Винчелси отпил из кубка вина с пряностями и поморщился: уже холодное. Архиепископ откинулся на спинку стула и мысленно пожелал, чтобы королевский гнев остыл так же быстро, как и это вино. Наконец, король немного успокоился и уселся на свой большой дубовый стул с резьбой, стоявший во главе стола. Его сверкавшие кольцами пальцы сжались в кулаки.

— Милорды, — медленно проговорил он, жадно набирая в грудь воздух. — Среди нас прячется изменник. — Он ударил кулаком по столу. — Здесь, в Вестминстере, прячется изменник, соглядатай, который выдает французам все — наши тайны, наши намерения, наши замыслы. Не сомневаюсь, что корабль «Святой Христофор» захватили и потопили, а одного из наших ценнейших осведомителей, человека, которого многие из вас хорошо знают, высокопоставленного чиновника Казначейства, Николаса Пера, недавно убили в Париже. — Эдуард замолчал, а совет взволновался — послышались возгласы, стоны, бормотанья и проклятья. — Тело Пера — продолжил Эдуард, — выловили в Сене. Его заживо зашили в мешок и утопили, как котенка. Значит, кто-то, кто находится здесь, среди нас, донес на него французам — сам Пер был слишком умен, чтобы просто так выдать себя и попасться! То же самое относится к «Святому Христофору». Кто-то доложил Филиппу IV, черт его раздери, о том, что наш корабль должен был забрать донесение от наших лазутчиков в Гаскони. Одному Богу теперь известно, что произошло с ними самими!

Эдуард обвел палату притворно недоуменным взглядом, на самом же деле он тщательно взвесил слова и теперь изучал лица своих советников. Один из них был предателем. Но кто? Роберт Винчелси, его праведный архиепископ Кентерберийский? Прелат? Эдуард не доверял этому выскочке и ханже, ограниченному человеку, так ратовавшему на словах за благородные дела. По левую руку от короля сидел Эдмунд, граф Ланкастерский. Эдуард всмотрелся в худое бледное лицо своего брата, обрамленное длинными черными волосами. Всякий раз, глядя на брата, Эдуард испытывал чувство сострадания. Эдмунд с детства был хилым и вид имел жалкий, с этой его сухорукостью — правое плечо было навсегда искривлено жестоким увечьем. Несчастный случай при рождении — так поговаривали. Однако до Эдуарда доходили и другие слухи — что в действительности Эдмунд был первенцем, старшим сыном Генриха III, однако из-за болезненности ему не уделяли внимания, и корона перешла к более крепкому, более сильному брату. Ложь! Эдуард знал правду, но часто задавался вопросом — а знает ли ее брат? Делами в Гаскони ведал Эдмунд, однако он спокойно уступил ее французам, дав себя обмануть и перехитрить и сделав свое имя, а заодно и английскую корону посмешищем для Европы.

Эдуард перевел взгляд. Рядом с Эдмундом сидел Иоанн Бретонский, граф Ричмондский. Еще один глупец! Ричмонд владел землями во Франции и состоял в родстве, хотя и отдаленном, с Филиппом IV. Эдуард часто задавал себе вопрос, не купили ли Ричмонда по цене, навряд ли сильно превышавшей обычную в таких случаях плату в тридцать сребреников. А ведь он доверял этому румянолицему глупцу, как родному сыну. Зачем? Ричмонд повел экспедиционные войска во Францию, вторгся в Гасконь и вскоре капитулировал. Эдуард огляделся. Вот и другие — Богун, граф Херефордский, и Биго, граф Норфолкский. Мать честная, вот бесценная парочка! О, он понимает, до чего им не по душе его попытки удержать в узде высшую знать и что его нынешние неприятности с Шотландией и Францией они используют к собственной выгоде и корысти. Это-то ладно, думал Эдуард, дело понятное — он бы сам играл в такие игры десятилетиями. Но… измена? Ведь это совсем другое дело, продолжал рассуждать Эдуард, ведь снять их головы с плеч, а тела рассечь на части так же просто, как казнить любого иного злоумышленника. Разумеется, чтобы их схватить и отправить на эшафот, понадобятся явные, неопровержимые доказательства. Да, именно этого потребуют королевские судьи — доказательств измены, а не слухов о ней.

Эдуард уставился на секретарей: даже они, его ставленники, люди из крестьянского сословия, возвысившиеся благодаря удаче, сообразительности и королевской милости, не были вне подозрений. Эдуард придирчиво всмотрелся в одного из них, Ральфа Уотертона — темноволосого красивого юношу с улыбчивыми глазами и проворным умом. Уотертон был хорошим секретарем, однако соглядатаи Эдуарда докладывали ему, что Уотертон живет не по средствам, купаясь в такой роскоши, какая ни одному секретарю архива не по карману. Но что, если сами соглядатаи подкуплены? Можно ли им доверять? «Quis custodiet custodes?» — вопрошал блаженный Августин. «Кто устережет самих стражей?» Эдуард уже утомился, мысли вертелись в голове, топчась на месте, словно глупая собачонка, которая хочет укусить себя за хвост. Вдруг он заметил, что в палате висит гробовая тишина. Его советники, секретари и вельможи как-то странно поглядывали на него. Эдуард понял, что пора заканчивать представление.

— Милорды, — обратился он к ним, пряча за улыбкой свои тайные страхи и сомнения, — к нашей следующей встрече эти трудности должны быть разрешены. — Король повернулся к Уотертону. — Ральф, — сказал он ласковым тоном, — скажи сэру Томасу, что совет окончен, и распорядись, чтобы к королевскому причалу были поданы барки.

Уотертон поднялся, и члены совета начали расходиться — лорды и высокопоставленные просители раскланивались и с облегчением покидали палату, где тяжкой тучей повисли подозрения короля.

Вскоре зал опустел, и Эдуард остался наедине со своими мрачными мыслями. Раздался негромкий стук в дверь, и в зал молча вошел сэр Томас Тюбервиль, рыцарь-баннерет королевского дома и капитан гвардии.

— Сэр Томас? — Королю нравился этот человек — несмотря на длинное бледное лицо и пронзительные зеленые глаза, постоянно глядевшие на мир испуганно-тревожным взглядом, он был храбрым воином.

— Ваше Величество, — отозвался рыцарь, — лорды-советники ушли. Не будет ли каких-нибудь распоряжений?

— Нет, Томас, — спокойно ответил король. — Не нужно ничего. Оставайтесь на страже и не отпускайте людей. Я еще побуду здесь немного времени. — Рыцарь поклонился и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Король поднялся и подошел к одной из жаровен, чтобы согреть замерзшие пальцы. В его душу глубоко въелась тоска: королева Элеонора, его прекрасная, как сама Мадонна, жена-испанка, умерла; Бёрнелл, лукавый старый канцлер, тоже умер, и с тех пор чувство утраты постоянно угнетало короля. Он остался в одиночестве и никому не доверял — а именно сейчас ему требовался человек, которому можно было бы довериться: в Шотландии вспыхнуло восстание, тайные намерения короля подчинить ее власти английской короны были погублены — шотландские лорды вознамерились посадить на трон собственного короля, будь он даже сам Дьявол, — лишь бы не повиноваться приказам из Вестминстера. Гасконь, богатая провинция Англии в юго-западной Франции, тоже уплыла из рук — в течение какого-то месяца ее захватили коварством и обманом.

Король Франции Филипп IV, внук Людовика IX Святого, — воистину князь лжецов, горестно размышлял Эдуард, он способен снискать похвалу самого Вельзевула, властелина лжецов. У Эдуарда вырвался стон при мысли о том, как его одурачили: произошла небольшая стычка из-за нескольких замков на границе Гаскони и Франции, и Филипп, номинально бывший сюзереном Эдуарда на землях герцогства Гасконь, потребовал, чтобы область была передана ему на тридцать дней — до тех пор, пока не уладится спор. И любезный родной братец, Эдмунд, согласился на это, позднее оправдывая свои действия всяким законоведческим вздором. Французы немедленно заняли Гасконь, а потом Филипп IV, этот белолицый прохвост и мерзавец, отказался возвращать ее. Его войска хлынули в герцогство, словно мощная река, рушащая плотину, и все было потеряно.

Эдуард взывал с горькими жалобами на Филиппа к Папе Римскому и к другим владыкам Европы. О да, они сочувствовали ему. Они полагали, что это вопиющее нарушение феодальных прав вассала. Но Эдуард понимал, что помогать ему они не станут, что, несмотря на все их вежливые дипломатичные уверения, за глаза они потешаются над ним. Однако это было лишь началом: лазутчики Эдуарда стали присылать ему донесения о большом тайном замысле Филиппа — запереть Англию во вражеское кольцо, коварно действуя через Шотландию, Уэльс, Ирландию и Гасконь. Эдуард уже подчинил себе Уэльс твердой рукой, Шотландию тоже можно было бы покорить, а Гасконь заполучить обратно, — но что, если все выйдет наоборот? Что, если Филипп захватит все эти земли, а потом оттуда нанесет удар по Англии, как два столетия назад — Вильгельм Завоеватель, герцог Нормандский.