Торквемада стал изрекать прописные истины. Сказал, что время — это миг. И человеческая жизнь — миг. Песок, сыплющийся в песочных часах. Неожиданно, словно осознав, какую выспренную чушь он несет, Торквемада оборвал речь. Лишь перед Рафаэлем он стыдился произносить такие, неизбежные в устах любого священника фразы.

Альваро, будто ничего не заметив, сказал:

— А за пять лет до этого я приехал в Сеговию и тогда же познакомился с тобой, Томас.

— Как же, как же, — отозвался Торквемада. На него вдруг нахлынули воспоминания. — А откуда ты приехал, Альваро? Из каких мест?

Альваро насторожился. А когда испанец настораживается, в нем проступает нечто звериное, и Торквемаде показалось, что Альваро ниже пригнулся в седле, словно прячась от опасности, и взялся за шпагу. Торквемада удивился. Его вопрос не таил подвоха. Праздный вопрос, только и всего. Говорил он одно, думал другое. Как и за минуту до этого, ему было безразлично, откуда приехал Альваро, а тот вдруг насторожился и чуть ли не испугался.

— Прошло двадцать пять лет, — медленно произнес Альваро. — И ни разу за все это время ты не поинтересовался этим. Почему, Томас? Почему ни разу за все двадцать пять лет?

— Наверняка спрашивал, — возразил Торквемада.

— Может быть, и так, — согласился Альваро.

Стремясь скрыть тревогу, Альваро перевел разговор на Колумба, и вскоре они уже спокойно рассуждали, действительно Земля круглая или нет.

— Кому, как не вам, купцам, знать это, — сказал Торквемада. — Я хочу сказать — вы всегда знали это. Ведь у вас в некотором смысле братство.

— Какое еще братство? — спросил Альваро.

— Купеческое.

— Купеческое? — переспросил Альваро.

— Ну, скажем, ты и Колумб. Вы оба купцы. Вы накопили определенные знания. Используете одни и те же карты. Разве не так?

— Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Альваро.

— А ты подумай.

Они вновь замолчали.

День клонился к вечеру. Путешественники подъехали к каменному дорожному столбу, старому, как само время. На одной его стороне были еле заметные знаки, высеченные некогда, возможно, еще финикийцами. На другой стороне сохранилась латинская надпись — ее до сих пор можно было разобрать. Она гласила: «Четыре мили». Всякий раз, подъезжая к этому столбу, Альваро удивлялся: ведь до окраин Сеговии оставалось всего полторы мили. Всадники дали здесь отдохнуть своим лошадям. Альваро и Торквемада сели рядом, Хулио и Хуан на почтительном расстоянии позади. Кивнув на Хуана, Торквемада сказал Альваро:

— Он все время едет поодаль. Он что, боится меня?

— Думаю, да, — ответил Альваро.

— Почему?

— И ты еще спрашиваешь? Теперь ты великий инквизитор, Томас. Гроза всей Испании.

— Инквизиция — рука Господа, — проговорил Торквемада и, так как от Альваро не последовало никакого отклика, спросил: — А ты тоже боишься меня, Альваро?

— Мы же старые друзья, Томас.

— Почему королева призвала тебя, Альваро? Ты ничего не рассказал. Она поддержит итальянца?

— Если найдем деньги, — ответил Альваро. — Ну что, поедем?

Торквемада поехал первым. Альваро тронулся за ним; озабоченный и расстроенный, он запутался в собственных мыслях — они увлекали его туда, куда ему не хотелось. Услышав крик о помощи, он испытал чуть ли не облегчение. Они уже ехали городскими окраинами. Пришпорив коня, Альваро вырвался вперед и увидел, что дерутся четверо. Трое избивали четвертого. Тот стоял, руками закрыв голову. Альваро наехал на дерущихся, и они расступились. Он сразу обратил внимание на длинное черное одеяние четвертого и решил, что избивают священника. Его охватила ярость: как смеют эти головорезы нападать на духовное лицо! Альваро вдруг с особой остротой ощутил, что Сеговия — его родной город. Как смеют эти подонки нарушать его спокойствие! Выхватив шпагу из ножен, он с криком наносил удар за ударом. Подоспевший Хуан Помас загородил проход, чтобы хулиганы не могли улизнуть; пробыв так долго с Торквемадой, он даже обрадовался, что наконец может показать себя в бою, доказать, что он не трус. Три грабителя бежали, Хуан гнался за ними и наносил удары шпагой. Их вопли и мольбы о помощи доносились до Альваро — тот, попридержав коня, вернулся к жертве и спешился.

Торквемада был уже там — не покинув седла, он мрачно смотрел на спасенного. И тут Альваро увидел, что это никакой не священник, а седобородый раввин, никоим образом не похожий на католического священника. Как мог он так обмануться, спросил себя Альваро, почему сразу этого не заметил? Вот Торквемада ведь не ошибся. Он и раввин стояли друг перед другом. Раввин, невысокий, внушительного вида, лет за пятьдесят, изрядно пострадал. Струйка крови сбегала по его лицу. Шляпа валялась на земле. Альваро поднял ее. Возвращая раввину шляпу и спрашивая, не ранен ли он, Альваро ощущал на себе пристальный взгляд Торквемады.

Потрясенный раввин, казалось, не мог чего-то понять.

— Я еврей, — наконец вымолвил он.

Альваро — все еще возбужденный — перевел дух и сказал:

— Я не спрашиваю, кто вы, я спрашиваю, не ранены ли вы.

— Ранен? — Еврей, похоже, серьезно обдумывал, ранен ли он, и лишь потом ответил: нет, он не ранен, вот только голову ему ушибли.

Тем временем вернулся погнавшийся за грабителями Хуан, подоспел и Хулио с вьючной лошадью. Хуан — он так и не спешился — странно смотрел на Альваро. Тот попросил его приглядеть за вьючной лошадью, а Хулио приказал проводить еврея домой. Раввин отрицательно покачал головой:

— Меня не нужно провожать, дон Альваро. Синагога совсем близко.

В разговор неожиданно вступил Торквемада:

— Еврей, знаю ли я тебя? Подними выше голову. Судя по виду, ты раввин, не так ли? Подними голову, чтобы я видел твое лицо.

Мендоса не спеша подошел к Торквемаде и взглянул ему в лицо:

— Думаю, ты знаешь меня, приор Торквемада.

— Я вижу тебя, раввин Мендоса, — ответил сурово Торквемада. — Не могу сказать, что знаю тебя, но видеть — вижу.

— Как вам угодно, — невозмутимо согласился Мендоса, затем, слегка склонив голову, обратился к Альваро: — Благодарю вас, дон Альваро де Рафаэль. Благодарю вас и вашего спутника. Я обязан вам жизнью.

И с этими словами он повернулся и скрылся в сгущавшихся сумерках. Глядя ему вслед, Альваро вздрогнул; что было тому причиной — страх или вечерняя прохлада, он не знал. И все же что-то заставило его сказать Торквемаде:

— Он знает мое имя. Откуда, как ты думаешь? Ведь я, Томас, никогда не видел его раньше.

Альваро не оправдывался, но чувствовал, что в голосе помимо его воли слышен страх.

Торквемада ответил, что проклятые евреи всегда все знают. Ткнув длинным пальцем туда, где скрылся раввин, он сказал:

— Его зовут Биньямин Мендоса. Он раввин из синагоги и прислужник дьявола. Зря ты не дал ему умереть, Альваро.

Альваро взглянул на Хуана — тот все это время молчал — и, не говоря ни слова, сел на коня.

Всадники продолжили путь. У монастыря они распрощались с Торквемадой, и вскоре Альваро был уже дома.

За ужином Катерина де Рафаэль наблюдала за Хуаном. Он молчал, и это удивляло и смущало ее. Она было подумала, что у Хуана произошла размолвка с ее отцом, но, когда после обеда она спросила его напрямик, он заверил ее, что дело совсем не в этом. Хуан, как и подобает, попросил у Альваро разрешения погулять с Катериной в саду, Альваро дал согласие и, когда они ушли, почувствовал облегчение. Он не мог думать ни о чем, кроме встречи с раввином, но за столом упоминать об этом избегал. Молчал и Хуан. Альваро многозначительно посмотрел на него в начале обеда, но понял его молодой человек или нет, Альваро точно не знал. У него мелькнула мысль отвести Хуана в сторону и попросить ничего не говорить Катерине, однако потом эта мысль показалась ему нелепой.

Тем временем Катерина и Хуан вышли в сад. Был приятный прохладный вечер. Взошла луна. Они сели на скамью — Катерина сразу поспешила в объятья юноши. Она пылко прижалась к нему, но Хуан был холоден. В его объятьях не было тепла, и Катерина отпрянула от него.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: