— Почти раскрыто, — с сомнением сказал Рауль. — Хорошо, пускай существует закрытое герметическое общество из бывших храмовников и скучающих от безделья дворян — ничего особенного, подобные братства всегда существовали. Взять Сорбонну, допустим: братства вагантов, решивших поиграть в секреты и мистику… Но зачем? Смысл?

— Тайненькое знаньице как движущая сила, — ответил преподобный. — Стремление возвысится над остальными и познать неведомое. Гордыня и тщеславие. Банально, верно? Но эти идиоты сами того не ведая спустили с цепи опасного зверя, ловить которого придется нам. Вермель, господин де Но, комтур Сигфруа де Лангр и прочие названные — лишь средняя прослойка, имен руководителей секты мы пока не знаем: назвать их обвиняемый не смог даже после клеймения раскаленным железом. Не посвящен. Мы незамедлительно начнем аресты — сержантов прево я отправлю в Бребьер сегодня: придется вновь обратиться за помощью к светской власти.

— Будет скандал. Суд над рыцарями–иоаннитами находится в исключительном ведении Ордена.

— Успокойтесь, ничего не будет: юрисдикция папского инквизитора охватывает все структуры Церкви включая госпитальеров — генерал орденской провинции не посмеет возразить. Кроме того, он далеко, в Париже, а что нынче происходит в столице мы не знаем — гонцов по–прежнему нет… Отправляйтесь к себе, я распоряжусь, чтобы францисканцы прислали повозку и братьев–инфирмариев, перевезти вашего подопечного в лечебницу. Кстати, чем он болен?

— Тяжелая горячка. Причина мне неясна.

— Пускай монастырский травник разбирается — вам сейчас будет не до милосердия. Ищите любые проявления магии в Аррасе. Самые незначительные. Обо всём подозрительном немедленно сообщать в коллегиату.

Поднялись наверх. Возле кельи преподобного ожидала монашка–клариссинка тотчас опознанная Раулем — сестра Фелициата.

— Она сбежала, — огорошила посланница аббатисы де Тернье. — Жанин Фаст сбежала утром — ушла из дормитория на рассвете, перед мессой, больше ее не видели. Приказано доложить лично вам.

Брат Михаил перевел взгляд на Рауля.

— Мне отчего–то кажется, что я знаю, где искать знахарку, — медленно сказал инквизитор. — Мэтр, поторопитесь на Иерусалимскую. Дай Бог, чтобы я не ошибся.

* * *

В доме несносно разило яблочным уксусом — ореада выполнила указания Рауля с полным тщанием. На столе пылают два десятка свечей из настоящего пчелиного воска: горят дольше, не коптят и запах приятный: прижимистая мадам Верене неожиданно расщедрилась.

— Не прогоняйте её, — мэтр не успел переступить порог жилых покоев и аптеки, как наткнулся на вдову. Стоит у дверного проема в своей любимой позе, сложив ладони над грудью. Взгляд холодный, однако не злой, как раньше. — В ней кровь Etxeko.

— Что? — не поняв, переспросил Рауль. — Какая кровь? Вы о чем, мадам?

В уютном полумраке аптечной залы был различим женский силуэт — это не служанка Юдифь и не прачка, забирающая раз в три дня белье.

Да, брат Михаил не ошибся — Жанин Фаст пришла в дом Рауля Ознара. Что заставило ведьму покинуть обитель клариссинок? Жанин там нравилось.

— Смерть, мэтр, — в который раз повторила ореада. — Поэтому она здесь.

— Вы, Древние, на самом деле человеческие мысли читаете? — окрысился Рауль, не знавший, что теперь и подумать.

— Не совсем так. Чувствуем силу мысли.

— Час от часу не легче…

— Пойдемте, мэтр. Дело совсем плохо. Вы должны сами увидеть.

Молчаливая Жанин замерла у длинной аптечной стойки, так же уставленной множеством свечей. Поприветствовала робким кивком. Рауль раздраженно отмахнулся — только тебя здесь не доставало, холопка! Тоже мне, королева Селена! В белом клариссинском платочке.

Решив оценить состояние господина барона — судя по словам вдовы Верене он на последней грани, надо бы поскорее священника позвать для глухой исповеди, — мэтр Ознар шагнул к низкой кушетке.

…И начал медленно отступать к дверям.

От леденящего кровь ужаса под грудиной сжался приторно–сладенький комок, заныло внизу живота.

Рауль непроизвольно остановился, будто завороженный взглядом василиска. Дыхание перехватило.

За время отсутствия мэтра слева под мышкой больного выросла опухоль размером с небольшое яблоко. Растянутая кожа ядовито–красная, стали видны сине–фиолетовые жилки вокруг.

Чумной бубон. Точь–в–точь такой, как описан в «Медицинской книге, посвященной Мансуру» великого араба Ар–Рази.

Гос–споди! Только не это!

— Боитесь? — Рауль не сразу осознал, что слышит голос мессира Жана де Партене. Оказывается, он в сознании. — Правильно делаете, мэтр…

— О… Откуда вы меня знаете? — заикнувшись выдохнул Рауль, плохо соображая, что происходит. Он физически чувствовал, как волосы встали дыбом в буквальном смысле этих слов. Ледяные мурашки по всему телу.

— Госпожа Матильда Верене рассказала… Вы аптекарь. Меня сюда привез какой–то крестьянин. Так?

— Да.

— Спасибо вам… Да подойдите же, пока бубон не изъязвился опасность минимальна. Простите, говорю сбивчиво — жар отступил, но скоро опять начнется ухудшение. Если вы не поможете.

— Вы лекарь, шевалье? Изъясняетесь как лекарь.

— Нет, но кое–что об этой болезни знаю. У вас и у меня есть шанс… Если, конечно, прислушаетесь… Сорбонну заканчивали?

— В том числе, — уклончиво ответил Рауль. Пересилил себя, взял табурет, присел рядом. Машинально перекрестился. — Где вы заразились?

— Наверное в Лане или Фринуа… А может еще раньше, в Реймсе — там совсем худо, мрут тысячами. Пытался уйти на север, опоздал… Cito, longe, tarde, правильно?

— Помолчите, вы слишком слабы. Дайте посмотреть.

Шевалье де Партене, барон де Фременкур, даже сейчас, будучи пораженным безусловно смертельным недугом, выглядел человеком… Как бы это сказать? Здоровым человеком он выглядел. Рауль мысленно извинился перед самим собой и уважаемой медицинской наукой за столь абсурдную формулировку, но подобрать более подходящей не сумел.

Кости не искривлены, грудная клетка развита на зависть, избежал оспы.

Два шрама — один на животе справа, еще один на плече, — раны зарубцевались аккуратно. Судя по белым точечкам на коже, были зашиты, что способен сделать только образованный лекарь. Никаких признаков поражений кожи, ногтей или, упаси святой Лазарь Вифанийский, проказы.

Ох ты ж беда, второй бубон набухает — на бедре, ближе к паху. Еще не такой красный, как возле груди, но…

Жан де Партене умрет. В ночь или завтра утром.

Стало ясно, что подразумевала ореада говоря о «запахе смерти», которую барон де Фременкур несет в себе.

— Опять начинается, — появился озноб, на лице проступили капли пота. — Горячка. Знаете мэтр, я использовал когда–то… До приезда во Францию… Использовал одно снадобье. Арабское. Теоретически, я не должен был заболеть чумой, но природу не перехитришь, другой souche de Yersinia pestis , Stammen…

— Простите? Это на немецком? Или германизированная лытынь?

— Неважно… Плохо соображаю, лезет на язык всякое. Долго объяснять. Потеряю сознание — конец. Всё равно иммунитет есть, должно помочь…

— Что? — Рауль окончательно утерял нить разговора.

— Слушайте, слушайте, не перебивайте. Где мой конь?

— В конюшне госпожи Верене.

— Пусть принесут седельные сумы… Точнее одну, с двумя замками–застежками в виде голов единорога. Потом объясню.

Мэтр беспомощно взглянул на ореаду. Та кивнула и быстрым шагом направилась к выходу во двор дома.

— Разговаривайте со мной, не дайте уйти в беспамятство…

— Хорошо. Вы рассказывали о чуме.

— Да, верно… Бубонная форма. Протекает гораздо мягче легочной, можно вылечить. Вскрывали когда–нибудь гнойники? Abscessus?

— Случалось. Удачно.

— Замечательно. Всё то же самое: разрез по бубону, осторожно выдавливаете гной наружу, иссекаете ланцетом загнившую плоть. В доме есть spiritus vini? В Италии умеют делать спирт лет двести как, называют дистиллят «aqua vitae».

— Точно нету, — покачал головой Рауль, знакомый по Нарбонне с ломбардскими продуктами перегонки хлебного вина, исключительно крепким алкоголем. — Зачем?