Цитируя последнюю строку, Симпсон горько усмехается: «На той неделе, когда они от меня избавились, группа занимала первое место в чарте „Music Business Weekly", одного из ведущих изданий о музыкальной индустрии. Кроме того, у меня был альбом номер один, альбом номер шестнадцать (потому что пластинка „Black Sabbath" триумфально вернулась в чарты), и сингл номер два. И после этого я „не справлялся со своими обязанностями"?»

Но жребий был брошен, и профессиональные отношения между группой и менеджером были окончены навсегда. Все, что оставалось Симпсону, - это подать в суд иск о возмещении ущерба, причиненного разрывом контракта по вине группы. Долгий и тяжелый процесс, затянувшийся на годы, не принес ни одной из сторон ни малейшей выгоды. По мнению Джима, единственными, кто выиграл от передачи дела в суд, были его юристы. «Итоговый счет был такой: юристы против „Black Sabbath" и Джима Симпсона - 321:1», - смеется он. Как и многие другие, Джим пал жертвой дурных советов: «Мой адвокат, Джеймс Лекки, имя которого я запишу в своих мемуарах несмываемыми чернилами, был уверен, что нам удастся отсудить двести тысяч фунтов. Тогда я получил предложение уладить дело во внесудебном порядке за восемьдесят пять тысяч. Мне предложили это за два дня до суда. Патрик Миэн сказал: „Если ты отзовешь иск, мы заплатим тебе восемьдесят пять тысяч"».

Предложение показалось Симпсону разумным, и он готов был принять эти деньги, тем самым решив общую проблему. «Основной мотив был такой: не возьму деньги - придется судиться, возьму - все закончится, - говорит Симпсон. - Но Лекки все же настоял на суде. [Он сказал, что] мы получим минимум двести тысяч… это было в Линкольне, в „Инн Гарденс", или как там называется это пидорское место. Через полтора дня, в суде, он подошел ко мне и сказал, что нам придется согласиться на любую сумму, которую удастся получить, потому что у группы нет денег. Я спросил: „Мы говорим об одной и той же группе? Вчера они могли позволить себе выплатить двести тысяч, а сегодня у них нет денег?" На это он ответил, что да, вот так все обернулось, в таком деле ничего нельзя знать заранее. Надменный ублюдок».

Результат удручал: «К выплате назначили тридцать пять тысяч фунтов. Восемь из них были выплачены сразу, из них шесть забрали юрисконсульты, тысячу Лекки и аж целая тысяча досталась мне. Я потратил четырнадцать лет, чтобы восстановить справедливость. Я сделал все, что мог: правосудие стоит денег».

К счастью для Симпсона, неожиданно к нему пришла помощь в лице прежнего начальника Миэна и Пайна - Дона Ардена. «Дон Арден оказал мне столь сильную поддержку, что мне все же удалось [возместить ущерб]. Он пришел ко мне и спросил, не нужна ли мне его помощь в ситуации с Пайном и Миэном, на что я сказал, что конечно нужна. Дон очень, очень помог мне. Я думаю, что во многом его доброта была продиктована его, гм… не особо сильной любовью к Патрику Миэну, но он мне действительно помог».

Джим добавляет: «Пока шло разбирательство, мы использовали его офис на Портленд-плэйс. Меня как-то обокрали, и в тот же день мне нужно было встречаться с Доном в Лондоне. Когда я рассказал ему о краже, он пошарил по офису и нашел мне кое-какое оборудование взамен украденного. У меня украли кассетный рекордер „ReVox", и Дон отдал мне взамен один из своих, почти новый, с хорошими колонками и наушниками, прибавив: „Я не знаю, как ты все это дотащишь до дома, но оно теперь твое". Надо отдать Дону должное, насильно у него снега зимой не допросишься, но, если ничего от него не ждешь, он может проявить великодушие».

На вопрос, чувствует ли он негодование по поводу этого эпизода сейчас, когда прошло почти сорок лет, «Sabbath» стали живыми классиками музыки, о Миэне и Пайне никто не помнит, а Арден стар и хвор, Симпсон отвечает так: «Больше всего я возмущен законниками. Как мы все прекрасно знаем, юридическая система в нашей стране абсолютно несправедлива. Если человек может позволить себе нанять юристов - и готов безвозвратно потерять все, что он им заплатил, - он может рассчитывать на некое подобие правосудия. Если нет, пусть даже не пытается».

«Мне всегда нравился Оззи, и нравится теперь, - добавляет Джим, - я считаю, что он один из лучших людей в мире. Он ни в коей мере не конформист, очень честный, верный, прямой человек, и он единственный не хотел со мной расставаться. Я много думал о нем и считаю его хорошим человеком. Несколько раз я с ним встречался, и он был просто великолепен. Два или три года назад он обнял меня при встрече.

Что касается Тони, я пару раз с ним случайно пересекался, и он держался со мной очень формально, но дружелюбно. Мы с достоинством, вежливо и обходительно с ним поговорили - не думаю, что после стольких лет было бы уместно вести себя по-другому. На Гизера я как-то наткнулся в магазине в Бирмингеме, но он резво сбежал. А Билла я вообще не видел с тех пор. Я не держу на них зла, а к Оззи до сих пор отношусь хорошо».

Может ли Симпсон сказать пару общих слов обо всем этом? «Когда мы работали вместе, парни были очень хороши, у них же был надежный, честный, а то и умный менеджер. Дам подсказку: я сейчас являюсь менеджером группы, которая называется „King Pleasure & The Biscuit Boys". Первые восемь лет мы составляли и подписывали контракт, но потом решили не заморачиваться - и вот я уже девятнадцать лет как их менеджер. Это о чем-нибудь да говорит, не правда ли?»

Вот так карьера «Sabbath» приняла новый оборот. Команда прогрессивных менеджеров сулила прибыльное турне по США, и группа была готова продолжать свой путь к успеху. Тем временем между Симпсоном и Айомми, похоже, пробежала черная кошка: первый как-то обмолвился, что семья Айомми будет побогаче, чем семьи остальных участников группы. Айомми это отрицал: «Ну, это все ерунда. Просто мы с Симпсоном никогда не ладили. Моя семья была точно такой же, как у других. Да, они купили мне гитару, но родственники Оззи тоже купили ему аппаратуру. Конечно, мы все жили не в лучшем месте, это правда… в весьма суровом месте. Мы жили в английском аналоге Бронкса… Нет, мне он не нравился, этот Джим Симпсон, я был от него не в восторге. Причем, понимаешь, я уверен, что остальным он точно так же не нравился, но лишь я один говорил ему это в лицо».

Перед записью «Paranoid» Роджер Бэйн, которого «Топу Hall Enterprises» снова сделала продюсером, решил перевести группу на репетиции в студию «Rockfield Studios», которая находилась в Южном Уэльсе. Основное время, по словам Бэйна, ушло на репетиции и отладку: «Когда группа приходит на запись, не следует экспериментировать прямо в студии. Нужно просто перевести материал в пригодную для записи форму».

Чуть позже он добавил: «Музыканты были на взводе, как будто выступали на сцене… Здание, в котором мы находились, представляло собой довольно старый сарай. Крыша от малейшего шума натурально тряслась. Я помню, как Оззи сказал: „Почему не записаться прямо тут?" Ведь атмосфера и впрямь была великолепной».

Когда подготовительная стадия завершилась и песни были готовы к записи, группа вместе с командой звуковиков, состоящей из Бэйна, Тома Эллома и Брайана Хамфриса, снова вернулись в «Regent».

«Мы записывали „Paranoid" там же, где и первый альбом, - в „Regent", небольшой четырехдорожечной студии рядом с Тотэнхэм-Корт-роуд в Уэст-Энде, - вспоминает Алом. - В студии был отличный звук, там любая запись получалась хорошо. Дыра была, конечно, та еще, но звук на высоте».

В то же время, благодаря успеху дебютной пластинки, компания «Vertigo» готовилась вложить больше денег в запись. Поэтому часть процесса прошла в гораздо более навороченной студии «Island Studios», открытой в заброшенной церкви в Ноттинг-Хилле одноименным лейблом Криса Блэкуэлла. «Запись „Paranoid" началась в „Regent Sound", - много позже рассказывал Оззи, - а затем мы переместились в потрясающую шестнадцатидорожечную студию „Island Studios". Там мы и придумали песню „Paranoid"».