— Боюсь, что ваше бегство повлечет новую серию сплетен, — осторожно подбирая слова, предупредил Манфредо. — Появятся статейки типа «Графиня отказывается от миллионов. Какой скелет прячет в своем шкафу благородное семейство?» или «Наследница знатного венецианца лучше чувствует себя в обществе коров и овец, чем в высшем свете»… И так далее. Вы попали в водоворот, Эмили. Отступать некуда. И подумайте же наконец о дедушке!

— Да, вы правы, — согласилась она, нервно кусая побелевшие губы. — Он заслужил хоть немного радости на склоне лет. Но что мы можем сделать?

В номер постучали.

— Обещаю что-нибудь придумать! — бросил Манфредо и открыл дверь.

Коридорный вкатил маленький столик, пожелал гостям доброго вечера и, расстелив на круглом палисандровом столе белоснежную скатерть, стал раскладывать серебряные приборы.

— Благодарю. — Манфредо протянул парню чаевые и пригляделся к нашивке на его форменной рубашке. — Вы ничего не видели и не слышали, хорошо, Майкл? Мне может понадобиться ваша помощь, и я должен знать, могу ли рассчитывать на вас в случае необходимости.

Чаевые исчезли в мгновение ока.

— Сэр, я глух, слеп, нем и страдаю расстройством памяти, — заверил коридорный. — Приятного вам аппетита и хорошего настроения!

Все напряжение тяжелого дня мгновенно дало о себе знать, и на глазах у Эмили выступили слезы.

— Я не хочу, чтобы меня всю жизнь преследовали, Манфредо! — воскликнула она, громко всхлипывая.

Тронутый ее горем, он подошел, чтобы обнять Эмили, и на несколько минут был вознагражден ее ответными объятиями. Задыхаясь от слез, она вдруг почувствовала прилив невыразимой нежности к этому почти чужому человеку.

— Доброе утро, Эмили. Благоухающий дорогим одеколоном, одетый в рубашку цвета верескового меда и в темно-коричневые брюки, Манфредо решил поздороваться с ней более смело, сопроводив свои слова тремя поцелуями в обе щеки.

— Круассаны! — воскликнул он восторженно, обнаружив под серебряной крышкой румяные рогалики с джемом. — Одна из моих маленьких слабостей. Какие новости, Майкл? — спросил он у коридорного. — Нет ли у нас в фойе папарацци? Не приставал ли кто к тебе с расспросами?

— Нет, сэр. Ни одного репортера я не заметил.

— Отлично! Мой план, похоже, сработал. Я нанял парочку парней с внушительной мускулатурой, которые охраняют наш этаж.

Эмили с надеждой посмотрела на него.

— Значит… скоро нам будет можно выйти?

— Сперва надо оформить вам паспорт, а уж потом… Нагуляемся вволю, это я обещаю!

Неожиданно зазвонил телефон.

— Извините, — пробормотал Манфредо, беря трубку. — Слушаю вас…

Последовала долгая пауза. Эмили почувствовала себя лишней, когда Манфредо схватил аппарат и начал нервно расхаживать из угла в угол. Он был явно расстроен и даже больше — взбешен, но старался никоим образом не показать своего раздражения.

Разговор шел на итальянском языке, Эмили не понимала ни слова, но ей казалось, что с каждой минутой Манфредо все труднее сдержать свою злость.

Звонил Сальваторе, чтобы расспросить брата о Эмили. История их знакомства, судя по всему, достигла и Венеции, разорвавшись там, словно бомба, десятками тысяч грязных публикаций.

— Что у тебя там творится, Манфредо? — лукаво спрашивал Сальваторе. — Говорят, ты кого-то соблазнил? Это на тебя не похоже!

— Вовсе нет! Она упала в обморок, узнав о сказочно богатом родственнике, а я пытался привести ее в чувство, — лаконично просветил его брат.

— Жду не дождусь, когда ты нас познакомишь! — заливался на другом конце провода Сальваторе. — Жаль, что фотография получилась не резкая — я не смог как следует ее рассмотреть. Как ты думаешь, — елейным голосом осведомился он, — мы с ней так же поладим, как и с Карлой Фредерикой?

У Манфредо перехватило дыхание. Давясь злобой, он изо всех сил стиснул зубы, проглатывая готовые сорваться с губ проклятия. Накричав на Сальваторе, запретив ему приближаться к Эмили, он лишь раззадорит пыл записного донжуана, а брат в свою очередь расшибется в лепешку, чтобы испортить ему жизнь.

— Не думаю, — сказал он ледяным тоном. — Она не в твоем вкусе: этакая английская кобылица, неуклюжая, как корова, толстуха с огромными руками-ногами… И вообще старая дева, синий чулок.

— Она что — девственница?!! — хрюкнул Сальваторе, давясь от смеха.

— Да черт ее знает! Я не проверял! — рявкнул Манфредо, начиная терять терпение. — На такую страхолюдину мало кто польстится, тем более что одевается она ужасно, словно с помойки… — продолжал он, ловя себя на мысли, что в отношении одежды сказал чистую правду. — Ну ладно, Сальваторе, мне пора. Кто-то в дверь стучит. Поговорим при встрече.

— Это мой брат, — сухо пояснил Манфредо, повесив трубку, — Сальваторе. Судя по всему, наша история дошла и до Венеции. Теперь мы стали гвоздем программы… Ну они у меня дождутся! Как только вернусь домой, потребую немедленно опубликовать опровержение всем этим сплетням. И пусть только попробуют напечатать хоть одно грязное слово! Я буду предъявлять иск любому, кто осмелится запятнать вашу репутацию! — с горячностью воскликнул он и добавил уже более примирительно: — Но в Англии, как это ни прискорбно, я абсолютно бессилен что-либо изменить…

Эмили прерывисто вздохнула при мысли о том, что ей придется противостоять оголтелому натиску прессы.

Манфредо вызвал горничную и попросил принести последние выпуски газет и журналов. Получив корреспонденцию, Манфредо повесил на дверь табличку «Не беспокоить» и запер номер изнутри.

Их фотографии красовались во всех разделах светской хроники. Броские заголовки вроде «Герцог и Нищая» и «Новая Золушка» издевательски пестрели на обложках глянцевых журналов. Кое-где встречались и снимки предательницы-секретарши, которая, как выяснилось, за неплохое вознаграждение продала алчным журналистам историю Эмили.

— Надо же! Кое-что здесь чистая правда, — цинично заметил Манфредо.

— Сплетни вперемежку с достоверными фактами? — Эмили горько усмехнулась. — Да кому какое дело, что здесь правда, а что ложь!

Манфредо пожал плечами.

— Так журналисты добывают свой хлеб…

Он продолжал читать. Ни одна статья не обходилась без упоминания о гибели его первой жены. Естественно, не забывали отметить, что она была беременна. Манфредо гневно отшвырнул газеты прочь. Ему не хотелось вспоминать об этом кошмаре. Теперь все в прошлом. Настоящее воскресит его душу, излечит глубокие раны и принесет счастье.

Вдруг ему пришло в голову, что он не сумеет завоевать Эмили. Слишком мало времени было у них для знакомства. А если он потерпит фиаско, она неизбежно окажется в лапах Сальваторе — этот-то пойдет на все, чтоб заполучить Эмили. Манфредо в ужасе закрыл лицо руками, не в силах думать о том, что его чудовище-братец растопчет столь нежное и доверчивое создание.

— У тебя на душе, наверное, кошки скребут, — заговорила Эмили, ласково глядя на его убитое горем лицо. — Все эти воспоминания о жене…

Манфредо смертельно побледнел. Стиснув зубы, не в силах терпеть жгучую боль, пронзающую сердце, он опрометью кинулся в свою комнату.

— Я больше не могу смотреть, как ты мучаешься!

Услышав этот вопль отчаяния, Манфредо вздрогнул. Нежные руки Эмили робко коснулись его спины, и на глазах у него выступили слезы.

Еще минута, почувствовал Манфредо, и я выложу ей всю ужасающую правду о своем подлеце-брате! Она узнает, что Сальваторе доставляет удовольствие причинять зло родным и близким, она поймет все с полуслова и будет предельно осторожна, не отходя от меня ни на шаг.

— Прости, — прошептала она. — Мне не следовало тебя обнимать, я просто хотела извиниться…

— Ты? За что?

— Это из-за меня тебе разбередили старые раны. Мне трудно даже представить, что значит потерять любимого… Тебе пришлось опять пережить ту ужасную трагедию. Прости ради Бога, это я во всем виновата.

— Нет, не ты, — упрямо возразил Манфредо.

— Как ни крути, я не избавлюсь от чувства вины. Ты был ко мне так добр, ты заботился, оберегал и учил меня уму-разуму… Думаю, теперь нашим дорожкам суждено разойтись. Я соберу пресс-конференцию и заткну всем рты, а ты… ты получишь долгожданный покой.