Медленно, спиной вперед я начала продвигаться к баку, полагая, что он послужит мне укрытием. На крыше я чувствовала себя еще незащищенней, чем на пожарной площадке. Мне хотелось вжаться в угол и переждать, пока опасность не минует. Я подумала, что если я доберусь до бака, то смогу отдохнуть, прячась в его тени, и обдумать, что мне делать дальше.

Ладони кровоточили от камней, за которые я цеплялась, пока ползла по усыпанной гравием крыше, но наконец я почувствовала, как спиной коснулась бака. Я попыталась вжаться в него. Но, протянув руку, я ощутила не стенку бака, а нечто холодное, как сама смерть.

У меня до сих пор перед глазами стоит картина: Эрнан Кастильо Ривас в тот самый день. Это кан, день ящерицы, знака Повелителя Маиса, приносящего изобилие.

Согласно восстановленному мной ходу событий, дон Эрнан сидел в кафе в пыльной маленькой деревушке, расположенной на грязной, никуда не ведущей дороге.

В этой деревне есть только крошечное кафе, в котором он сидит, однонасосная бензоколонка и пара магазинов. Один из них — сувенирная лавка, победа надежды над здравым смыслом, поскольку туристы здесь редкость.

Еще есть кабинет врача — местный доктор принимает только по вторникам — и пять или шесть маленьких домиков с белеными стенами, крытыми соломой крышами, с курами и маленькими детьми, которые ковыряются в земле во дворах.

Несмотря или, возможно, вопреки этой нищете, во дворе перед каждым домом, цепляясь за шпалеры, растут ярко-красные цветы. За этими маленькими домами простираются кукурузные поля жителей деревни. Сады и поля отделяются друг от друга каменными изгородями. Несмотря на пыль, я чувствую запах апельсиновых деревьев.

Из-за сильной жары дон Эрнан сидит на веранде кафе за столиком в густой тени. Так как это день ящерицы, я вижу, как время от времени по плиткам веранды пробегает ящерка и забирается вверх по шпалерам.

Гваделупе, жена владельца и мать трехлетнего Артуро, приносит своему посетителю панучо— крошечные тортильи, на которых лежит мясо цыпленка, кусочки авокадо, пережаренная фасоль и сваренные вкрутую яйца, и холодное пиво с лаймом.

Дон Эрнан — крупный мужчина. С первого взгляда вас сразу поражают его размеры и выразительные брови — два дугообразных акцента над темными глазами. Он носит усы и испанскую бородку, его волосы по-прежнему густые, но совершенно седые, и если им не уделять постоянного внимания, превращаются в непослушные космы.

Несмотря на размеры и возраст, он всегда был активным человеком. Лишившись женской заботы после смерти жены, он приобрел несколько помятый вид, но тем не менее продолжал с головы до ботинок и трости одеваться в элегантные светло-желтые цвета тропиков.

Не имеющий собственных детей, он души не чаял в чужих. Я представляю, как маленький Артуро отважился выйти на веранду, с любопытством рассматривая незнакомца, и попал под чары дона Эрнана, который одарил его парой песо.

Несколькими днями или, возможно, неделями раньше, погрузившись в изучение несметного количества ящиков с артефактами в архивах музея, вглядываясь в каждый предмет через лупу, которую он носил на шее на цепочке, он обнаружил и расшифровал надпись, которая и привела его в маленькое кафе в этой деревушке.

Зная, что ему понадобятся более молодые и зоркие глаза и более сильные руки и ноги, он вспомнил, кто из его знакомых не связан с политикой и не страдает от алчности, и сделал звонок, который привел меня в Мексику.

Возможно, именно тогда, когда мой рейс пересекал Карибы, он заподозрил, что кто-то еще обнаружил его открытие, и отправился в это поспешное и необдуманное путешествие.

Подозревая, что за ним могут следить, он не вернулся в свой номер в гостинице, а отправился из кабинета в музее окружным путем: на такси по закоулкам, затем несколько кварталов пешком, пыхтя от напряжения, потом на автобусе в Вальядолид, где он провел день или два, чтобы завершить все приготовления, и, наконец, в эту деревню на взятой в прокат машине.

В универсальном магазине он купил фонарь, компас и веревку.

В какой-то момент во время подготовки, поскольку он привык держать слово, дон Эрнан позвонил мне в «Каса де лас Буганвильяс», чтобы отменить ужин, но ничего не сказал о том, что он обнаружил.

Итак, дон Эрнан сидит в ожидании, то сворачивая, то разворачивая мятый листок бумаги, который привел его в это место. Чего он ждет? Помощи? Спасения? Своего убийцу?

Он больше не позвонил ни мне, ни какому-либо другому своему другу или коллеге. Возможно, он заметил помятый синий пикап, который уж слишком часто проезжал мимо него по дороге, ведущей в никуда. А быть может, он почувствовал, как к нему приближаются и сгущаются некие силы, какие-то из них добрые, а какие-то злые, и он хотел оградить нас от них.

Только один человек может спасти его, который даже теперь отчаянно ищет то место, где находится дон Эрнан.

Но как дон Эрнан узнает его? Как ему угадать, кто хочет ему помочь, а кто желает ему смерти? Ответ неизвестен.

Труп за баком для воды, как я узнала день спустя, после того как обнаружила его, принадлежал молодому человеку по имени Луис Валлеспино.

И по сей день я очень смутно помню, что же произошло после того, как я коснулась его мертвой руки. Единственное, что я могу сказать наверняка, это то, что я никогда не смогу забыть его лица. Оно было спокойным, с длинными-предлинными ресницами и лишь намеком на пушок над верхней губой, возможно, первая попытка отрастить усы. Юноша на пороге зрелости. Ему было не больше пятнадцати или шестнадцати.

Сбоку на голове был виден след от удара, оказавшегося смертельным. Его тело, так неестественно торчащее из-за бака для воды, напоминало Тряпичного Энди [11]и от этого он казался еще моложе и уязвимее.

Каким бы ни был Луис Валлеспино при жизни, мертвым он казался очень милым. Выражение его лица показалось мне печальным, словно он осознал утрату шансов на жизнь. Хотя, быть может, это лишь отражение моей собственной скорби при виде этого юного лица.

Мне показалось, что время замерло на то короткое мгновение, что я таращилась на него. Затем меня охватил ужас от увиденного. Помню, что, словно в кошмарном сне, я попыталась закричать, но не смогла произнести ни звука. Я попыталась встать, но мышцы меня не слушались.

Затем мне удалось подняться и вцепиться в вентиляционный люк. Он был не заперт, и я, почти падая, спустилась по деревянной лестнице, ведущей на нижний этаж, а затем направилась к лестничному колодцу, выход из которого вел на задворки музея.

Я смутно помню, как я поймала такси у площади перед зданием музея, и попросила водителя отвезти меня в «Каса де лас Буганвильяс». Сомневаюсь, что по прибытии в гостиницу я смогла что-то связно рассказать, но Сантьяго и хватило этого, и он вызвал полицию и послал за врачом. Доктор сделал мне укол, и я отключилась до утра.

Проснувшись, я обнаружила, что у двери моего номера дежурит полицейский. На мой взгляд, это не слишком украшало обстановку, а также не особенно улучшало мое настроение.

Наверно, когда я выглянула за дверь, дежуривший офицер полиции сообщил, что я проснулась, потому что, когда я приняла душ и оделась, мой «любимый» полицейский Игнасио Мартинес уже поджидал меня внизу.

Теперь можно попробовать немного схитрить! Без сомнения, его первым вопросом будет что-то вроде: «Что именно вы делали на крыше музея, сеньора?»

Принимая душ, я обдумала несколько вариантов ответа. Проблема, связанная с ложью, как всем нам известно, заключается в том, что стоит вам начать лгать, и уже трудно остановиться. Моя вина заключалась в том, что я не рассказала Мартинесу все, что знала об ограблении в баре и о том, зачем я приехала повидаться с доном Эрнаном. Мне всегда было приятно сознавать, что подобное, а именно ложь, не является для меня нормой поведения в подобной ситуации, но Мартинес не принадлежал к числу тех, кому я была готова доверить своих друзей или себя, коли на то пошло. Я не была уверена в том, как он отреагирует на мои попытки обыскать офис дона Эрнана, поэтому теперь мне придется солгать, чтобы найти выход из положения. Вопрос в том, какой ответ мне выбрать.