Было ясно, что священнику больше не вынести мучений. В лице Беллета не осталось ни кровинки, в глазах полыхал огонь безумия, в худом костлявом жалком теле едва теплилась жизнь.

— Ну что, господин священник? — прошептал Корбетт. — Вот мы и встретились снова, хотя и в неожиданных обстоятельствах. — Он подошел ближе, чтобы только священник мог услышать то, что он проговорил в мокрые от пота волосы, свисавшие на ухо. — Ты убил Лоренса Дюкета?

Беллет медленно повернулся к нему, прищурив глаза и словно выплывая из омута боли.

— Так это ты, чиновник! Ублюдок! Деревенщина! Ты не знаешь, с кем связался. Ты и все тебе подобные скоро будете сметены с лица земли.

Что-то еще пробормотав, Беллет сделал попытку приподняться, чтобы хоть как-то уменьшить мучительную боль в груди и ногах.

— Я могу это остановить, — сказал Корбетт. — Я могу это остановить, только признайся. Что такое Пентаграмма? Кто приказал убить Дюкета? Кто убил Симона? Кто приказал убить меня?

Беллет отвернулся, и Корбетт понял, что тот втайне смеется над ним. Не помня себя от ярости, чиновник схватил его за подбородок и заглянул ему в глаза:

— Говори же! Говори!

Единственным ответом был поток брани и брызги слюны. Потом священник дернулся, вытянулся и вдруг обмяк, уронив голову на грудь.

Невилл подошел ближе, оттеснил Корбетта и ощупал грудь и шею священника.

— Умер. Всё. Это конец. — Невилл поглядел на Корбетта. — Что делать с трупом?

Корбетт пожал плечами:

— Заверните в саван и похороните с нищими.

С этими словами он вышел из застенка, где жуткие фигуры по-прежнему маячили в мрачном мерцающем свете возле жаровен. Жалости к Беллету чиновник не испытывал. Теперь он точно знал, что этот человек виновен, он был преступником и играл не последнюю роль в убийстве Дюкета. К тому же, по собственному признанию, он был изменником и участвовал в заговоре против короля.

На другом берегу черной, укрытой туманом реки вновь, надвинув на лица капюшоны, собрались члены «Пентаграммы» и теперь сидели вокруг Невидимого, своего вождя. Все молчали, однако как будто чего-то ждали или боялись.

— Значит, один из нас погиб?

Возвещающий — тот, кто сидел справа от Невидимого, — кивнул:

— Нам известно, что его схватили. Наверно, он уже умер, и благодарить за это надо Корбетта! Наш соглядатай в канцелярии сообщил, что Корбетту слишком много о нас известно.

— Тогда почему бы не убить его? — спросил еще один, и в его голосе послышался страх. — Он приходит в «Митру» к своей зазнобе, я несколько раз видел его там…

Голос затих, и воцарилась ледяная тишина.

— Мы не можем убить его там, и вам это известно, так что не стоит говорить об этом! — Возвещающий четко проговаривал каждое слово. — Вы знаете о соглашении. Никто из нас не должен говорить о том, кто мы — мужчины или женщины, чем занимаемся и где бываем. Тем не менее… — Глаза Возвещающего блеснули под маской, когда он обвел взглядом людей в капюшонах. — Мы казним Корбетта и таким образом отомстим за нашего покойного собрата. Но главное — это наша Великая Цель. Мы должны подготовить отряды, собрать побольше оружия и ждать сигнала к началу восстания!

— А Корбетт? — не унимался кто-то.

— Мы нашли для него особого мстителя, — твердо проговорил оратор. — Считайте, что Корбетт уже мертв!

На другой день Корбетт отправился в церковь Сент-Мэри-Ле-Боу, оставив распоряжение Ранульфу прийти туда же. Ни в церкви, ни в доме священника никого не было. Невилл дал ему ключи Беллета, однако, как ни странно, дверь оказалась незапертой. В комнате, где Корбетт уже побывал несколько недель назад, все было по-прежнему. В жаровне — много пепла. На единственном в комнате сундуке — недопитая чаша с вином, подъеденный крысами сыр. Сбросив все на пол, Корбетт поднял тяжелую деревянную крышку. Когда он стал вынимать вещи, грязную рясу, штаны, кожаные башмаки, повеяло затхлым запахом плесени и пота. Больше в сундуке ничего не было. Корбетт огляделся. Должно быть что-то еще. Неожиданно он сообразил, чего не хватает.

В доме священника не было ни креста, ни распятия. Корбетт постучал по обшитым деревом стенам, осмотрел стол, но не нашел никаких предметов религиозного обихода. Отшвырнув ногой грязные половики, он вошел в маленькую комнату, служившую кухней и кладовкой. И поразился, до чего там грязно. Тут стоял заляпанный чем-то стол, низкий табурет, еще была полка с треснувшими чашами и сальными деревянными тарелками. «Этот человек жил как свинья», — подумал Корбетт. Он вернулся в большую комнату и увидел вход на чердак, который, наверное, служил Беллету спальней. Перегородка из полированного дерева закрывала чердак от посторонних глаз. К тому же подняться наверх можно было лишь по шаткой деревянной лестнице, стоявшей вплотную к стене.

Попробовав сначала, насколько крепка лестница, Корбетт с осторожностью ступил на нее. Наверху глазам чиновника предстала совсем другая картина, вопреки его ожиданию увидеть те же грязь и беспорядок. В крошечной комнатке с одним высоким окошком было много света. Пол навощен, на побеленных стенах тяжелые бархатные драпировки с изображениями сладострастных сцен. Почти все пространство занимала огромная кровать с шелковым зеленым, как море, покрывалом. Зайдя за перегородку, Корбетт уселся на кровать и сразу почувствовал, что под ним отличная пуховая перина. Рядом с кроватью стоял с одной стороны деревянный табурет и на нем свеча настоящего воска в серебряном подсвечнике, а с другой — небольшой деревянный сундук с великолепной резьбой. Корбетт вытянулся на кровати, чтобы открыть крышку сундука.

Наверно, он услышал какой-то звук или увидел тень — и сразу же откатился вправо, избежав удара мечом, который пришелся как раз на то место, где он лежал всего одно мгновение назад. Корбетт увидел высокого человека во всем черном. В прорезях черного колпака сверкнули глаза, когда убийца поднял меч для второго удара. Корбетт не стал ждать и бросился на врага, не давая ему опустить руку, так что оба повалились на деревянную перегородку, круша ее. В таком бою убийца не мог воспользоваться мечом, поэтому стал изо всех сил колотить эфесом по незащищенной спине чиновника, которому ничего не оставалось, как терпеть боль и, не выпуская противника из крепких объятий, бить его о стену. Корбетт рассчитывал на скорое появление Ранульфа — парень наверняка услышит шум и поспешит на помощь, — но тут перегородка сломалась окончательно, и оба свалились вниз.

Корбетту повезло, но враг, смягчивший его падение, оказался не столь удачлив. Вскоре из-под черной маски натекла большая лужа крови. Растерев руки и запястья, несколько раз согнув и разогнув болевшую спину, Корбетт наклонился над убийцей и снял с него маску как раз в ту минуту, когда на пороге, истошно вопя, появился Ранульф.

— Ты опоздал! — бросил ему Корбетт. — Неужели не слышал шум?

Ранульф поскреб подбородок.

— Я шел к церкви и, как только услышал, побежал сюда. — Он показал на убийцу, который лежал на спине, причудливо вывернув руку и ногу. — Кто это?

Корбетт стянул с убитого колпак, и показались гладкое юное лицо, закатившиеся глаза и черные волосы. Струйка крови из уголка рта все еще бежала в лужицу, натекшую из разбитой головы.

— Не знаю, — тихо ответил Корбетт. — Он ждал тут. Его послали меня убить. Они знали, что я приду сюда. — Он посмотрел на встревоженное лицо Ранульфа. — Кто же они такие? Ради всего святого, что им от меня надо? — Он отряхнулся, преодолевая боль в спине. — Давай, — сказал он Ранульфу, — подержи лестницу, а я там осмотрюсь.

Ранульф держал лестницу, пока Корбетт поднимался по ней в спальню священника, чтобы изучить содержимое деревянного резного сундука. В нем оказалась одежда — штаны, куртки, рясы, сорочки, все великолепного качества, из тафты, бархата, шелка, шерстяные плащи, украшенные драгоценными камнями пояса, башмаки из мягкой кожи и бархатные перчатки. Священник жил двойной жизнью, нищенствуя на публике и наслаждаясь роскошью вдали от любопытных глаз. Никаких документов, никаких записей. Единственная книга — Библия в кожаном переплете с золотой застежкой. Страницы, исписанные изящным почерком, были украшены затейливыми рисунками — поистине пиршество красок, и Корбетт в полной мере оценил искусство каллиграфа, который тщательнейшим образом выводил слово за словом, а потом оживлял их алой, золотой, зеленой и другими красками. Переворачивая страницы и не находя ничего лишнего или богохульного, Корбетт удивлялся тому, что даже Беллет не мог обойтись без Библии, тем более такой дорогой. Чиновник тщательно пролистал всю книгу, но ничего предосудительного не нашел. Тогда он просмотрел те листы в конце, которые обычно оставляют пустыми для записей владельца.