На следующее утро Корбетт заспался, не услышав ни звона монастырских колоколов, ни обычной суеты монахов, расходящихся по своим разнообразным делам. Ближе к полудню его разбудил старшина послушников и сообщил, что пришло известие от Джона Бенстеда, в котором Корбетта просят немедленно явиться в замок. Корбетт торопливо оделся, отказался от любезно предложенного коня, но принял услуги проводника, который должен был показать ему дорогу через Эдинбург в замок. Они пустились в путь и под моросящим дождем взобрались по крутой тропе на скалу, именуемую, по словам монахов, троном Артура.

Эдинбург был совершенно не похож на Лондон: будучи королевской крепостью, он строился в соответствии с неким планом — длинные узкие улицы, дома из бревен и камня, стоящие вплотную или отделенные друг от друга узкими канавами либо проулками, ведущими к маленькому садику или земельному участку позади каждого владения. Лавки без всяких затей, торгующие прямо на улице, и многочисленные харчевни. Корбетт прежде полагал, что Лондон грязен, но Эдинбург показался ему отвратительным: на улицах валялся мусор, объедки, разбитые ночные горшки и даже падаль.

Повозки со страшным шумом катились по этим изрытым колеями улицам, или «проулкам», как назвал их проводник Корбетта. Торговля шла вовсю, продавцы даже выбегали из-за прилавков, чтобы схватить Корбетта за руку и предложить пирог, либо кусок ткани, либо свежую рыбу из Ферта, либо миндаль, орехи и изюм, привезенные из соседнего порта, Лита. Корбетт едва понимал их и был признателен проводнику за увесистую палку, которую тот держал в руке и весьма умело использовал, прокладывая дорогу через толпу. Они прошли мимо древней церкви Святого Эгидия и пересекли место, которое проводник назвал Лаунмаркетом, Ярмарочным лугом, обширным пространством, на котором обычно устраивались базары или ярмарки. На нем же совершались казни, и разлагающиеся трупы четырех преступников покачивались на грубо сколоченной виселице.

Они двинулись дальше, вверх по крутому склону и в замок. А там царила полная неразбериха — крича и размахивая руками, по двору сновали слуги, одни повозки, груженные провизией, пытались въехать во двор, другие — выехать. Лошади ржали и вставали на дыбы, конюхи с помощниками стремились успокоить их и увести. Воины, одетые в королевские цвета, старались навести хотя бы подобие порядка, чему вовсе не способствовала толпа придворных, стоящих тут же и командующих огромной армией своих пестро разряженных слуг. Корбетт обратился было к своему проводнику, чтобы спросить, что здесь происходит, но обнаружил, что у того хватило здравого смысла и осмотрительности, чтобы исчезнуть как можно быстрее. Корбетт поймал конюха, который вел лошадь на конюшню в дальнем конце замкового двора, но этот дурень не понял ни слова, и Корбетт получил в ответ лишь пустой взгляд, за которым последовало пожатие плечами и приглушенные ругательства.

Английский чиновник стоял посреди двора точно вкопанный, не зная, уйти ли ему или остаться, как вдруг кто-то легко коснулся его плеча, и, обернувшись, он увидел Джона Бенстеда, чье добродушное лицо лучилось извиняющейся улыбкой.

— Господин чиновник, — тихо проговорил он, — как хорошо, что вы прибыли так скоро. Пойдемте, давайте оставим это столпотворение.

Корбетт двинулся за ним через двор. Английский посланник осторожно пробрался через толпу, затем вверх по пролету крутой лестницы в главную башню замка. Преодолев еще ряд ступенек, Корбетт вслед за Бенстедом вошел в небольшое мрачное помещение, освещенное тускло горящей жаровней: соломенное ложе в углу, стол на козлах да несколько грубых табуретов — вот и вся роскошь. Бенстед вздохнул, жестом предложил Корбетту сесть и сам тяжело опустился на табурет у стола, подперев голову рукой.

— Что случилось? — спросил Корбетт. — Что значит этот вызов и что значит вся эта сумятица?

— Совет опекунов, — устало ответил Бенстед, — созвал Большой совет. А нас вызвали не на Совет, а на большой пир после него. Канцлер, епископ Уишарт из Глазго, повелел всем иностранным посланникам присутствовать в этом застолье. — Он наполнил водянистым вином кубок для Корбетта, а потом поднял свой, осторожно пригубил вино и посмотрел на гостя. — Вы были заняты, мастер Корбетт? — осведомился он.

— Да, — осторожно ответил Корбетт. — Я пытался дознаться, что происходит в Шотландии. И наш король, и лорд-канцлер, — солгал он, — будут признательны за любые сведения.

— И вы что-нибудь обнаружили?

— Нет, — снова солгал Корбетт. — Александр III мертв, погиб, когда его конь споткнулся на мысе Кингорн.

Я передал его вдове соболезнования канцлера и теперь должен оставаться здесь, пока не получу новых указаний.

— Вас интересует смерть Александра III? — упорно продолжал Бенстед. — Вы считаете, что тут дело нечисто?

— Я полагаю, — осторожно ответил Корбетт, — что смерть короля таинственна и достойна изучения.

Бенстед поджал губы и испустил долгий вздох.

— Будьте осмотрительны, господин чиновник, — проговорил он. — Шотландцам не нравится, когда иностранцы, или сассенахи, как они нас называют, вмешиваются в их дела, но непременно продолжайте следить за происходящим. Наш государь, — заметил он язвительно, — всегда готов выслушать сплетни об иностранных дворах.

Корбетт решил не обращать внимания на язвительный тон и не поддаваться на издевку — вглядываясь в круглое ангельское лицо своего собеседника и ясные синие глаза, он догадался, что Бенстед попросту пытается разговорить его.

— По какому поводу собирается Совет? — спросил он.

Бенстед встал, подошел к кровати в дальнем углу, приподнял соломенный матрас и достал из-под него небольшой кожаный футляр хорошо известного Корбетту назначения — такими пользуются судейские чиновники лорд-канцлера и гонцы, отправляясь в дорогу. Бенстед осмотрел футляр, потом сломал печать и подал Корбетту свиток пергамента.

— Прочтите это, — сказал он. — Это черновик моего доклада королю. В нем описано положение дел в Шотландии, как я его вижу, и не содержится никаких тайн! — Он усмехнулся в сторону Корбетта. — По крайней мере, пока там их нет! Ну же! Читайте!

Корбетт развернул письмо и пропустил обычные вступительные любезности — «Джон Бенстед к его величеству и прочая, прочая… Новости шотландского двора таковы. Его величество король Александр III погиб, упав с мыса Кингорн в ночь 18 марта. Повсюду говорят, что король направлялся к своей молодой жене королеве Иоланде в поместье, расположенное неподалеку. Великое горе охватило королевство, равно как немалая тревога за будущее. Как известно вашему величеству, Александр был женат на покойной приснооплакиваемой сестре вашего величества Маргарите. Потомство от этого брака — принцы Александр и Дэвид — умерли. Единственный живущий отпрыск сего рода — внучка, Маргарита, обычно именуемая Девой Норвегии, дочь Эрика III Норвежского, который женился на единственной дочери Александра III. Маргарита — трехлетнее дитя и по возрасту не может править королевством. Тем не менее 5 февраля 1284 года Александр в Скуне заставил все сословия Шотландии дать клятву и признать Деву Норвегии его наследницей, вопреки притязаниям всех прочих детей, какие могли бы появиться у него в будущем. Посланники уже отправлены к норвежскому двору, дабы оповестить короля Эрика об этих обстоятельствах и просить его отослать Деву в Шотландию как можно скорее.

Положение тем не менее все еще остается непростым. Никогда еще женщина не правила Шотландией, и народ глухо ропщет, говоря, что по старой кельтской традиции по смерти короля бразды правления переходят к ближайшему его родственнику-мужчине. Таков шотландский обычай, и королевство обращает свое лицо попеременно то к одному, то к другому из двух могущественных родов, имеющих претендентов на трон. Речь идет о Коминах и Брюсах, среди коих есть мужчины королевской крови, происходящие от Давида, графа Хантингдона, двоюродного дяди Александра III и внука предыдущего короля, а посему имеющие право на трон.