Подойдя к лестнице, ведущей вниз, в вестибюль, я увидела Изу с отцом. Склонив головы, они о чем-то тихо беседовали. Казалось, их что-то тревожит, но только я начала спускаться вниз по лестнице, они оборвали разговор. Иза улыбалась, но меня не покидало ощущение, что у моих друзей что-то случилось.

Норберто проводил меня на освещенную свечами веранду и подвел к столу с видом на внутренний дворик. Этот стол зарезервировал доктор Кастильо и попросил, чтобы мне принесли любое вино на мой вкус, в качестве извинения за его отсутствие.

Потягивая «Калафию», белое вино с западного побережья Мексики, я рассматривала таких же, как и я, посетителей.

Меня, конечно, расстроила перспектива ужина без спутника, но в действительности мне нравилось время от времени ходить в рестораны, чтобы поесть в одиночестве. Часто я развлекалась тем, что представляла себе, каким мог бы быть образ жизни людей, сидящих за соседними столиками.

В зале было много мексиканцев, большинство из которых, вероятно, жили по соседству, а другие были постояльцами отеля. Доктор Кастильо и сам был постояльцем отеля, переехав сюда года два тому назад после того, как в возрасте сорока пяти лет умерла его жена.

Отель был не слишком известен туристам с севера, но уже стал чем-то вроде местной легенды. Донья Франческа — майя по происхождению — вышла замуж за испанца дона Сантьяго, дипломата. Они оба были радушными хозяевами, возможно, из-за аристократического воспитания дона Сантьяго или их многолетнего пребывания на дипломатической службе.

Вопреки распространенной мексиканской традиции, согласно которой жены богатых мужей не учатся готовить и пришли бы в ужас от подобной перспективы, донья Франческа оказалась искусным поваром. Ее кухня сочетала испанские традиции с кулинарным искусством майя и пользовалась заслуженной славой. Ее фирменные блюда, такие как «пескадо боррачо»,в буквальном переводе «пьяная рыба», и «фазан в зеленом соусе по-юкатански» собирали на веранде не только постояльцев отеля, но и проживающих по соседству горожан.

В этот вечер в меню значился фазан, и слух об этом уже успел распространиться по округе, поскольку ресторан быстро заполнялся гостями.

Вычислить постояльцев было легко. Чаще всего это пожилые, как доктор Кастильо, люди, считавшие записанный за ними столик в ресторане своей собственностью. При появлении такого посетителя его приветствовали по имени. Постояльцы всегда здоровались друг с другом, когда их вели к столику, который был накрыт сообразно с их пожеланиями. Иногда на столе стояла уже откупоренная бутылка вина.

Одна из дам выглядела довольно необычно на общем фоне. Она восседала за соседним столиком совершенно одна. На вид ей можно было дать лет восемьдесят пять, и ее аристократичные манеры свидетельствовали о том, что воспитание она получила в более строгие времена. Она была в черном, скорее всего вдова, седые волосы также были убраны под черную мантилью.

Время от времени она останавливала свой взгляд на мне: у нее были ярко-голубые глаза, что довольно необычно для этой части света. На столике рядом с ней лежал черный кружевной веер и пара черных кружевных перчаток. Она казалась воплощением любезности, но я чувствовала, что в действительности это была волевая женщина. Я заметила, что официанты с особым старанием обслуживали ее столик. Ее требования были явно строги. Она сидела слишком близко, поэтому я постеснялась расспрашивать о ней Норберто.

Еще два посетителя — мужчины за столиком в углу — казались неуместными в этом почтенном окружении.

Оба они были вполне привлекательны, хотя и по-разному. Один был мексиканцем, смуглый, лет сорока пяти, с красивыми длинными темными волосами и темными глазами. Из собравшейся публики его выделяла одежда — черные джинсы и черная футболка, что выглядело довольно неуместно на фоне элегантно одетых посетителей.

Другой, лет пятидесяти на вид, был одет хорошо. В его одежде было что-то от «Лиги плюща» [3]. Серые фланелевые брюки, синий двубортный блейзер, белая рубашка, красный галстук и аккуратно подстриженные волосы с небольшой сединой и немного вьющиеся у висков. У меня возникло чувство, что они изучают меня, так же как и я — их, но через несколько минут темноволосый ушел.

Тайком понаблюдав за оставшимся мужчиной сначала поверх бокала с вином, а затем поверх меню, я попыталась взять себя в руки и уделить фазану должное внимание. Однако я снова посмотрела в его сторону, и на этот раз, уже не делая вид, что он на меня не смотрит, мужчина улыбнулся мне.

Вскоре после этого он покинул обеденную залу, сделав небольшой крюк, чтобы пройти мимо меня. Поравнявшись с моим столиком, он едва заметно кивнул мне. Мне было жаль, что он ушел так быстро.

Позже, вечером, я сидела за семейным столом в облицованной плиткой кухне доньи Франчески, где собралась большая часть ее семейства. Вместе с родителями за столом сидели Иза и Норберто с женой Мануэлой. Отсутствовали двое внуков, которые к тому времени уже были в постелях, и младший брат Изы и Норберто, Алехандро.

Когда я спросила об Алехандро, я снова почувствовала легкое напряжение в воздухе, все на мгновение замолкли, прежде чем ответить. Иза заговорила первой.

— Теперь мы не часто видим его. У него своя жизнь, свои друзья, — сказала она.

— Да, у него своя жизнь, — согласился с ней Норберто. — Свои дела.

Совершенно очевидно, что сказать им больше нечего.

Я подумала, что и мне не стоит распространяться по поводу моего развода. Мы провели приятный вечер, и спать я легла уже очень поздно.

Той ночью мне приснился жуткий сон, за которым последовала целая вереница похожих кошмаров. Я летела, глядя вниз на землю, которая превращалась подо мной в змееподобное чудище. Когда я пролетала над ним, чудище встало на дыбы и поглотило меня. Я падала в кромешной темноте под звуки чьих-то злобных голосов. Я понимала, что произошло. Я — в утробе Шибальбы, а голоса принадлежат Повелителям Преисподней.

Несмотря на склонность к повторяющимся снам, я не сразу поняла то, что мое подсознание старалось мне сказать. Пару лет тому назад у меня была серия снов, в которых я стояла в дверном проеме с чемоданами, не понимая, где я и куда направляюсь. Потребовалось пять или шесть повторов этого сна, прежде чем до меня дошло, и я, собрав свои вещи, навсегда ушла от Клайва.

Оглядываясь назад, я понимаю, что, если бы я придала должное значение тому кошмару и событиям, которые за ним последовали, я, в худшем случае, смогла бы избежать некоторых ошибочных выводов, а в лучшем — предотвратить хотя бы одну смерть.

Мерида заслуженно пользуется репутацией Уайт Сити, самого чистого и самого красивого города в Мексике, но для меня Мерида — город, чье происхождение, как и происхождение многих других колониальных городов Испании, омыто кровью. Даже в наши дни Мериду продолжают терзать неразрешенные противоречия между поселенцами из колоний и аборигенами, наполняя это место непростой энергией.

Возьмем, например, площадь, где мы с Изой встретились ради альмуэрсо,позднего завтрака, день спустя после моего прибытия. Мы сидели в кафе на площади, которую жители Мериды называют Пласа Гранде, поглощая уэвос ранчерос [4]и жадно внимая новостям из жизни друг друга.

Когда мы появились в кафе, некая праздная компания только расходилась по домам после бурных возлияний предыдущей ночи. Мерида — один из городов Мексики, где очень серьезно относятся к карнавалу, и, несмотря на то что официально он проводится в неделю, предшествующую Великому посту, некоторые жители Мериды начинают праздновать задолго до его начала.

Площадь, где находилось наше кафе, официально называлась площадью Независимости и была сердцем Мериды, также как когда-то все это обширное пространство было сердцем огромного города майя Т-хо. С одной стороны площади возвышался собор, построенный в 1561 году из камня разрушенных зданий Т-хо. На южной стороне находился Каса Монтехо. Теперь здесь располагался банк, а когда-то это был дворец Франсиско де Монтехо, основавшего Мериду и разрушившего Т-хо. На случай если кто-нибудь не поймет, о чем речь, на фасаде дворца были изображены испанские завоеватели, стоящие на поверженных воинах майя.