Рассвет скользнул ленивым взором по янтарным гроздьям винограда, с нетерпением ожидающим солнечного дня. Утренние птицы приветствовали зарю радостным пением. Фрея, листавшая материнский дневник всю ночь, захлопнула тетрадь и задумалась.

Вместе с Мадлен она прожила целый год наполненной самыми разнообразными событиями жизни. Вспоминая свою юность, Фрея находила много общего между собой и шестнадцатилетней Мадлен. Благодаря этим коротеньким ежедневным записям мать стала ей понятнее и ближе.

Робкий стук в дверь прервал ее размышления.

– Войдите, – произнесла она и зевнула.

После ночи бодрствования ужасно хотелось спать, но укладываться в кровать сейчас не имело смысла. Через час Матье Бриссак будет ожидать ее у давильни, чтобы ввести в курс дела.

– Доброе утро, мадам! – Приветливо поздоровавшись, в комнату впорхнула улыбающаяся Аннетт. Она поставила на столик рядом с кроватью поднос с завтраком и принялась, по обыкновению, раздвигать шторы. – Жером сказал, что у вас всю ночь горел свет. Вы не ложились?

– Меня мучила бессонница. – Фрея взяла с подноса чашку ароматного кофе и устроилась между подушек кровати наподобие турецкого султана.

Горячий напиток немного взбодрил ее, и она попросила Аннетт приготовить ванну. Начинался новый день.

Начинался новый день. Мадлен осторожно отворила заднюю дверь дома и на цыпочках прокралась по скрипучему дощатому полу в свою комнату. Похоже, ее ночного отсутствия никто не заметил. Разобрав постель и немного попрыгав на ней, чтобы проницательная Жервеза ничего не заподозрила, Мадлен переоделась в пижаму и завальсировала по комнате. Спать совершенно не хотелось. Да и кому в голову пришла бы подобная глупость после такой волшебной ночи!

Вспомнив нежный поцелуй Шарля, когда он, проводив почти до самого дома, прошептал ей слова любви, Мадлен блаженно закрыла глаза. Ах, какой красивый, ласковый и добрый у нее возлюбленный! Ей хотелось рассказать о нем всему миру, но ни к чему лишний раз злить отца. То, что он, узнай правду о прошедшей ночи, пришел бы в бешенство, Мадлен не сомневалась.

Как жаль, что свою тайну она не может открыть никому, даже Жану-Анри. Брат не простит ей измены другу Гастону, хоть тот еще и не является ее мужем.

– Доброе утро, детка. – Жервеза неслышно появилась в дверях спальни. – Вижу, ты, ранняя пташка, уже поднялась.

Мадлен хотела сообщить няньке, что и не ложилась, но вовремя удержалась. Жервеза отнюдь не глупа и может о многом догадаться. Пусть все происшедшее останется тайной. Самое главное – чтобы никто из окружающих не заподозрил причины столь неожиданной перемены в ее настроении. Придется контролировать каждый свой шаг, чтобы ненароком не выдать, как ликует сердце в груди, а с губ так и рвется имя возлюбленного.

– Отец уже встал? – поинтересовалась она у няньки, надеясь, что сможет улизнуть из дома до того, как Поль Дюфер проснется.

Со дня смерти матери прошло уже много времени, но Мадлен все еще избегала встреч с отцом. Не то чтобы он вселял в нее страх, нет, она опасалась, что не сможет удержаться и в ответ на его обычные упреки заявит, кто подлинный убийца Себастьена. Тогда ей придется нарушить клятву, данную Соланж, и раскрыть Жану-Анри секрет его рождения. Мадлен не могла себе позволить ничего подобного. Это значило бы предать доверие матери.

Пока ее любимица умывалась, Жервеза приводила постель в порядок. Горячо привязанная к Мадлен с тех самых пор, как приняла ее от Соланж во время родов, женщина тяжело вздохнула.

– Хозяин уже спустился вниз и завтракает. Паньоль ждет его на виноградниках.

– Черт! – Мадлен не смогла сдержать ругательства.

Нянька укоризненно взглянула на нее.

– Не дело это, девочка, бегать от отца. Ты даешь повод к пересудам. Все работники только и судачат о строптивой хозяйской дочке.

– Пусть. Я не собираюсь ни перед кем оправдываться. – Мадлен повернула к ней наполовину намыленное лицо. – Если честно, то я их ненавижу. Все они, как отец. Никто из них и пальцем не пошевелил, когда он обижал маму. Если мне представится возможность бежать отсюда, я это сделаю.

– Не говори то, о чем впоследствии можешь пожалеть, девочка, – предостерегла ее Жервеза. – «Дюфер» твой дом, и ты всегда будешь связана с ним. Он не в ответе за поступки твоего отца. В тебе течет кровь этой земли, а значит, ни ты, ни твои потомки нигде более не смогут чувствовать себя так свободно, как здесь. Человек без родины все равно что птица с подрезанными крыльями.

– Ох, Жервеза! Твое сердце слишком наполнено добротой, чтобы ты могла видеть всю низость окружающих тебя людей. – Мадлен подошла и порывисто обняла няньку. – Ты и мама всегда были рядом со мной. Теперь осталась лишь ты. Знай же, если до сих пор я не покинула «Дюфер», то лишь потому, что твое присутствие здесь облегчает мою жизнь.

– У тебя есть Жан-Анри, твой брат… – начала Жервеза, но Мадлен грустно покачала головой.

– Был. Он слишком предан отцу и не желает слышать в его адрес ни малейшего упрека. Я люблю Жана-Анри, но не доверяю ему. Он не поддержал меня, когда я воспротивилась желанию отца выдать меня замуж.

– Думаю, во всей округе не нашлось бы никого, кто сказал бы, что Гастон Алье плохая партия для девушки из порядочной семьи, – заметила Жервеза.

– Гастон – хороший парень, но мои чувства к нему скорее сестринские. Зачем Бог дал мне сердце, если я не имею права на любовь? – спросила Мадлен.

– Тебе необходимо уже вырасти, милая. Это наша с Соланж ошибка. Мы рассказывали нашей малышке слишком много сказок. Увы! Любовь, о которой ты говоришь, редко покидает волшебный мир. Поверь, для того чтобы двое были счастливы в браке, довольно лишь взаимного уважения и доброты. А любовь – это лишь иллюзия.

– Не верю! – перебила ее Мадлен с каким-то отчаянным упрямством. – Любовь есть. Я знаю!

– Откуда, глупышка? – И Жервеза нежно погладила ее по голове.

Мадлен еле удержалась, чтобы не рассказать ей о Шарле. Она прекрасно понимала, что добродушная нянька воспримет англичанина как угрозу для чести ее воспитанницы и тут же донесет отцу, нимало не сомневаясь, что делает доброе дело.

После того как Жервеза ушла, Мадлен оделась и с тоской посмотрела из окна в сторону Шаранты. Ей безумно хотелось видеть Шарля, почувствовать ласковое прикосновение его губ… Но нельзя. Чем меньше ее будут видеть в компании английских студентов, тем надежнее. Господи, до вечера еще целый день! Быстрее бы он закончился!

Ужин в семейном кругу превратился в настоящее испытание. И Мадлен собрала все силы, чтобы с честью выдержать его. Она сидела напротив отца и хранила молчание, не поднимая глаз от стоящей перед ней тарелки.

Поль Дюфер тоже не стремился к общению с дочерью. Лишь Жан-Анри, похоже испытывающий неловкость от царящего за столом напряжения, пытался создать видимость разговора, но тщетно. Все его слова словно проваливались в пустоту, и от этого атмосфера за столом становилась все невыносимее.

– Мадлен…

Поль Дюфер отодвинул свою тарелку и поднял тяжелый взгляд на дочь. Его голос прозвучал подобно удару кнута в руках циркового дрессировщика. Это сравнение сразу же пришло ей на ум, и она не смогла сдержать усмешки. Сейчас последует «Алле-ап!».

Когда глаза Мадлен встретились с его, в них читался вызов. Секунду они не моргая смотрели друг на друга, словно скрещивали шпаги. Затем отец не выдержал и отвел взгляд в сторону. Девушка мысленно поздравила себя с победой.

– Мадлен, – повторил он, и на этот раз его голос прозвучал несколько миролюбивее. – Скоро твоя свадьба, дочка, а у тебя совсем нет приданого. Твоя мать не считала нужным позаботиться о нем.

Он замолчал, обдумывая следующую фразу, а Мадлен сжала под столом кулаки до такой степени, что ногти впились в ладони. Этот подонок смеет в чем-то упрекать Соланж. Даже мертвую он не желает оставить ее в покое!

– Завтра Гастон, твой жених, собирается ехать в Коньяк с поручением от отца, – продолжил Поль Дюфер. – Ты отправишься с ним, чтобы сделать необходимые покупки. Думаю, Жервеза поможет составить тебе список. Заодно лишний раз пообщаешься с Гастоном, а то парень обижается, что каждый раз на его приглашения ты отвечаешь отказом. Не дело так поступать, дочка. Что подумают о нашей семье люди?