может быть…

— Бардалф! — Она снова устремила на него горящий взгляд. — Я не в состоянии заняться ее розыском, потому что не перенесу, если буду отвергнута ею.

— Не думаю, что…

— Черт бы тебя побрал! — закричала Дженнифер. — Да откуда тебе знать, как она встретит меня? — Последовала продолжительная пауза, после которой она заговорила уже более спокойным тоном: — Ведь она бросила меня, не так ли? Хотя… я предполагаю, она была уверена, что, независимо от любых ее действий, Юджин все равно выиграл бы в суде опекунство надо мной. Ведь он был юристом. Моя мать просто сбежала, оставив меня на его попечение. И с тех пор никто из знакомых больше не упоминал даже ее имени… Мистер Трэмп говорил, что жизнь из нее била ключом.

— Дженнифер… — Бардалф пожал плечами. — Ни один из твоих доводов не является достаточным основанием для того, чтобы ты могла остаться в особняке. Извини.

Он вышел в прихожую. Вскоре оттуда послышался шум шагов, раздались голоса незнакомых мужчин. Очевидно, грузчики уже вносили его вещи. Она оперлась локтями о стол, закрыла лицо руками и тихонько заплакала. Ее последняя надежда, связанная с матерью, рухнула. Схватка с незваным гостем была проиграна.

Несколько минут спустя Дженнифер перешла из кухни в прихожую. Бардалф взглянул на ее заплаканные глаза, заскрежетал зубами и, вернувшись к рабочим, опять стал давать им указания о том, как лучше разместить его немногочисленные пожитки в просторной прихожей.

Через четверть часа один из грузчиков сказал:

— Все готово, шеф.

Обрадовавшись возможности отвлечься от грустных мыслей, навеянных беседой с Дженнифер, он полностью переключил внимание на рабочих.

— Спасибо, ребята. Было очень приятно пообщаться с вами, — сказал Бардалф и энергично пожал им руки.

Затем достал из заднего кармана кошелек и щедро расплатился с грузчиками. Те начали было смущенно отказываться от непомерного вознаграждения, но Бардалф быстро убедил их, что «больше — это лучше, чем меньше», и рабочие без проволочек согласились с этой философско-экономической аксиомой великодушного заказчика.

На деньги Бардалф смотрел очень просто: до тех пор, пока человек способен зарабатывать их, до тех же пор он может со спокойной душой сорить ими. Эти «бумажки», как он называл деньги, легко приходили к нему и также легко уходили. Никаких проблем с вкладами и процентами на них у него никогда не было.

Попрощавшись с довольными грузчиками и закрыв за ними наружную дверь, Бардалф вернулся к своей до предела разъяренной собеседнице.

— Зачем тебе надо было тратить столько времени на болтовню с ними? Чтобы вывести меня из терпения и услышать мой визг? — бросила ему рассвирепевшая Дженнифер и грозно поставила руки на крутые бедра.

Мужчина на секунду задержал на ее бедрах восхищенный взгляд и с улыбкой произнес:

— Чтобы проявить к простым людям обычное человеческое дружелюбие и вежливость. Или тебя больше устроило бы мое хамство по отношению к ним?

Женщина густо покраснела, смутилась и с трудом выдавила из себя:

— Нет, но ты… просто невыносим!

Бардалфу было приятно смотреть на нее. Ее глаза сверкали, щеки украсил яркий румянец… Она была похожа на молодую необъезженную кобылицу. Если бы только ему удалось укротить ее!

На мгновение у него даже мелькнула мысль предложить ей остаться в особняке, никуда не уезжать, чтобы он мог действительно укротить, приручить ее. Но вместо такого предложения он неожиданно для самого себя дал ей довольно жесткий ответ на ее заявление о его невыносимости:

— Я живу по своим, а не по чьим-либо, в том числе не по твоим, канонам. Боюсь, ты покончишь с собой, если я скажу, что разложенный в прихожей скарб — это все, что я имею в виде овеществленного богатства. Короче, тут уместились все мои вещи.

Она вытаращила голубые глаза и за секунду охватила взглядом его коробки, чемодан и два пакета с продуктами.

— Ты хочешь сказать, что, помимо этого скудного скарба, у тебя ничего больше нет в целом мире?

— Именно так. Это все, что мне нужно. Книги, пишущая машинка, чистая бумага. Плюс несколько сменных костюмов и рубашек. И еще плюс несколько продуктовых магазинов, которые я могу найти в любом городе, в любой стране.

— Я тебя не понимаю, — пробормотала она.

— Меня не понимают многие из моих очень хороших знакомых и даже некоторые друзья, — сказал Бардалф. — Кстати, выезжая сюда, я не знал, в каком состоянии находится «Монтрозский угол», поэтому на всякий случай забронировал гостиничный номер в Уилсон-Мэйсе. Сейчас я отправлюсь туда, а ты можешь приступить к поискам какого-нибудь временного жилья. Надеюсь, кто-либо из твоих друзей приютит тебя на несколько дней, пока ты не бросишь якорь в какой-нибудь постоянной гавани. Вернусь завтра утром, чтобы забрать свой скарб.

Он повернулся и направился к двери.

— Бардалф! — раздался ее умоляющий голос, больше похожий на крик.

Но незваный гость был уже за дверью. Бардалф услышал, как она всхлипнула, как умоляла его остановиться; но он продолжал шагать по узенькой дорожке к своему старому «форду», не обращая никакого внимания на горькое отчаяние, охватившее несчастную женщину.

Это пойдет ей только на пользу, твердил про себя Бардалф, усаживаясь за руль. Она должна обязательно выяснить, как сложилась судьба ее матери. Но сначала ей надо закалить волю и освоить хотя бы основные правила самообороны. А вынужденное переселение из особняка заставит ее наконец взять свою жизнь в свои же руки.

Он повернул ключ в замке зажигания и, как только заработал мотор, сразу рванул с места и умчался прочь, рассерженный на Дженнифер за то, что из-за нее считал себя сейчас большой-пребольшой свиньей.

На следующее утро Бардалф вернулся в особняк как раз в тот момент, когда Дженнифер воевала на кухне с большим кругляшом теста, яростно пуская в ход против него свои маленькие кулачки. Кругляш напоминал по форме тыкву, и ему вдруг представилась забавная картинка: она месит не тесто, а бутузит его дурную голову. Писатель не смог сдержать улыбки, но разговор с ней начал с серьезным видом, причем сразу перейдя к делу.