— Ты не поймешь.

— А я попробую.

— Ты выросла в роскоши.

— Вырасти в роскоши еще не значит не знать горя.

— Это так. Я рос в богатом доме, хотя он мне и не принадлежал, и знаю, что ты права. Однако… — В голосе его появились нотки горечи. — Моя мама старалась как могла, но все равно с трудом обеспечивала вас. Мы не могли себе позволить покупать новые вещи. Вся моя одежда была куплена на распродажах или на благотворительных базарах.

— Ну и что? Зато тебе было что носить. Другие дети лишены и этого.

— Представь, каково явиться в школу в обновке и узнать, что курточка или джинсы раньше принадлежали кому-нибудь из твоих приятелей.

Ох! Линор словно почувствовала укол в самое сердце. Она вспомнила, как вместе с подружками дразнила одноклассницу, всегда носившую платьишки из секонд-хэнда. Линор тогда и в голову не приходило, что этой девочке, Элис, просто больше нечего было надеть.

— Дети порой бывают очень жестоки. — Вот и все, что она сказала.

— Еще как. Ты даже не представляешь.

Что ж, зато Линор представляла, как жестоки могут оказаться взрослые. Правда, это не мешало ей переживать боль Аллана, как свою. Она боролась с желанием обнять его и поцелуем прогнать из его души старые обиды.

Аллан напряженно смотрел перед собой.

— Я был изгоем общества. И каждый, кому не лень, давал мне это понять.

Линор так и видела светловолосого худенького мальчика, загнанного в угол десятком хохочущих здоровяков…

— Но теперь все изменилось. Ты прошел через это испытание, и оно закалило тебя.

— Наверное, да. — Он встретился с ней взглядом. — Ты можешь считать меня снобом, или эгоистом, или кем хочешь, но я так долго трудился, что могу позволить себе обставить мой дом только новой мебелью.

— Хорошо, пусть так. Если ты вдруг переменишь свое мнение…

— Нет. Я не принадлежу к людям, меняющим свое мнение.

Его резкий тон отрезвил Линор, развеял ее надежды. Вряд ли их отношения когда-нибудь изменятся. Ну и пусть, она не собирается навязываться.

— А это что такое? — Аллан, переменив тему разговора, тронул рукой предмет обстановки. — Что-то не могу понять…

— Это манеж, просто он еще не разложен, — пояснила Линор. — Я увидела его на распродаже и тут же поняла, что он идеально подходит для детской. Ведь ты не против, чтобы я покупала на распродаже совершенно новые вещи?

— Нет, конечно.

Слава Богу, хоть здесь он не возражает. Иначе ей никогда не закончить работу над интерьером. Аллан тем временем вертел в руках большую пластиковую букву А ярко-красного цвета.

— А это для чего?

— Разве тебе не нравится? — Линор подала ему еще несколько штук — красновато-лиловую О и Д цвета молодой листвы. — Это наклейки. Я хочу на каждый предмет наклеить букву, на которую он называется. Так ребенку будет легче учить буквы, а заодно и запоминать слова.

— По-моему, это отличная идея. Только я бы покрасил О в синий цвет.

— Цветовая азбука у каждого своя, — пожала плечами Линор. — Я вот всегда представляла гласные прозрачными, как стеклышки, а согласные — наоборот, густо окрашенными.

— А какого цвета будут обои?

— Светло-голубыми, мягкими и моющимися.

— Здорово. Ребенку должно понравиться.

— Я на то и рассчитываю, — кивнула Линор, довольно улыбаясь. Чем дальше, тем больше ей нравилось заниматься дизайном интерьера. Это давалось ей куда легче, чем работа в офисе. — А буковки можно отклеить, когда ребенок подрастет. Тогда он сможет играть с ними, складывать разные слова.

— Я вижу, ты обо всем подумала.

— Да, конечно. В квартире, которую я сниму, у ребенка вряд ли будет такая роскошная детская, так пусть он приходит сюда играть.

С трудом сглотнув, Аллан произнес:

— Ты можешь оставаться в этом доме сколько пожелаешь.

И тут Линор ощутила какое-то легкое шевеление в животе. Сначала она подумала, что это нервная реакция на слова Аллана, но шевеление повторилось. Ребенок! Это мог быть только ребенок!

Аллан тревожно смотрел на нее.

— С тобой все в порядке?

Она кивнула, глядя на него широко открытыми глазами.

— Это… это Наследничек. Я его почувствовала. Он пошевелился.

— Правда?

— Мне так показалось. Дай-ка руку.

Линор схватила его ладонь и прижала к своему животу. Забыв про все обиды, она была счастлива, что может разделить с Алланом этот момент. Легкое шевеление — будто бабочка задела крылом — повторилось.

— Вот-вот! Опять! Ты чувствуешь?

— Нет. — Аллан от напряжения свел брови. — Может, тебе показалось?

— Да нет же! Ну-ка, а если вот сюда? — Линор двигала его ладонь, закусив нижнюю губу. — Вот так чувствуешь?

— Н-нет… Не получается. Наверное, это слишком слабое движение. Снаружи его не уловить. Прости.

— Ничего, скоро малыш начнет брыкаться куда сильнее. Тогда и ты сможешь почувствовать.

— А пока я поверю тебе на слово. — Он отнял руку от ее живота. — Должно же быть какое-то преимущество у тебя как у матери. Это только справедливо.

— Мой папа тоже говорил… — Голос Линор дрогнул. Воспоминание об отце доставило ей острую душевную боль. Об отце и о матери. Пропасть меж Линор и родителями все расширялась, и это заставляло ее страдать. — Как я расскажу Наследничку? Как смогу объяснить, что бабушка и дедушка не хотят иметь с ним ничего общего?

— Ну, до дня, как малыш тебя об этом спросит, все может еще много раз измениться, — успокаивающе протянул Аллан.

— Ты не понимаешь…

— Неужели ты полагаешь, что вы с матерью никогда не помиритесь?

— Я не нужна моей матери, — упрямо повторила Линор.

— Но она же все равно твоя мать.

«Да, но только предпочитает забыть об этом! Пожалуй, Аллан должен узнать всю правду о миссис Луэлле Монтекьют», — решила Линор.

— Перед ее отъездом у нас с матерью произошел серьезный разговор. Она попросила больше не называть ее мамой, а просто Луэллой. Сказала, что, если ее американские друзья узнают, что у нее есть взрослая беременная дочь, это помешает ее матримониальным планам, а ей нужно строить свою жизнь. Это ее слова, Аллан, не мои.

— Иди ко мне.

Вместо слов утешения Аллан просто притянул молодую женщину к себе и крепко прижал. Он был таким сильным… Намного сильнее, чем она…

Линор, пряча лицо у него на груди, прислушивалась к собственному телу. Ожидала, может быть, новых движений крохотного человечка внутри. Ради этого человечка ей самой нужно быть сильной… Как бы ни хотелось простоять век в объятиях Аллана, черпая от него покой и уверенность.

Он готов был на все ради ребенка, даже жениться на нелюбимой женщине. Линор уважала его за это, ценила его честность, но принимать подобной жертвы не собиралась. Она вообще не собиралась выходить замуж без любви.

Собрав душевные силы, Линор отстранилась от Аллана, словно бы навсегда отдаляясь от него.

— Я никогда не буду такой, как моя мать. Никогда.

Это был очень тяжелый день. Аллан задержался на работе до девяти вечера и теперь, к концу второго совещания, едва держался на ногах. Утешало только то, что Кэтрин отвезла Линор домой. Следовательно, она уже дома и, может быть, ждет его.

Еще на пороге, нажимая кнопку звонка, Аллан сорвал с себя галстук. С большой радостью он скинул бы прямо здесь и пиджак.

Наконец, хотя и не сразу, дверь отворилась. Линор предстала на пороге — не в обычной домашней одежде, а в кремовом брючном костюме, которого Аллан еще не видел на ней.

— Здравствуй. — И она как-то загадочно улыбнулась. Он узнал эту улыбку: точно так улыбалась его мать, когда готовила на ужин что-нибудь особенно вкусное.

Офис всегда был местом, куда Аллан стремился больше, чем домой. Он и представить не мог, что можно с радостью возвращаться домой. Но с появлением Линор в его жизни все изменилось.

— Это был очень долгий день, — признался он ей, входя в прихожую. — А что это на тебе за обновка?

— Вчера Флоренс водила меня на распродажу. Я сразу присмотрела этот костюм. Видишь, он специального покроя для беременных. В нем очень удобно. Тебе нравится?